У большинства россиян Магаданская область до сих пор ассоциируется с "Колымскими лагерями", куда агенты кровавого режима безжалостно отправляют заключенных. Но на самом деле лагеря на Колыме - это уже довольно далекая страница истории. Уже к 60-м годам большая часть лагерей была закрыта, а сейчас в области всего две исправительные колонии, одна колония-поселение и следственный изолятор. Заключенных давно не "ссылают на Колыму", ведь содержать людей в таких труднодоступных местах и поддерживать здесь какую-то инфраструктуру довольно дорого. Именно по этой причине закрылась тюрьма в поселке Талая, которая работала с 1958 до 2006 года.
1. Находится заброшенная тюрьма примерно в 300 километрах от Магадана. Это была исправительно-трудовая колония общего режима.
2. Колония была отделена от "воли" тремя заборами с колючей проволокой. По периметру стояли будки охраны от которых сейчас уже почти ничего не осталось.
3. Внешний периметр, судя по всему, был под напряжением. Неудивительно, ведь сюда в основном попадали насильники, грабители и убийцы. Впрочем, контингент ЗК был довольно разношерстный. Некогда в Талой отбывали срок известный вор в законе Вячеслав Иваньков, он же Япончик, Вахтанг Хатискаци и диссидент писатель-публицист Андрей Амальрик.
4. Поскольку находилась колония довольно далеко от цивилизации, старались все нужды обеспечивать по-максимуму самостоятельно.
5. Здесь функционировала косторезная, сапожная мастерские, мебельный цех выпускал школьную, корпусную мебель, работал ремонтно-механический цех, тепличный комплекс, на полях сажали картошку, и даже занимались свиноводством.
6. Одно из помещений ремонтно-механического цеха. Тут ремонтировались дизели, электродвигатели, трансформаторы.
7. Многие заключенные были или становились "на зоне" настоящими мастерами. Если офицер или вольнонаемный хотели, чтобы зеки им что-то сделали - шкаф, кресло, починили машину, сделали сапоги и т.п., они приносили им продукты, водку или деньги, которые опять-таки шли на продукты или водку.
8. Была своя дизельно-электрическая подстанция.
9. И, конечно же, котельная. Именно из-за аварии на котельной зимой 2005-2006гг. колонию решили закрыть. Починить вышедший из строя насос на дизельной установке котельной не удалось, возможности доставить сюда новое оборудование и оперативно его смонтировать, чтобы за это время не замерзло около 300 заключенных и персонал, не было. Поэтому руководство дальневосточного УИН приняло решение этапировать осужденных из Талой в колонии общего режима южных регионов Дальнего Востока.
10. Одно из зданий, где жили заключенные.
11.
12.
13.
14.
15. Наверное, единственный плюс в нахождении здесь - это вид из окна. Хотя вряд ли заключенным было до этого дело.
16.
17.
18. Остатки каких-то цехов в производственной зоне.
19.
20. А это штрафной изолятор или ШИЗО. Сюда сажали провинившихся заключенных - тех, кто отлынивал от работы, был замечен в драках или пьянстве.
21. Одна из камер.
22. Дверь в камеру с предусмотрительно защищенным глазком. На двери висела табличка с именем временного жильца и сроком, который ему предстояло там провести.
23. Из воспоминаний А. Альмарика, однажды попавшего в ШИЗО: "Стояли пятидесятиградусные морозы, в бетонной одиночке с разбитым окном даже ночью я не мог надолго прилечь, делал зарядку, чтоб как-то согреться, или сидел, подняв топчан и прижавшись к проходящей в двух вершках над полом трубе отопления. Суп давали через день, а ежедневно - кусок хлеба с солью и кружку кипятка. Чтоб занять себя как-то, я сочинял стихи."
24.
25. Административное здание.
26.
27.
28. Колония, по сути, являлась "градообразующим" предприятием для соседнего поселка Талая. После ее закрытия поселок пришел в запустение, сейчас там живут, в основном, работники санатория и пенсионеры. Население сократилось от 4,5 тысяч до 300 с небольшим человек.
