Т.Фельгенгауэр ― У микрофона Татьяна Фельгенгауэр. Сегодня разговариваем с Анной Ведута. Если коротко, глава англоязычной версии Медузы. С конца сентября 2016 года Анна работает уже скорее как журналист, встала по ту сторону баррикад. Сейчас узнаем, каково это быть журналистом.

Когда тебя представлял Иван Колпаков, главный редактор Медузы, он говорил, что твоя задача сделать издание для людей, которые профессионально интересуются российской повесткой в США. Вот за то время, что ты работаешь в англоязычной Медузе, по твоим оценкам много ли таких, профессионально интересующихся Россией людей? То есть для кого, в принципе, ты работаешь?

А.Ведута ― Привет, во-первых, Таня. Спасибо большое за этот разговор. Я бы хотела сразу оговориться, в реальности я не работаю полноценно как журналист. Моя должность формально называется «Директор по внешним или международным связям», Global Outreach Director.

Я какое-то время, действительно, много занималась именно контентом англоязычной Медузы, но сейчас мы от этого уходим. Мы наняли редактора Кевина Ротрока, вот, недавно, и по большей части писать всё будет он, потому что… Ну, я как не была журналистом, так и не стала им, в общем-то. То есть я больше занимаюсь сейчас в данный момент продвижением бренда и, так сказать… Даже не знаю, как по-русски сказать. Повышением осведомленности аудитории о наличии вообще такого формата, такого ресурса и возможности, собственно, получать какие-то независимые новости из России на английском языке в разных форматах – от рассылки до, собственно, вот сейчас опять вернется сайт, и соцсети, и какие-то другие экспертные исследовательские вещи, которые мы могли бы делать.

Что касается аудитории, да, сейчас Россия – это прям «top of the agenda», что называется, то есть она, действительно, горячая тема здесь, на Западе. И это, конечно, и хорошо, и плохо одновременно для профессионалов, которые занимаются российской повесткой, потому что слово «русский» сейчас одновременно и популярное, и токсичное. Потому что в связи с тем, что происходит… Я не хотела бы уходить в подробности по поводу того, что происходит в американской повестке относительно расследований… Боже мой, я забываю теперь русские слова. Внедрения, наверное, российских хакеров.

Т.Фельгенгауэр ― Да-да-да. Влияния. Влияния российских хакеров на американские выборы.

А.Ведута ― Да. Именно вот по этой причине очень много здесь, конечно, всяких происходит и спекуляций, и очень много каких-то, действительно, довольно эмоциональных реакций, и зачастую факты не всегда соответствуют действительности в плане того, что это догадки или, допустим, действительно, спекуляции внезапно преподносятся как уже установленные факты. И это порождает такую некую энтропию, которая дает негативную коннотацию слову «русский».

И именно поэтому, как ни парадоксально, спрос на, действительно, какие-то независимые источники из России проверенные и фактологически выверенные возвышается очень сильно. Потому что очень много белого информационного шума, и люди, особенно десижн-мейкеры, такие как, я не знаю там, люди в правительстве, в Конгрессе, я не знаю, сенаторы – им тоже важно понимать. Потому что очень много информации про Россию, да? И сейчас это поскольку это то, в чем нужно разбираться для того, чтобы понимать вообще, как принимать решения, из-за этого, в принципе, становится востребованной вот такая независимая журналистика, и поэтому я бы сказала, что это очень даже популярно в последнее время.

Т.Фельгенгауэр ― Ну, то есть можно сказать, что аудитория людей, которые интересуются новостями из России и новостями внутри России, она растет?

А.Ведута ― Она растет. И это то, из чего я исходила изначально, когда вообще выстраивала там процессы этой нашей английской Медузы, что нет смысла пытаться погреть океан, да?

То есть, безусловно, рядовым американцам – да, им интересно… Например, я не знаю, садишься в Uber, тебя спрашивают (ну, естественно, всё равно есть акцент): «А откуда ты? Ой, из России? А как интересно, а расскажи». Но им не интересна там политическая составляющая, им это интересно на каком-то человеческом уровне. И то это не то, с чем они просыпаются каждое утро там «Боже мой, а как же живут люди в России?» Конечно, такого нету.

В то время как те, кто, действительно, занимается этим профессионально, то есть, скажем, академики, профессора в университетах, студенты, которые изучают Россию, естественно, люди в правительстве и в Сенате, в Конгрессе, журналисты, которые, опять-таки, по своей профессии, по своей специализации занимаются Россией. Вот, они да, они основная аудитория, потому что для них, в общем-то, в первую очередь делается этот контент. И это была моя такая, основная позиция изначально, что мы не будем пытаться захватить всех – давайте захватим тех, кому это, действительно, профессионально интересно, а дальше это уже может распространяться… Там, если будем, действительно, делать какие-то интересные форматы для публики обычной, то, конечно, наверное, в какой-то момент оно и выйдет на массовость. Но сейчас, скажем, угол стоит именно на качестве аудитории, а не на ее количестве. То есть, условно говоря, там если прийти в Конгресс к стафферам и спросить: «Что вы читаете?», они говорят: «Мы читаем, вот, рассылку Медузы ежедневную. Спасибо. Очень хороший формат, нам очень удобно, мы сразу понимаем, чего к чему». Вот, того и добивались, в общем-то.

Т.Фельгенгауэр ― Говоря о качестве: я не так давно была и в Вашингтоне, и в Нью-Йорке, у нас были встречи с преподавателями журфаков и с людьми, которые занимаются Россией. И, в общем, судя по тем вопросам и по тем проблемам, которые мы обсуждали, есть проблема общая внутри США – некое падение экспертизы по России.

А.Ведута ― Абсолютно.

Т.Фельгенгауэр ― Заметила ли ты что-то подобное? И в этом плане получается, что сейчас в Америке пытаются воспитать что? Новое экспертное сообщество, которое занимается Россией?