Как Москва еще не вся Россия, так и Магадан не вся Колыма. Какова жизнь за границей особой экономической зоны в 100 км от столицы области, выяснили участники "лэндроверовского" марафона "Открывая Россию"
Тысячи километров между Чернобылем и Колымой, но ощущение такое, будто перенесся в запретную зону ЧАЭС. За пределами Магадана – всюду заброшенные предприятия и целые поселки, вроде Спорного, где "обнулилось" трехтысячное население. А в шахтерском Кадыкчане, до которого мы не добрались, – более чем десятитысячное. Распад советской инфраструктуры перекинулся и на отношения людей.
"Казалось бы, Колыма развивалась на осколках "Дальстроя": сплошные лагеря, в которых убийцы, ворюги, но я когда приехал в 1979 г., замков на дверях не было. Никто ничего не воровал! Но здесь жизнь была такая, что если, не дай Бог, увидели, что кто-то скрысятничал, стащил, то воспитывали жестко, скажем мягко.
Здесь машина на трассе ломалась – в жизнь никто гайку не снимет! Сейчас бросьте машину на трассе и пойдите за помощью. Через два часа вернетесь – хорошо если кузов останется.
Люди поменялись, поменялось восприятие всего," – Василий Сергеевич Сердюк, директор компании "Чай-Урья золото", не скрывал горечи.
Говорят, поселок Спорное стал Спорным из-за того, что его основатели так и не договорились по поводу названия. Будь судьба некогда населенного пункта известна наперед, Спорное, как и множество других вымерших городков Колымы, можно было бы окрестить Припять-N и только менять цифровые индексы
Кто же сбросил на Колыму "нейтронную бомбу"? Виктор Анатольевич Белозеров, и.о. главного инженера холдинга "Сусуманзолото" вспоминает: "Гайдар в 1996 г. приехал сюда, когда в области вместе с Чукоткой было полмиллиона населения, и заявил, что область перенаселена, и проще завозить людей вахтовым методом. А чтобы здесь стационарно семьи жили, здравоохранение было, школы, это, мол, невыгодно.
В 1996-м после учебного года на родительском собрании сказали: "Половина учителей сокращается. Хотите, чтобы дети выросли неучами – оставайтесь". Я собрал контейнер и уехал. Через два года вернулся, ведь там, на "материке" все по-другому". Да, Егор Тимурович, возможно, рубил монетаристскую правду-матку, но вместе с ней, однозначно, – налаженную жизнь, планы множества колымчан.
В Москве вполне по-большевистски, разом нажали кнопку "Off". Такие "отключения" не проходят бесследно. Кстати, когда мы приехали в Сусуман, в этом донельзя запущенном центре золотодобычи отсутствовал ток. К вечеру свет дали – осадок остался. Тем более что с чем-чем, а с дефицитом электроэнергии область не знакома.
В Сусумане, кажется, все махнули рукой на состояние города. Разряжает тяжелую атмосферу достопримечательность еще советских времен. К дому, где располагается Станция юных техников, в 1986-м пристыковали носовую часть лайнера Ил-18
Колымчане тоже начали получать счета за капремонт. Надо быть очень большим оптимистом, чтобы вообразить реанимацию местного жилфонда
С переизбытком – да, и чем дальше, тем плотнее. Примерно в 200 км от Колымской ГЭС, где мы побывали, и на которой из-за последствий "нейтронной бомбардировки" работают 1-2 гидроагрегата из пяти, строится заложенная на излете советской власти Усть-Среднеканская ГЭС. Куда через три года пойдут 570 МВт ее мощности, если Магаданская энергосистема изолирована от ЕЭС России, сегодня одному Богу известно.
Колымская ГЭС – долгострой двух эпох: советской и "новороссийской". Возведение объекта в тяжелейших условиях, сопровождавшееся многочисленными трудностями, началось в первой половине 70-х. Последний гидроагрегат №5 пустили в 1994-м, а акт о приеме станции в постоянную эксплуатацию подписали лишь в октябре 2007 г
Видно, с дальним прицелом экс-депутат Госдумы ("сгорел" в 2013-м на незадекларированной собственности в США) Владимир Пехтин в бытность свою гендиректором "Колымаэнерго" в 90-е изыскал средства на постройку храма в Синегорье, некогда образцовом поселке энергетиков, где теперь более двух третей домов заброшены, а больница и оставшаяся единственной школа "как бы" существуют.
Храм Благовещения Пресвятой Богородицы в Синегорье, освященный в 2000 г., прошел крестный путь нескольких колымских поселков: был разморожен в лютые холода (правда, не из-за аварии – за долги по оплате теплоснабжения), а позже восстановлен
Да, бродила идея объединить энергосистемы Колымы и Чукотки, где к 2021 г. собираются вывести из эксплуатации Билибинскую АЭС (тоже загадочный проект, но брежневской эпохи), хотя это требует прокладки и обустройства 1000-километровой ЛЭП в глухих местах.
Намеревались в Магадане совместно с "Kawasaki Heavy Industries" построить экспортно ориентированный завод по производству сжиженного водорода и тем поспособствовать расширению флота электромобилей на топливных элементах в Японии. Предприятие, выйдя на полную мощность к 2026 г., могло бы потреблять почти всю производимую на Усть-Среднеканской энергию.
Еще и сегодня поселок энергетиков Синегорье выделяется в лучшую сторону на фоне многих населенных пунктов Колымы, но это свет затухающей звезды. А в 70-80 гг. помимо прочего здесь были даже горнолыжный склон с подъемником и яхт-клуб...
Вот только эти планы принимались до 2014 г., когда для России многое изменилось. Не оказалась бы новая ГЭС почти исключительно дублером Колымской... Дороговата "страховка" да еще при наличии законсервированной Аркагалинской ГРЭС. Впрочем, у нас масштабные инвестпроекты, в числе которых и Усть-Среднеканская, самоценны...
Каменно-набросная плотина Колымской ГЭС – самая высокая (134,5 м) грунтовая плотина в России. В связи с упадком промышленности области водохранилище, которое пополняется в основном за счет снеготаяния и дождей, уже давно не набирают полностью
Да, в огромной колымской сумеречной зоне как-то по-особому звучат слова знаменитой песни Юрия Шевчука, уроженца поселка Ягодное Магаданской области:
Родина. Еду я на родину,
Пусть кричат – уродина,
А она нам нравится,
Спящая красавица,
К сволочи доверчива,
Ну, а к нам – тра-ля-ля -ля-ля-ля...
Паулине Степановне Мясниковой 95 лет . Родилась она в г . Баку в 1909 году . После окончания школы уехала учиться в Москву , где в конце 1933 года была первый раз арестована как «враг народа» . С этого времени началась долгая лагерная одиссея Паулины Степановны . Колыме она отдала более 15 лет .
Через 40 лет после выезда на «материк» П . С . Мясникова вновь посетила места своей молодости . 12 июня 1996 года в числе других бывших заключенных сталинских лагерей , ныне реабилитированных , Паулина Степановна приезжала в Магадан на открытие памятника жертвам политических репрессий .
После открытия мемориала мы встретились с Паулиной Степановной , и она поделилась своими воспоминаниями о годах , проведенных в ссылке , тюрьме и лагере . Ее рассказ предлагается вниманию читателей .
В начале тридцатых годов я была студенткой одного из московских вузов. Летом 1933 года был арестован и осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей мой старший брат. А в конце этого же года арестовали и меня. Мне ставилось в вину то, что я была его сестрой. Меру наказания определили такую - ссылка в город Казань на три года...
Повезли в город Ярославль, в знаменитый Ярославский централ, который, по рассказам, был построен еще при Екатерине Второй. Водворили в одиночную камеру.
Основным правилом, если хотите, законом в этой тюрьме было молчание. Разговаривать здесь почти не разрешалось, а если что-то нужно было спросить у обслуги, то только шепотом.
Женская тюремная форма - серая юбка и кофта с коричневыми широкими полосами. На одежде - номер. По фамилии заключенных не называли. Откликались мы лишь на номера.
Несколько месяцев я находилась в камере одна. Да и многие тюрзачки тоже проводили месяцы в одиночестве.
1937 год был пиком репрессий, поэтому заключенных резко прибавилось, и к нам подселили соседей. Меня перевели в камеру, где находилась польская коммунистка по имени Феля. Она еще до революции в России была связной между русскими, польскими, германскими коммунистами. Честная, порядочная и гордая женщина.
К этому времени содержалось уже около полутысячи женщин. Были, конечно, и мужчины.
Как я уже говорила, ничего лишнего говорить, а тем более спрашивать или требовать заключенным не разрешалось.
Около трех лет я просидела в такой камере, не видя белого света, ни с кем не общаясь, кроме Фели.