А.Ведута ― Да. Ты знаешь, это, действительно, проблема. Собственно, почему я и сказала, что мы ориентируемся именно на профессионалов, которые занимаются Россией. Ровно поэтому – потому что, действительно, экспертизы… То есть сейчас никакая экспертиза не лишняя просто потому, что… Ну, прямо скажем, до 2014 года Россия была, скажем, ну, очень сильно не на повестке. Вот! Я вспомнила, как это будет по-русски: «Не на повестке». И, соответственно, как бы, фокус потерялся. Очень много готовили специалистов, которые, как бы, изучают арабоязычный мир, то есть ислам стоял, как бы, проблемой номер один. В общем, те, кто занимался Россией, это вот какие-то уже такие славянофилы, знаешь, «времен Очаковских и покоренья Крыма», то есть те, кто еще занимались этим во время «Холодной войны», советологи. Ну и какие-то просто, действительно, прям совсем энтузиасты, которым интересно всё равно продолжать заниматься этим.

А потом в 2014 году, когда, собственно, случилась аннексия Крыма и Россия снова вышла прям на повестку, и с тех пор уже оттуда не уходила, потому что как-то очень понравилось, видимо, нашему президенту быть в фокусе внимания. На то, что это очень негативный фокус внимания, но, тем не менее, вот ему нравится. Поэтому она теперь не уходит из повестки, а экспертов как таковых, которые могут разбираться в нюансах именно, да? Не просто «это черное, это белое, давайте напишем манифест», а именно тех, кто, действительно, в состоянии разобраться в деталях и понять, что да, несмотря на то, что нам и хотелось бы, может быть, думать, что вот это произошло вот так, но нам нужно всё равно залезть в нюансы и посмотреть: а, действительно, так оно или нет? То есть, ну, совы не то, чем кажутся, так сказать. И таких людей здесь, действительно, не так много сейчас, и поэтому любая экспертиза, которая приходит особенно от людей, которые, ну, как вот мои коллеги занимаются Россией и имеют там сеть источников в России, понимают вообще, так сказать, чем бьется сердце у людей, то, конечно же, это очень ценная информация для людей, которым хотелось бы получать, может быть, от местных экспертов, действительно, стоящую экспертизу, но ее просто нету.

Т.Фельгенгауэр ― Но ты уехала из России 2 года назад, если я ничего не путаю.

А.Ведута ― Почти 3, ты знаешь. 2,5 получается уже.

Т.Фельгенгауэр ― И сначала ты училась в Колумбийском университете, и потом уже нашла работу. За вот эти почти 3 года не возникает ощущение, что ты отрываешься от новостной повестки России и уже чего-то не понимаешь, чего-то не замечаешь, что-то кажется не важным или, наоборот, почему-то выходит на первый план? Потому что есть такая опасность: когда ты не в стране, ты теряешь вот это, знаешь, условно ощущение на кончиках пальцев.

А.Ведута ― Ты знаешь, и да, и нет. Вот, честно скажу. Потому что из-за того, что я занимаюсь российской повесткой и здесь я, в принципе, воспринимаюсь как эксперт по России тоже. Меня часто приглашают куда-то там выступать, на какие-то частные встречи, где просто спрашивают: «Скажите, а что Вы думаете про это, а что вы думаете про это?» И, конечно, ты не теряешь свой, так сказать, угол, ну, остроту восприятия просто потому, что приходится, это твоя работа. Невозможно упускать детали.

А с другой стороны, именно какие-то эмоционально воспринимаемые вещи… То есть, ну, условно говоря, когда я работала еще с Алексеем и…

Т.Фельгенгауэр ― С Алексеем Навальным, давай поясним, да. Анна Ведута была пресс-секретарем Алексея Навального, и прошла с ним через все перипетии и кировских судов, и кампании по выборам мэра города Москвы.

А.Ведута ― Да, совершенно верно. До августа 2014 года я была пресс-секретарем Алексея Навального и Фонда борьбы с коррупцией. Так вот, когда коллеги из ФБК были моими еще совсем коллегами (да я и сейчас, в общем-то, о них отзываюсь как о коллегах, потому что в некотором роде общее дело делаем, но тем не менее), когда ты находишься внутри ситуации, вот эти все новости условно про обыски, про, я не знаю, полиция пришла в офис… Когда ты там находишься, ты вообще этого не боишься. То есть реально это воспринимается как рутина. Ну да, это очень плохо, это всё безумно неправильно и незаконно, естественно, но твое эмоциональное восприятие вот этого всего притупляется радикально.

Тебе пишут, не знаю, родственники или еще кто-то: «Ой, боже мой, как страшно за вас!» А ты такая: «А, ничего страшного», ну, то есть «Переживем. Прорвемся». Там вещи бывают и пострашнее – вон, у Алексея брат где-то в тюрьме, да? Что может быть хуже, чем это?

А сейчас отсюда, конечно, все эти задержания, допустим, детей, этих подростков 26-го, ну и не только подростков, а в принципе массовые задержания 26-го марта. Или, например, административный арест моих бывших коллег из ФБК после прямой трансляции. Конечно, отсюда выглядит куда более страшно, чем если б я находилась внутри ситуации. Поэтому, наверное, мой тон донесения этой информации более эмоциональный и такой, драматизирующий, чем он был бы, если бы я то же самое делала из России. Вот это совершенно однозначно. Потому что когда ты привыкаешь к нормальной жизни, к нормальному обращению, то, конечно, тебе такие вещи кажутся безумно дикими. Естественно, это очень страшно именно на человеческом уровне за людей.

Т.Фельгенгауэр ― Насколько вообще окружающая действительность политическая в первую очередь американская вообще поменяла твои взгляды или твой подход к самой политике? Потому что понятно, что в России это такая, совершенно отдельная, очень специфическая штука (политика).

А.Ведута ― Ну, ты знаешь, да, здесь она, конечно, больше гораздо интегрирована в социальные и, я бы сказала даже, какую-то ежедневную рутину людей. Допустим, сходить на протест, как мне рассказывала там одна приятельница-американка, она говорит: «Вот, для нас, в общем, с детства, ну, со школы сходить на протест – это, как бы, такая рутина, знаешь, как поделку сделать в классе по труду». То есть, сегодня мы, не знаю, рисуем картинки, выращиваем кустики, а завтра мы идем протестовать против глобального потепления или против войны в Ираке. И это нормально, это часть культуры. Не только политической.

То есть такого понятия типа «Вы знаете, я политикой не интересуюсь» я здесь почти не встречала. Возможно, это связано с тем, что я сначала жила в Нью-Йорке, а теперь живу в Вашингтоне. Это такие, очень демократичные, синие, так сказать, штаты. И плюс я училась в очень либеральном университете. Колумбийский университет – он славится тем, что это оплот либерализма. Поэтому, возможно, дело в моем окружении, конечно: я практически не вижу людей, которые не были бы заинтересованы и не были бы интегрированы. Я не могу сказать, что я раньше для себя это воспринимала, что это что-то отдельное. Нет. С момента, как я стала интересоваться политикой, для меня это тоже неотделимые вещи. Моя повседневная реальность и политический активизм.

Но, к сожалению, в России это не так воспринимается в большинстве своем. Недавно этот кейс про то, что «Ой, у нас не политический митинг по поводу сноса пятиэтажек». У меня эта мысль уже совершенно в голове не укладывается. Ну, всё про политику. Всегда. Это же просто аксиома.

Т.Фельгенгауэр ― По поводу активизма. Понятно, что в России такой, серьезной очень площадкой для выступлений являются социальные медиа. Они во многом заменяют, замещают средства массовой информации или улицу. И довольно горячие дискуссии разворачиваются не в ток-шоу на федеральных телеканалах, потому что там… Ну, как? Там есть горячие ток-шоу, но они, в основном, про Украину или, там не знаю, про какие-то…

А.Ведута ― Про Сирию.

Т.Фельгенгауэр ― Да, Сирию или про суперзвезд, кто куда деньги потратил. Возвращаясь к моему вопросу. Активизм в соцсетях – он был прям ярко заметен в историях с законом о домашнем насилии. И вот этот флешмоб «Я не боюсь сказать». Для тебя это была важная площадка? Это же такая, чисто российская проблема. Или нет?

А.Ведута ― Нет, это совершенно не российская проблема. Это, к сожалению, до сих пор мировая проблема. Да, наверное вот, что, действительно, очень сильно поменялось с момента моего переезда в США, это то, что у меня появилась возможность открыть глаза на все вещи, которые я до этого откладывала в долгий ящик как не важные. Теперь я понимаю, что всё это взаимосвязано и одно без другого просто не бывает. Но раньше мне казалось, что «ну, об этом я подумаю потом. Сейчас борьба с коррупцией, свергнем Путина, а потом будем думать о том, что вот у нас здесь с домашним насилием».

Нет, на самом деле, так не работает. Это всё взаимосвязанные вещи. Я боюсь тебе соврать. Но то ли в первый, то ли во второй год, значит, в ООН был год женщин, борьбы за равноправие. Тогда, вот, Эмма Уотсон… Нет. Уотсон или?.. Я всё время этих Эмм двух путаю. Одна которая в «Ла-Ла Ленде», а вторая которая «Красавица и чудовище» и активистка. Я все время забываю, кто из них кто.

Ну, в общем, та, которая британская актриса, она выступала в ООН с речью по поводу феминизма. И не могу сказать, что именно тогда у меня глаза открылись, но во время обучения в университете я очень много стала читать по поводу того, какой процент домашнего насилия по всему миру. Ну, естественно, он разнится от страны к стране, но даже в цивилизованных странах это всё равно каждая третья женщина, что, в общем-то, кошмар.

Вот, у нас был кейс в Дагестане по поводу… Я даже не знаю, как это по-русски сказать правильно, чтобы перевести термин, но я бы перевела как «уродование». Это, конечно, никакое не женское обрезание (нет такого понятия как женское обрезание), это, собственно, просто уродование гениталий. По-моему, это было осенью 2016 года, когда этот доклад был обозначен.

Но я об этом прочла раньше. Я просто даже не представляла, что такие практики существуют, а они существуют и до сих пор распространены. Правда, в племенах африканских, но тем не менее. До сих пор в XXI веке существует такая дикость. Потом я узнала, что она существует и у нас в стране тоже.

Т.Фельгенгауэр ― Прости, что я тебя перебиваю. По поводу того, что я сказала, что это такая, российская проблема. Ну, понятно, что она общемировая. Я говорю про отношение к этой проблеме, такое, очень странное российское. И законодательное, и прочее. Я про эту специфику.

А.Ведута ― Вот это, собственно, то, что для меня стало понятно. То есть когда я уехала и побыла какое-то время в культуре, где, действительно, понимают, что это большая проблема и с ней надо бороться, и, допустим, вводить какие-то там обучающие классы на кампусах университетов против сексуального насилия. Здесь эту проблему признают и ее уважают, и, конечно, есть там ряд людей, каких-то социальных слоев, которые отказываются и не хотят, но, всё же, какой-то большой шаг вперед. Тогда как у нас это вообще не считается чем-то таким: «Да подумаешь, там. Не выносите сор из избы».

Что я сделала со своими соцсетями? Когда я узнала о том, что будет принят, ну, по крайней мере, будет рассматриваться закон о декриминализации домашнего насилия, я поняла, что… Да, я не рассказала эту историю во время флешмоба «Я не боюсь сказать», потому что тогда у меня всё еще не хватило на это смелости и я рассказала другую историю, как меня попытались изнасиловать, но, слава богу, повезло. Но когда речь зашла именно о домашнем насилии, про то, как вообще эти отношения выстраиваются, как в них попадаешь и как в них задерживаешься, и прочитала много литературы, прослушала интервью людей, я поняла, что, наверное, если я это сделаю, ну, вот, просто расскажу об этом на широкую аудиторию, то это привлечет внимание к проблеме и, может быть, чуть-чуть больше об этом станут говорить. Ну, потому что всегда личный опыт, личная история – она всегда лучше считывается, чем если просто какими-то общими словами написать, что «Знаете, это плохо».

Поэтому я решила рассказать свою историю о том, как я в свое время подверглась таким отношениям и через что я прошла, и, собственно, призвала всех обратить внимание, что декриминализация – это неправильно, а также что нельзя говорить вот эти вот ужасные слова, что, типа, «сама виновата». Потому что жертва не бывает виновата – это просто культура насилия говорить такие вещи.