В 1939 году начальство, наверное, поняло, что пользы от нас нет никакой, а хлеб мы едим задаром, хоть и немного, но с голоду не умираем. И поступило распоряжение убрать нас из тюрьмы. Погрузили в вагоны по 70-80 человек и повезли.
Куда везут, никто, конечно, из нас не мог знать. В вагоне неимоверная духота, а на сутки давали всего лишь кружку воды. Кормили в дороге еще хуже, чем в тюрьме.
В этом этапе были в основном грамотные, интеллигентные женщины, бывшие студентки, преподаватели, актрисы, художницы. Народ хороший, поэтому никаких скандалов на всем протяжении пути между нами не возникало. Напротив, старались помочь друг другу.
Вместе со мной в вагоне ехала и Женя Гинзбург. До этого я не была знакома с ней лично, но знала ее по публикациям в казанских газетах, когда находилась в ссылке в этом городе.
Женя работала преподавателем в Казанском университете. И здесь, в вагоне, с ней я познакомилась.
По пути мы видели множество лагерей. Их можно было определить по сторожевым вышкам. Лишь прибыв в Биробиджан, поняли, что везут нас во Владивосток. Шел июль 1939 года.
По прибытии во Владивосток многие из нашего этапа, в том числе и я, заболели странной болезнью - глаза ничего не видели. Потом нам объяснили, что это куриная слепота, которая бывает после длительного недоедания и переутомления организма.
На Владивостокской пересылке я встретила своего брата Ваню. Как уже сказано, его арестовали и осудили раньше меня. Все это время он находился в политизоляторе в Верхнеуральске.
А встретились мы с Ваней следующим образом. На пересылке нас повели в какой-то медицинский пункт для определения категории пригодности к работе. Эта процедура была, конечно же, формальной. Почти всем больным в формуляре писали «здоров».
И вдруг подходит мужчина-заключенный лет 35-40 и внимательно смотрит на меня. Я, конечно, испугалась, стало не по себе. Думаю, зачем я ему нужна? Не переодетый ли это в лагерную одежду оперативный работник? В общем, всякая чушь в голову лезла. А он обращается ко мне: «Как ваша фамилия, девушка?»
Я не хочу с ним разговаривать, пытаюсь уйти. Он же настаивает, хочет получить ответ на свой
- 2 -вопрос. Подходит совсем близко: «Я вас спрашиваю, это очень важно».
Я думаю: «А тебе какое дело до меня, зачем я тебе нужна? Вот привязался на мою беду». Он же не унимается и снова спрашивает:
«Вы не сестра Ивана Самойлова?»
Я, конечно, была потрясена. Он, оказывается, знает моего брата, но откуда? Может, был знаком с ним еще на воле, а может, Ваня рядом, на этой пересылке? Мы с братом были очень похожи друг на друга. Не дожидаясь ответа (он понял, что я сестра Вани), снова задал вопрос: «В какой пересыльной секции вы находитесь?» Я быстро ему ответила. Он назвал место и время, куда должен прийти мой брат.
Пересылка была разделена деревянным забором: по одну его сторону находились мужчины, а по другую - женщины.
В условленное время я пришла к забору. Пришла намного раньше, и не одна, а с подругами, чтобы меньше было подозрений. И вот вижу с другой стороны забора на пригорке брата. Он помахал мне рукой, и я ему ответила так же. Потом подошли к забору. Женщины-зэчки прикрывали меня от глаз охранника. Первый вопрос Вани был такой: «Павочка (так меня звали дома, позже и в лагере), скажи, где ты находилась все это время?»
Я рассказала ему обо всем, что мне пришлось вытерпеть в Ярославском централе. О том, например, как однажды, получив пять суток карцера, чуть не замерзла. Была зима, а меня в одной кофте и юбке без нижнего белья водворили в карцер. Кормили один раз в сутки, утром давали кусок хлеба и кружку ледяной воды, от которой ломило зубы. Больше двух глотков я не могла выпить.
Ориентировалась в счете дней лишь по тому, как утром приносили пайку. Принесли - значит, начался новый день.
Обессилев от голода и мороза, отчаявшись, я села на лавку и решила замерзнуть.
Охранники все-таки проверяли, жива ли я, заходили в камеру и заглядывали в глаза - моргаю ли?