Ну и, соответственно, фидбек, который я получила, собственно, и тоже – я бы сказала, что соотношение, ну, грубо говоря, было 30 на 70. 30% людей, которые поддержали, и 70%, которые «сама виновата, дура. Зачем ты об этом вообще рассказываешь? Что за эмоциональный эксгибиционизм? Да понятно, она сама этого хотела». Ну, в общем, всё то, против чего, собственно, и направлен мой активизм в этом смысле, вот, ровно на разрушение этих стереотипов, что нет такого.

Т.Фельгенгауэр ― И стоило ли тогда оно того? Стоило ли переступать через себя, рассказывать, что с тобой произошло, и делать всё, чтобы этот рассказ был максимально распространен? И сайт «Эха Москвы» чтобы его публиковал. Оно того стоило?

А.Ведута ― Знаете, я думаю, что да. Это вот как раз тот случай, где я считаю, что нужно греть океан. Вот, я понимаю, что это та повестка, на которой я сталкиваюсь со многими даже своими друзьями и приятелями, и моими фолловерами, которые отказываются ее сейчас принимать. Я уверена, что рано или поздно к этому придет большинство из них. Ну, получается, что идешь неким таким флагманом. Это довольно тяжело, это довольно неприятно всё, но я считаю, что это нужно делать, потому что кто-то должен это делать.

Хорошо, сейчас они не принимают это, через какое-то время они примут. Я тоже не сразу к этому пришла. Абсолютно нет. У меня тоже была мизогиния в свое время, и тоже считала, что феминизм – это вообще ерунда какая-то, и это просто потому, что девушки несчастливы в личной жизни. Совершенно это всё не так, и об этом просто нужно говорить, спокойно, постоянно объяснять. Если на тебя нападают, то вежливо прояснять свою позицию, ну, раз, наверное, 150, 300, 400. Не знаю, сколько. Сколько потребуется.

Ну, вот, как мой предыдущий начальник Алексей Навальный тоже борется, ему часто говорят «Знаете, с ветряными мельницами вы боретесь». Но тем не менее, он идет разговаривает с людьми, которые ему плещут зеленкой в лицо. Ну, ничего.

Т.Фельгенгауэр ― Если бы не было этого переезда в США на учебу, ты бы была так откровенна или нет? И ты смотрела бы на феминизм так, как ты смотришь сейчас?

А.Ведута ― Трудно сказать. Ты знаешь, у меня есть ряд приятельниц, ну, даже моих подруг, в общем-то, которые, совершенно никуда не уезжая, к этому пришли. Я не исключаю, что со мной бы тоже это случилось. Я сейчас уже ретроспективно просто не могу сказать, потому что, действительно, это произошло со мной здесь. Но произошло во многом потому, что я читала их посты, разговаривала с ними и слушала их интервью. Ну, я, в частности, говорю там про Анастасию Каримову, про Анну Ривину, про Марию Давтян, вот про этих людей. То есть они никуда не уезжали. Ну, Настя сейчас уехала, но до этого – нет. То есть она начала интересоваться задолго до.

Поэтому я думаю, что вполне могло быть так, что я приду к этому и раньше. Но сейчас я уже просто не могу сказать. История не знает сослагательного наклонения.

Т.Фельгенгауэр ― Да. Ты знаешь, что для России вопросы феминизма и вопросы домашнего насилия – это… Ну, там, про домашнее насилие вообще не принято говорить, а на феминисток-то смотрят скорее как на каких-то блаженных, истеричных и просто агрессивных теток. И совсем другое отношение в США.

А.Ведута ― Да нет. На самом деле, во многом схожее. Я сейчас поняла, что знаешь что? Наверное, такой поворотной точкой как раз в моем отношении к теме стал как раз тот самый флешмоб «Я не боюсь сказать». Потому что когда я увидела, какой масштаб у этого всего, это дало мне переосознать свои собственные. То есть там же какая проблема? Когда это происходит с тобой и ты думаешь, что ты сама виновата, то тебе кажется, что это только потому, что ты какая-то неправильная женщина и поэтому это произошло с тобой. С правильными, хорошими женщинами такого не происходит.

А, вот, после того, как произошел флешмоб «Я не боюсь сказать» и, как бы, и наши знакомые там, и наши подруги, и наши друзья рассказали вот эти вот все ужасные вещи, я поняла масштаб, то есть до какой степени это распространено, просто об этом не говорят. Поэтому, наверное, я бы, наверное, даже и будучи в России, это всё осознала.

Что касается безумных истеричных теток. Ну, надо отметить, что и в Америке есть радфем. И здесь точно так же есть очень консервативные слои населения. Ну, во-первых, это по большей части те, кто голосовали за Дональда Трампа, и так называемые реднеки. Ну, в общем, это ржавый пояс, да? То есть они традиционно очень завязаны на таких, традиционных христианских ценностях, католических даже, и у них очень популярно, например, движение пролайферов. То есть я помню, когда я ходила на инаугурацию Трампа и разговаривала там с людьми, мне на полном серьезе… И это было для меня совершенно каким-то шоком, потому что стоит девушка и на полном серьезе мне рассказывает, что Верховный суд должен запретить право на аборты. То есть просто запретить. А также отменить разрешения на запрещение однополых браков, потому что это, значит, не духовно. И тут у меня, конечно, просто случился…

Т.Фельгенгауэр ― А как они называются? Пролайферы?

А.Ведута ― Пролайферы, да. Ну, типа за жизнь. И я долго расспрашивала эту девушку, говорю: «Послушайте…» Она, в общем, молодая там, всё, там, обручена, то-сё, у нее в порядке, то есть не то, чтобы она там какая-то тоже, не знаю там, повернутая религиозная фанатичка. Нет, совершенно молодая современная девушка.

Я спрашиваю: «А, вот, ну скажите, а допустим, если у вас ребенок случился в результате изнасилования или, допустим, по медицинским показаниям вы не можете его выносить. Или, там допустим, он заведомо родится инвалидом и будет обречен на жизнь, полную страданий. Как быть в этой ситуации? Неужели, всё равно?» - «Нет, убийство – это плохо».

Ну, на мои доводы, значит, «А, вот, а с этими?» - «У нас, - говорит, - есть друзья, которые дети изнасилований, результаты изнасилований. Ну, в общем, и мы рады, что они родились».

Ну, то есть вот такой подход, да? То есть у них подход такой, что ты не можешь решать за неродившегося человека, потому что, ну, у него-то не будет слова в этом разговоре. То есть ты не можешь решать – вот, пусть он сам родится и сам скажет, чего он хочет делать. А, вот, ты не можешь за него решать.

Но это, в основном, свойственно консервативным штатам. Но я к чему? Что здесь тоже движения, которые, собственно, пытаются, на мой взгляд, продвинуть какой-то здравый смысл, что, может быть, женщина сама будет решать, что делать с ее здоровьем, может ли она воспитывать этого ребенка и так далее? Они здесь точно так же порицаются, как и у нас. То есть тоже вот эти блюстители традиционных ценностей – они здесь очень даже сильны. Для меня это было открытием. Я думала, что здесь такие либеральные, такие открытые.

Т.Фельгенгауэр ― Скажи, для себя ты видишь сейчас больше путь развития как эксперта по России или, может быть, как раз вот те самые темы активизма и защиты прав женщин могут тебя в большей степени увлечь?

А.Ведута ― Ты знаешь, я бы эти 2 понятия не разделяла сильно. Я думала в университете, что, может быть, я смогу поменять как-то радикально свой угол экспертизы, ну, точнее просто поизучать что-то другое, да? Но получается, что уже такое сильное, не знаю, клише что ли, восприятие, учитывая мою биографию, что уже от этого никуда не деться. То есть когда я первое время пыталась сосредоточиться на чем-то другом, меня постоянно звали куда-то выступить экспертом по России. Я просто в какой-то момент поняла, что я от этого не отделаюсь, я могу только наращивать это.

Поэтому конечно, да, для меня очень важны темы феминизма и защиты прав женщин, и я собираюсь дальше этим заниматься, и, действительно, думаю над всякими активистскими проектами, которые я могла бы делать. Но я никогда не отделаюсь от России, поэтому, видимо, это будет защита прав женщин в России. То есть не на международном уровне, а именно в регионе. Ну, потому что я понимаю специфику региона и потому что я понимаю нашу патерналистскую культуру, и какие-то препятствия, которые именно специфичны у нас, служат, так сказать, препонами к естественному распространению этой темы.

Т.Фельгенгауэр ― Спасибо большое. Анна Ведута сегодня у нас в гостях. Татьяна Фельгенгауэр для вас эту программу провела. Ну что? Тогда ждем, Аня, твоих отчетов по обоим направлениям, видимо.

А.Ведута ― Хорошо.

Т.Фельгенгауэр ― Следи, как там Дональд Трамп жмет руку.

Блог Алексея Навального сообщил "свету и миру" о том, что ФБК покинула пресс-секретарь Анна Ведута. Нет, на этот раз она не "отстранена" - девушка отправляется учиться в один из ведущих университетов США, входящий в "высшую лигу" - Колумбийский университет. "Аня остается с нами как сторонник и волонтер Фонда и будет помогать отделу расследований ФБК на месте, прокрадываясь в апартаменты российских чиновников на Манхэттене и фотографируя их документы на собственность",- сообщается у Навального.

Как отмечает Pravda.ru , "сам Навальный, которому до сих пор икаются полугодичные курсы в Йеле, призвал не видеть в отъезде Ведуты на учебу "руку госдепа" - пытаясь замять скользкую тему, ссылается на дочку главы МИД РФ Сергея Лаврова. Ну да, только высший дипломатический чиновник страны, во-первых, отлично зарабатывает на госслужбе, а во-вторых - публикует свои декларации, в которых видно, как, когда и сколько он заработал. Ксати, СМИ напоминают, что отправка "расследовательницы Ведуты" в США совпало с заявлениями Вашингтона о "поиске собственности российских чиновников и предпринимателей, в отношении которых введены санкции".

Но самое интересное - в другом. Конечно, считать деньги в чужих карманах "не комильфо", но сам же Навальный со товарищи заявляли, что это правило не распространяется на политиков и публичные персоны. Итак, давайте поинтересуемся, во сколько Анне Ведуте обойдется обучение в американском ВУЗе, лидирующем по стоимости учебы? Без проживания, развлечений, транспорта, интернета и покупки одежды-продуктов - $47 000 в год. А таких годков сколько в курсе? Вот-вот. То есть, 24-летняя Анна Ведута должна будет заплатить-потратить от $200 000 до полумиллиона долларов. Интересно, откуда у девушки, проработавшей "у Навального" - а до этого помощником начальника в АФК-Система и стажером в "Коммерсанте" - такие огромные деньги?

Возможно, это пресловутый "грант госдепартамента" (или аффилированного с ним очередного фонда "с благопристойными целями в уставе")? Нет, на такое "гранты" дают сами университеты? Кто сказал "за нее попросили"? Бинго!

Ну не из народных же денег, присланных Навальному "на выборы", "на Рос-что-то-очередное" оплачивается столь гигантская сумма. Или из них - как это уже было с остановками "сотрудников лидеров оппозиции" в дорогущих гостиницах и походами в элитные клубы и рестораны на фоне просьб "помочь проектам рублем".

"Кстати, существует мнение о тесных связях университета с ЦРУ. Интересный факт - в Колумбийском университете в конце 1950-х годов стажировались будущий член Политбюро КПСС Александр Яковлев - которого ныне многие считают одним из идеологов развала Советского Союза, да и будущий генерал КГБ Олег Калугин (бежавший в начале 1990-х в США",- иронично напоминают журналисты.