Когда после отбытия карцера мне принесли одежду, я не могла одеться. Тогда охранник завел меня в душевую и включил горячую воду. Некоторое время я не чувствовала, что льется на меня почти кипяток. Потом тело отошло, отогрелось, и я выскочила из-под струй горячей воды. Через два дня я заболела.
Обо всем этом я рассказывала брату. Пять дней всего мы находились в пересыльной зоне, потом Ваню отправили на этап, на золотые прииски. Но куда, я до сих пор не знаю.
На прощанье брат перекинул мне через забор небольшую ситцевую простынку с каким-то мелким рисунком. Подарил мужские ботинки 38-го размера (у меня были то ли 41-го, толи 42-го размера). И еще маленькую подушечку. Я до сих пор ее храню.
К сожалению, брату я не могла ничего подарить, так как кроме тюремной одежды, у меня ничего не было.
Расстались мы с Ваней навсегда. Его увезли на Колыму. Точного места назначения тогда никто не знал, но все понимали, что из Владивостока морем путь один - на Колыму.
Недели через две после разлуки с братом меня тоже отправили на этап. Сначала грузили в большие шлюпки, которые доставляли зэчек к огромному кораблю.
В трюме были нары в несколько этажей. Народу было много. Духота, теснота, жажда и морская качка доводили людей до потери сознания. Моя сокамерница по Ярославской тюрьме Феля (мы с ней все время шли в одном этапе) снова заболела куриной слепотой. Ничего не видела. Всю дорогу я за ней ухаживала.
В порт Нагаева прибыли рано утром. Дул холодный ветер, с серого неба срывались капли дождя. Многих с парохода отправляли прямо в больницу. У меня еще были силы, и я шла сама.
В августе 1939 года почти весь наш этап отправили в Эль-ген. Женя Гинзбург приехала позже, в октябре, она в это время находилась в больнице.
Когда выпал снег и начались сильные морозы, нас раскидали по лесным командировкам. Валили лес. Ближе к весне почти всех в срочном порядке снимали с лесозаготовок. Из навоза делали специальные горшочки и замораживали их. В них потом высаживали рассаду капусты. В мерзлый навоз втыкали растение, и мне тогда казалось, что оно должно было погибнуть, но я ошибалась. В помещении стояли большие котлы с теплой водой, которой поливали скукоженные от мороза стебельки. И они прямо на глазах оживали. Я очень удивлялась этому поначалу, все происходило прямо как в сказке.
Урожаи капусты в годы войны были очень большие. Поливать нам ее приходилось белыми ночами, так как на Колыме лето бывало тоже очень жарким.
Выращивали в теплицах огурцы и помидоры, зелень. Те, кто работал в теплицах, были очень счастливы - всегда можно было наесться овощей. Приносили и в лагерь, но это было очень рискованно, так как за хранение в бараке овощей наказывали карцером.
В 1941 году, после начала войны, несколько человек, в том числе и меня, отправили на добычу извести. Страшная и трудная была эта работа, но деваться было некуда.
Потом некоторое время работали в Мылге . Здесь тогда жили в основном якуты и эвены, причем
- 3 -жили в ярангах. В конце 1930-х годов здесь был создан национальный якутский колхоз «Красный богатырь». Для якутов было построено несколько рубленых домов. Но местное население никак не хотело вселяться в эти коробки. В присутствии властей заселялись, а потом снова шли в яранги. Нас заставляли разрушать жилища якутов, чтобы они не возвращались в них обратно, а жили в домах.
Летом приходилось трудиться на сенокосе. Одно время мы были на сенокосе вместе с Галиной Воронской, дочерью известного в тридцатые годы литератора, редактора солидного журнала «Красная новь» Александра Воронского, тоже незаконно репрессированного. Но Гале мы косу доверяли нечасто, а если она и косила, то в стороне от всех. Зрение у нее было очень плохое, и мы все опасались, чтобы она, работая с нами рядом, не подкосила наши пятки.
На каждой работе были свои нормы, которые в большинстве случаев не выполнялись.
Особенно трудно было мне на лесоповале в первый год моей колымской каторги. И зимой, в жестокие колымские морозы, и ранней весной, когда приходилось работать чуть ли не по колено в воде. И вот однажды я решила бросить работу и в полдень пришла в барак. А там бригадирша. Спрашивает: «Ты почему здесь?» «Не могу, - говорю, - больше мучиться, делай со мной, что хочешь, но работать так я не могу».