Прошу любить и не жаловаться Анна Ветуда, пресс-секретарь известного блоггера)
Странное поведение с журналистами, не правда ли? Особенно для тех, кто регулярно жалуется, что им никогда не дадут эфир на "главных кнопках". И правильно ведь, не дадут - психику зрителей, да и сотрудников, нужно беречь от неуравновешенных

Оказывается, случай, запечатленный на видео, не единственный
Не так давно было отказано Onlive.Tv и РБК
"Сделала попытку пригласить Навального в прямой эфир своей программы на Onlinetv.ru (Сетевизор). С трудом добравшись до пресс-секретаря Алексея Анна Ведута, получила категорический отказ: у Алексея нет времени на эфиры. В тот же день услышала, что отказано и каналу РБК. И в том, и в другом случае, речь шла о беседе кандидата в мэры с журналистом. В моем случае - в прямом эфире. Мне эта позиция кажется странной. Но, конечно, дело хозяйское..."

При реально крайне низком знакомстве с аудиторией в Москве (а в Москве, как-никак, 8 млн. избирателей) - ОТКАЗЫВАТЬСЯ ОТ ТЕЛЕЭФИРОВ?? Да, не на Первом, а на так называемых "задних каналах" - но все равно! Тот же РБК по охвату несопоставим даже с самой успешной встречей в московском дворе! (и надо ведь еще учитывать, что действительно хорошие встречи можно проводить только в выходные - в будни народ зол и к общению не расположен).

Так кто же такая Анна Ведута, пресс-секретарь Алексея Навального? И почему она так неохотно идет на контакт со СМИ, пресс-секретарь как-никак же?

Что гугл, что яндекс при запросе "Анна Ведута" выдает множество публикаций и записей в блогах об истории с оплеванным ею охранником/волонтером. Ну, что тут сказать? Анне всего 24 года, молодая девушка, которая никак не может понять, что в работе пресс-секретарем подход "я девочка, я не хочу ничего решать" явно не пройдет.
Если почитать ее интервью на Снобе создается впечатление, что она в принципе не понимает, в чем заключается работа пресс-секретаря
"Как ты понимаешь работу пресс-секретаря? - Создать максимально комфортные условия для активной работы Алексея. Что для этого нужно сделать - зависит от ситуации: если требуется информация, буду искать, если не должен звонить телефон, значит, он не будет звонить. Я вижу себя закадровым персоналом эфира, у меня техническая должность: не будет меня будет кто-то другой"

Пресс-секретарем она себя точно не видит, PA, в лучшем случае, эдакая МанниПенни, и по классике жанра, наверно, по уши влюблена в своего шефа. Тайно, в глубине души, разумеется. Ну, а в худшем обычная секретарша, выполняющая действия формата "подай-принеси-найди", с дополнительной функцией безопасника, судя по видео выше)

Глава предвыборного штаба кандидата в мэры Москвы Леонид Волков сообщил в Живом Журнале, что штаб получил многочисленные нарекания на то, как выстроена работа с журналистами.
Волков объяснил, что у штаба очень тесное помещение, поэтому постоянное присутствие журналистов в штабе мешает работе. Поэтому Волков запрещает фото и видеосъемку в штабе, за исколючением тех случаев, когда получено личное разрешение пресс-секретаря Навального Анны Ведуты.
Пишущие журналисты свой приход в штаб также должны согласовать с Анной Ведутой.
Однако, три раза в неделю, в понедельник, среду и пятницу, в 17:30 в штабе будет проводится открытый брифинг для всех желающих представителей СМИ, предварительная аккредитация на который не потребуется.
А как вам вот это? Знаете,уже я начинаю путаться, кто у Навального пресс-секретарь. Если уж и запрещать присутствие журналистов, то это все-таки дело Ани, разве нет? Ей же с ними потом работать, оправдываться... Хотя зачем оправдываться? Рукой камеру закрыла и вперед в соцсетях жаловаться о том, что нет свободы слова и эфиры не дают.

А откуда взялась такая талантливая сотрудница-то у Алексея?
Тут все интереснее, все веселее. Девочка Аня хотела быть журналистом, но для вступительных решила публиковаться в газете Метро, куда писала про селективный сбор мусора и о том, нужно ли платить за сантехнику(с такими статьями к "зеленым" бы или на экологическую специальность, конечно) В общем, Аня не захотела больше писать про мусор и сантехнику и поступила на философский факультет МГУ, на политологию. Работала помощницей президента АФК "Система"(вот откуда PA замашки), потом в издательском доме Коммерсантъ.
Но как же в биографии рукопожатной девочки и без зашквара?
Анечка и в АпостолМедиа успела поработать.(вспомним про количество ботов у Навального в читателях ^_^)
Но оттуда ее уволили - работала плохо

Да, кстати, она еще отказалась от учебы в Оксфорде, ради работы с Навальным. Вот теперь вопрос либо Алексей так много платит сотрудникам, что никакой Оксфорд им не сдалася, либо у Ани проблемы с выбором приоритетности задачи.

Финальные штрихи к портрету: регулярно трет неугодные переписки в твиттера(ну, право слово, детский сад, как девочка в пубертатном периоде), поругалась с Азаром, и свято верит, что журналистам нравится с ней работать. Ок, надежды юношей питают, как говорится

В пятнадцать лет я думала стать журналистом. Отец-журналист поступил хитро: не стал меня отговаривать. Но для поступления нужны были публикации, и я написала в газету «Метро» заметки: про селективный сбор мусора и о том, нужно ли платить сантехнику. Я спросила папу: «Так будет всегда?» «Будет хуже», - ответил он. В итоге я поступила на философский факультет МГУ, где выбрала самое приближенное к реальности направление - политологию. Пока я училась, было -четкое ощущение, что по специальности работать не хочу.

После университета я захотела получить магистра в западном вузе и подала заявки в Оксфорд, Кембридж и LSE. Параллельно начала работать в АФК «Система» помощницей президента компании. Платили хорошо, но это было не для меня - скучно. Я стала активной участницей всей, как принято говорить, «движухи»: принимала участие в кампании «Голосуй за любую партию, кроме «Единой России», агитировала идти на выборы. Позднее я познакомилась с Глебом Черкасовым, который тогда был начальником отдела политики в «Коммерсанте», и попросилась в стажеры. Так я стала совмещать работу в двух местах: в АФК «Система» и в издательском доме «Коммерсантъ».

Переломный момент наступил 5 декабря 2011 года. Все увидели результаты парламентских выборов. Я читала новости и понимала, что во мне все закипает. В какой-то момент я увидела пост Навального, где Алексей говорил о том, что не важно - вегетарианец вы, зеленый, марсианин, но на митинг выйти должен каждый, потому что обманули всех. Я поняла, что не могу не пойти. На Чистых прудах я увидела совершенно разных людей. Бытует мнение, что «прекрасные лица» были на Болотной, но ко мне осознание того, какие замечательные люди пришли отстаивать свои права, пришло раньше - на Чистых. Я ушла оттуда воодушевленной.

С Получается, что до прихода к Алексею у тебя не было активной политической жизни, но тебя волновали какие-то вещи, которые ты считала несправедливыми?

На пятом курсе я поняла, что моя текущая работа - способ получения денег, ничего больше. Мне же, как и любому молодому специалисту, хотелось найти сферу, которая в первую очередь будет интересной, а уже после - денежной.

Общественно-политической жизнью я интересовалась всегда. Впервые я увидела Навального на его семинаре в Высшей школе экономики в 2010 году. Я долго слушала истории про ВТБ, а потом подняла руку и спросила: «Алексей, вы предлагаете бороться с нынешней системой по ее правилам? Вы просто хотите ввести ее в коллапс?» Он ответил: «Фактически, да». Тогда я поняла, что мне близок этот подход.

С Как ты стала с ним работать?

В феврале 2012 года в блоге Алексея я увидела пост: «Ищу пресс-секретаря». Меня это заинтересовало, но я задумалась, насколько нужно менять текущий уклад жизни. Было ощущение, что окончательное решение я принимаю именно на этом этапе. На следующий день я отправила необходимые документы, а вечером мне перезвонили и позвали на собеседование, по итогам которого сказали: «Есть ощущение, что это твое место». Через день встретилась с Алексеем, мы поговорили час, после чего он сказал: «Аня, добро пожаловать в ад!»

С То есть ты променяла Лондон на Навального?

Не так. Когда я устраивалась на работу, еще не было ясно, придет ли ответ из Лондона. Я вышла на работу, и мне было не до раздумий на эту тему: телефон разрывался, каждый день что-то случалось. Я приходила в офис к десяти утра и уходила ночью. В конце марта случайно обнаружила на личной почте письмо о поступлении. Я сказала Алексею: «Я поступила в Оксфорд». Он ответил: «Мне комфортно с тобой работать, но я не вправе определять твою жизнь. Возьми тайм-аут и хорошо подумай». Я точно знала, что я на своем месте, хочу быть здесь и сейчас, поэтому написала вежливый отказ. Это было осознанное решение.

С В жизни Навальный оказался таким, как ты его представляла?

Я предполагала, что он более жесткий. Знаешь, у Поппера есть понятие открытого и закрытого общества, по аналогии говорят про открытое и закрытое сознание. Так вот, у Алексея как раз открытое сознание. И он очень добрый человек. В конструктивной форме у нас все могут его критиковать. Он всегда прислушивается к чужому мнению. Некоторые говорят: «Навальный будет диктатором похлеще Путина!» Мне это смешно слышать. У нас в команде он совещательный, а не законодательный орган.

С Что ты получаешь и что теряешь от работы с Навальным?

Личное пространство сокращается. Когда выходишь в публичное пространство, на тебя смотрит множество глаз, но далеко не все к тебе дружественны. Не могу сказать, что для меня это проблема. На отношения у меня сейчас нет времени. Была очень большая любовь, которая длилась пять лет, но в прошлом году мы расстались. Что касается настоящих друзей, у меня их не так много, и с ними я не разговариваю о политике.

С А более серьезные вещи? Тебе не кажется, что ты вместе с Навальным попадаешь в зону риска?

Когда я пришла на собеседование, меня спросили: «Аня, вы не боитесь?» Я ответила честно: «Боюсь», - и была бы идиоткой, если бы ответила «нет». Алексей научил меня тому, что нужно относиться ко всему философски. Иногда я прихожу домой, а мама спрашивает: «Ну, как Алексей?» Я отвечаю: «Сегодня обсуждали годовое планирование, в какой цвет стены в офисе покрасить». Она говорит: «Боже, на него завели третье уголовное дело, а он офис красит».

С Была ситуация, когда тебе действительно стало страшно?

4 марта на Пушкинской площади. Алексей остался в фонтане, а меня оттуда вынесло «людской волной». Мы с журналисткой Олей Кузьменковой зашли в кафе в здании «Известий» - там большие окна и площадь как на ладони. Я видела, как к фонтану начал стягиваться ОМОН. Мне было действительно страшно, я боялась, что их там сейчас просто убьют. Продолжала держаться спокойно, отвечала на звонки, объясняла ситуацию. Зато дома дала волю эмоциям.

С Как проходит твой рабочий день?

Утро я начинаю с «Ведомостей», «Коммерсанта», сайта Следственного комитета, «Твиттера», «Ленты», «Интерфакса». Потом еду в офис, помогаю Алексею искать необходимую информацию, обновляю наш паблик на «Фейсбуке», «ВКонтакте». В основном работа с журналистами: письма, звонки.

С У тебя есть определенная градация журналистов?

Безусловно, есть ряд изданий, которым почему-то не удается до меня дозвониться. И не удастся. Правда, я бы не сказала, что это журналисты. Речь идет о пропагандистских изданиях холдинга Габреляновых - нормальные люди не могут считать это журналистикой. Что касается федеральных каналов, то здесь есть исключения: например, в редакции вечерних новостей Пивоварова работают вполне адекватные люди.

С Как ты понимаешь свою работу пресс-секретаря?

Создать максимально комфортные условия для активной работы Алексея. Что для этого нужно сделать - зависит от ситуации: если требуется информация, буду искать, если не должен звонить телефон, значит, он не будет звонить. Я вижу себя закадровым персоналом эфира, у меня техническая должность: не будет меня, будет кто-то другой.

С Что будет через десять лет?

У Сомерсета Моэма в «Бремени страстей человеческих» есть прекрасный образ - персидский ковер как смысл человеческой жизни. Главный герой смотрит на этот коврик и понимает: есть прямые стежки - родился, женился, умер, а есть витиеватые - когда каждое последующее решение в жизни открывает новый веер возможностей. Я не хочу жить прямыми стежками.