Мне повезло, что к вечеру поднялась температура, и меня признали больной.
Очень трудно было жить в лагере. Если бы у меня были силы, я решилась бы на побег.
Но и после освобождения я не сразу уехала из этого села. Вдруг мне стало страшно. Вроде бы воля, а я не знаю, что с ней делать. Куда ехать в эти лютые морозы?
Устроилась на птичник рабочей. Потом перевели в инкубатор. Уволилась лишь через год. На прощанье бригадирша пожелала удачи в жизни и сказала, что управляющий птицефермой очень был доволен моей работой, за что выделил четыре курицы, пятьдесят яиц и четыреста граммов спирта.
Всему этому богатству нашлось применение, в том числе и спирту. Сама я его, конечно, не пила - так за всю лагерную жизнь и не научилась. Но цену ему я знала. Он сгодился мне, когда я на попутке ехала в Ягодный. Когда в качестве платы я предложила шоферу спирт, он очень обрадовался.
В Ягодном меня приютила моя подружка по лагерю Зоя Марьина, которая жила в бараке, служившем гостиницей для водителей. Через какое-то время я устроилась нарядчицей в центральные ремонтно-механические мастерские.
Однажды в нашей комнате погас свет, и через некоторое время вошел мужчина. Поинтересовался, почему без света сидим. Мы пожали плечами, а он пообещал сделать. И сделал.
Через несколько дней свет опять погас. Снова тот же мужчина пришел, помог, отремонтировал. С деньгами у нас было негусто, и мы платили ему за помощь продуктами. И так повторялось несколько раз.
Изредка к нам заходил еще один мужчина. Он работал главным механиком в ЦРММ, и я его, конечно, знала. «Что это у вас так холодно?», - как-то однажды спросил он. «Да дров нету, а плиткой не пользуемся. Из-за нее короткое замыкание получается, и вообще свет часто гаснет».
Помог он и дровами, и свет отремонтировал. Оказывается, тот «мастер», который нам свет налаживал, его и отключал. Этот «мастер» оказался подчиненным Николая Ипполитовича Мясникова, моего будущего супруга.
В 1947 году мы с Николаем поженились. Перезимовали в Ягодном. Моя подружка выделила нам сарай, где когда-то держала свиней. Мы привели его в порядок, сделали из него небольшую хибарку и были рады, что имеем свой уголок.
В 1948 году уехали в Магадан в надежде выехать на «материк». Но, увы, это у нас не получилось.
Лишь в 1956 году смогли вырваться в родные места. Но мне запрещалось жить в тридцати девяти крупных городах страны. Поехали с мужем в Нальчик. В этом же году в Нальчике меня вызвали в КГБ и вручили справку о реабилитации. Через год мы с Николаем переехали жить в Москву.
В последние годы в театре «Современник» я была занята в спектакле «Крутой маршрут» по произведению Евгении Гинзбург, с которой мы вместе страдали на Колыме. И я как бы заново переживала все, что выпало мне в тюрьме и лагере, - я играла свою жизнь.
Жизнь моя, как вы понимаете, идет к закату. Как сложилась бы она, если бы не этот страшный, бесчеловечный сталинский режим? Мне трудно теперь ответить на этот вопрос. Дай Бог, чтобы такое никогда больше не случилось в нашей стране.
Записал Иван ПАНИКАРОВ ,
председатель Ягодинского общества
«Поиск незаконно репрессированных» ,
пос . Ягодное , Магаданская обл .
Несмотря на свою богатую историю, колония близ поселка Талая на Колыме сейчас представляет собой место для посещения туристов. Посетителям рассказывают о «почетных» заключенных, среди которых были вор в законе Япончик и диссидент Амальрик. Зимой 2005 года из-за поломки котельной всех заключенных перевезли в другие тюрьмы, и колония навсегда опустела.
Колония №3 находится в 300 километрах от Магадана. Дорога ухабистая и противная. Тяжело даже на КАМАЗе, пешком, да еще и зимой - почти нереально. Любая тюрьма - маленький город. В нем есть начальники и шестерки, привилегированные и обиженные, в нем живут повара, швейные мастера и механики. От других городов тюрьму отличает отсутствие женщин и внешняя изолированность. Забором, колючей проволокой и горами. А еще время в нем замирает и тянется мучительно медленно.