С Ты хочешь заниматься политикой?

Когда каждый день наблюдаешь за происходящим, видишь несправедливость, понимаешь, что уже никуда не можешь уйти, будешь стоять до последнего. Это звучит немного пафосно, но это так.

С Чего тебе не хватает?

Я бы хотела быть профессиональнее. Мне стыдно, когда Алексей замечает какой-то мой косяк и молча его исправляет. Вопрос о продолжении образования для меня более чем актуальный. Если говорить о семье и материнстве, то я серьезно отношусь к браку, но сейчас не хочу ни замуж, ни детей.С

Почитайте и распространите:

Это очень важный и трудный для меня текст. Прошу отнестись с пониманием. При этом должна сразу отметить, что у меня всё хорошо и я очень счастливый человек - не нужно жалости или сочувствия, просто примите к сведению.

Ну, начнём перекрестясь. Сегодня пришли новости: "декриминализации побоев в семье "заслуживает внимания", заключило правительство". Внимания, значит, заслуживает. Большинство своих "очень ценных мыслей по теме" я стараюсь держать при себе. Но вот взвесив все "за" и "против", я решила, что это тот редкий случай, когда моё высказывание может принести кому-то пользу (или предостеречь). Я не рассказала об этом даже во время известного флешмоба, но сейчас, похоже, настало время. Несколько долгих лет в своей университетской юности я была в очень токсичных отношениях и была жертвой домашнего насилия.

Писать об этом трудно - многие не поймут и осудят. Но только благодаря проекту Насилию.нет и нескольким эфирам главы проекта Анны Ривиной на эту тему, я поняла, что если бы я знала всё это раньше, можно было бы многое предотвратить. В частности, я очень рекомендую почитать расшифровку вот этого эфира (не смотрите, что лайф - эфир хороший).

Начну с главного: как и подавляющее число жертв Я МОЛЧАЛА. Аня говорит, что домашнее насилие - это прежде всего подавление одним партнёром другого. Начинается всё с психологического давления: будущую жертву изолируют от тех, к кому она могла бы обратиться за помощью: друзей, родителей. Ей говорят, что "её подруги дуры и просто ей завидуют". Всё это было в моём случае. Я верила каждому слову. Мама видела, что происходит, но я ничего не давала ей сделать.

Дальше. У насилия три стадии: сгущение конфликта (он чем-то недоволен в тебе), сама кульминация (ссора и/или рукоприкладство) и медовый месяц. Первая стадия у меня была почти перманентно: человек всегда был чем-то недоволен, я всегда была в этом виновата. Однажды он разбил машину матери и позвонил мне со словами "я не знаю, о чём ты думала, ведьма, но я попал в аварию". Ведьма готовила ужин и думала сколько сыра класть в салат. Но перед кульминацией его как правило всё же провоцировала ревность. В самый первый раз на глазах у компании из 3 человек он швырнул меня об стену, приподнял за шею и начал душить. Один мальчик пытался его от меня оторвать. Получил в лицо. После был медовый месяц с выпрашиванием прощения на коленях, залечиванием синяков и вот этим всем.

Статистики, как известно, немного и она не то что бы точная (жертвы молчат, напомню). И тем не менее из тех данных, что есть, разброс грубо 70 на 30 – 30% не возвращаются к насилию после первого инцидента. Я была в числе 70%. Случаи стали повторяться. Его мама психолог, (выступала тут тоже в рамках флешмоба). Когда я пришла и сказала "он выбил у меня бокал из руки, а потом повалил на пол и бил головой о кафельный пол. Что мне делать?" она сказала "он не мог, ты всё придумала". И добавляла, что я его провоцирую своими истериками. Психолог. При этом ей он при крупных ссорах тоже столы переворачивал и предметами швырялся. Но не мог, да - с чего б ему. Мои вещи ломал постоянно, это было в порядке вещей. Я опущу остальные аспекты насилия (всё итак ясно), но отмечу, что доминантой всё-таки оставалось психологическое давление.

Почему я так долго терпела? Потому что была убеждена (им), что вот он наш особый путь, мы особенные, не такие как все, и "просто такая сильная любовь", страсть и так далее. Что мама меня накручивает, что подруги дуры и простушки. Более того, я ещё очень долго считала, что во всём этом ВИНОВАТА Я.

Теперь кол ту экшн и цель этого поста. Особенно обращаю внимание людей, которые опять напишут про "эмоциональный эксгибиционизм" и "зачем, мол, надо такое рассказывать". Девушки, милые, смотрите на эти знаки!!! Не позволяйте себя изолировать, контролировать, подавлять. Это НЕ забота - это опасно. Нельзя. Уходите раньше. Меня из этих отношений спасли, физически вытянули. Потом я долго лечила депрессию и многие другие вещи, которые развились на фоне этих "прекрасных гармоничных отношений".

У этого человека всё хорошо, он социально успешен и его избранница безумно красивая молодая женщина. Я обращаю на это внимание, потому что домашнее насилие – это не обязательно про "маргиналов, алкашей, нищету". Нет, ребята. Это ещё и про людей с двумя высшими образованиями, знающими языки и регулярно путешествующими по миру. В рамках флешмоба ещё как минимум одна девушка "из хорошего круга" рассказывала про аналогичную ситуацию. Это повсеместно. Прочитав расшифровку эфира с Аней я задумалась о том, что очень хочу, чтобы я была первая и единственная, с кем герой моего рассказа так обходился. Чтобы на мне это началось и кончилось. Но я также задумалась и о том, что если бы меня в момент, когда это происходило, прямо спросили "да или нет?!" - я бы всё отрицала и выгораживала его. А что если и у многих, у этой девушки, так?

Подытоживая. Не молчите. Ищите помощь сразу. Не будьте как я – не тратьте годы жизни на такое. Это у меня был хоть и серьёзный и долгий и мучительный, но роман. И он хоть и ужасно, но кончился. Детей нет - всегда можно уехать к маме-папе. А если это брак и/или идти некуда?

И еще раз, вам всегда помогут на