В штрафном изоляторе невольно представляешь себя на месте узников колонии и чувствуешь страх. Узкие коридоры давят, холодные стены вызывают насморк, а маленькие камеры рождают клаустрофобию.
В ШИЗО забрасывали на 15 суток тех, кто отлынивал от работы или пьянел от водки или ацетона. Камеру от коридора отделяла толстенная железная дверь с предусмотрительно защищенным глазком. На табличке записывалось, насколько зека упекли в карцер и сколько ему осталось:
В зимние морозы в одиночках с разбитыми окнами наверняка приходилось несладко. Зеки делали зарядку, терли руки, ютились у батареи. Кормили в карцере фигово, особенно в советские годы. Хлеб, соль и немного кипятка.
В тюремном туалете, как вы понимаете, не уединишься:
Вид колонии в стиле Google Maps:
Раньше преступники в телогрейках и ушанках чистили заснеженную территорию зоны под надзором конвоира. Сегодня дома, отрезанные от большой земли, пришли в запустение.
Несколько раз запутался в валяющейся на земле проволоке:
Административное здание:
Почему-то вспомнился анекдот, давным-давно рассказанный прожженным работником тюрем:
– Иностранцы, прилетевшие в Советский Союз, спрашивают у партийных работников: «У вас в стране тюрьмы есть?» «Нет, – отвечают те, – у нас только пионерлагеря, поехали, покажем». Приезжают значит в такой «лагерь», видят – «детки» на построении стоят, лысые, хмурые и злые. «Вам сколько лет?» – глядя на них, удивляются иностранцы. «Семь», – признается один. «Десять», – поддерживает другой. «Двенадцать», – говорит третий. «А почему так мало?» «А в СССР больше 15 не дают!»
Собеседник такого смеялся в голос, а я лишь кисло улыбнулся. Наверное, у людей из пенитенциарной системы свой юмор.
В колонии Талая был свой мебельный цех и автомастерская. Осужденные частенько обеспечивали нужды сотрудников ИК и людей с воли. За это им давали водку и продукты. «Тюремная работа всегда в почете была, потому что зеки канительные, делают качественно» - сказал мне однажды один челябинский преступник.
Не знаю, как раньше, но сегодня зеки часто идут на производство исключительно за дополнительные свиданки, хорошие рекомендации от тюремного начальства и возможность УДО.
Среди горы хлама нашелся примечательный экспонат. Учебник математики за 5 класс. Интересно, как он тут оказался?
Последние газеты датируются 2005 годом. Предположительно тогда остановилась котельная. Без тепла остались 300 заключенных и персонал колонии. При морозе в минут 50 градусов. Всех эвакуировали и перебросили в другие лагеря. Логистика обошлась в миллион рублей.
В распределителе зеки получали задания на работу:
Самый странный балкон, который я видел в своей жизни. Непонятно, кто его сделал, а главное зачем?
Гаражные помещения автомастерской. Если вольные водители не подогревали осужденных, то их грузовики долго не ездили.
Котельная:
На Колыме сидел известный вор в законе Вячеслав Иваньков, он же Япончик. Говорят, в тюрьме ему ни раз приходилось доказывать свой авторитет. Говорят, его даже бил сокамерник. Правда, Япончик вышел победителем, а сокамерник отправился в изолятор с ножницами в спине. А, освободившись, и вовсе отправился на тот свет.
Колония расположена неподалеку от санатория «Талая», который построили зеки. Никто из отдыхающих был не рад опасному соседству. Мало ли! Вдруг, кто из рецидивистов и жуликов сбежит и нападет?
В России от тюрьмы и сумы не зарекаются, но у меня нет знакомых в чьей жизни были вынесение приговора и последующие годы «анабиоза». Я не знаю, что чувствуют люди, оказавшееся здесь на Колыме. С пониманием, что десять лет им придется мотать срок среди холода, гор и озлобленных зеков. Где каждый день кастинг. Исправляются они или нет.
Заброшенная колония похожа на ледяной ад. Холодный, обветшалый и безжизненный. Хватает полчаса и начинаешь мечтать об одном - унести ноги подальше и никогда не возвращаться.
Один из самых молодых воров в законе Вахтанг Хатискаци, диссидент Андрей Амальрик, знаменитый Иваньков "Япончик". Что объединяет этих людей? Все они отбывали в своё время наказание в колонии общего режима "Талая", располагавшейся в Хасынском районе в 300 км от Магадана.
Основана она была в 1958 году, но просуществовала сравнительно недолго. В 1995-м вышла из строя единственная котельная и около 300 заключенных, а также персонал колонии в лютейший мороз остались без тепла. Восстановить сломавшийся насос на дизельной установке не удалось, возможности доставить в колонию новое оборудование не было, и руководство дальневосточного УИН приняло решение этапировать осужденных из "Талой" в аналогичные учреждения южных регионов Дальнего Востока, а сам объект закрыть.
Предлагаю вам прогуляться по территории колонии и посмотреть,
1. В приказе УВД Магаданской области от 16.02.1959 года №30 «Об организации лесной командировки при лагерном пункте № 7 пос. Талая» предписывалось: «В целях обеспечения лесом организовать собственные цеха столярных изделий при лагерном пункте №7 пос. Талая, что позволит значительно увеличить занятость заключённых. Организовать в районе реки Буюнда лесную лагерную командировку наполнением 20 человек облегчённого содержания по заготовке леса для нужд строительного участка курорта «Талая».
2. Вот так сейчас выглядит одно из самых суровых мест колонии - штрафной изолятор, куда на 15 суток определяли особо провинившихся. 
3. Дверь в здание. Судя по всему, здесь когда-то был пожар, поэтому и так невесёлые детали объекта ещё и обуглены.
4. Мрак и ужас. 
5. Всё, что осталось от электропроводки.
6. Тесные камеры, вызывающие приступ клаустрофобии, окошки без стёкол, пупырчатые стены. Сказать, что осуждённым здесь приходилось несладко - ничего не сказать.
7. Коридор.
8. На каждой двери табличка с данными о заключённых и сроками наказания.
9. Общий туалет.
10. По воспоминаниям заместителя начальника производственного отдела управления Н. Ф. Беляева, в 1970 году с введением должностей директора, главных энергетиков, механиков, технологов, в учреждении было создано предприятие собственного производства. За период 1971-1979 г.г. укреплены инженерно-технические сооружения охраны, построена баня-прачечная, для строительства промцеха, получен лесфонд в объеме 15 тыс. кубометров древесины. В это же время создано ПТУ по обучению осуждённых рабочим профессиям.
11. Так выглядит "жилой фонд". В этих бараках и жили осуждённые. Но кроватей здесь не осталось, видимо, распределили в другие колонии.
12. Одно из подсобных помещений.
13.
14. В свободное от работы время осуждённые участвовали в самодеятельности, спортивных кружках, существовала традиция «чистая пятница» по уборке территории, благоустройству детских площадок.
15. Умывальная комната, раскрашенная в весёленький голубой цвет. Видимо, чтобы начинать день с хорошего настроения. Насколько это вообще возможно в подобных местах.
16. В колонии было широко развито производство: ремонтировались дизели, электродвигатели, трансформаторы. Функционировала косторезная мастерская, изделия из которой занимали призовые места на различных конкурсах г. Москвы. Изготавливали школьную, корпусную мебель, работали ремонтно-механический цех, действовал тепличный комплекс, продукцию из которого распространяли среди сотрудников. Занимались даже свиноводством. Также осуждённые осуществляли заготовку грязи для санатория «Талая». Таким образом, колония являлась своеобразным «градообразующим» предприятием.
17. Вот, собственно, и производственные постройки.
18.
19. Обнаружилось множество интересных артефактов. Прямо-таки музей забытых вещей под открытым небом.
20. Интересно, что здесь делает школьный учебник по математике?
21.
22. Через это помещение зэки проходили на работу. Саша alkrylov
, привет!
23. В распределителе заключённые получали задание на день.
24. А это гаражные помещения.
25. Прошло почти 20 лет, а здесь до сих пор пахнет соляркой и машинным маслом.
26. Котельная.
27.
28. Та самая дизельная электростанция, где всё и накрылось.
29.
30. Шторка из нержавейки у входа в ремонтно-механический цех.
31.
32. Граница, отделявшая колонию от свободы.
33. Зато в награду за тяжкое существование отбывающим наказание совершенно бесплатно предоставлялся вот такой потрясающий пейзаж. Говорят, в швейцарских Альпах за такой вид из окна номера в отеле взимается дополнительная и весьма немаленькая плата.
Вот так. Продолжение следует!