Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое

внутри установленных границ места и времени по

добровольно принятым, но абсолютно обязательным

правилам, с целью, заключенной в нем самом,

сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также

сознанием «иного бытия», нежели обыденная жизнь.

Йоханн Хейзинга

Перефразируя Й.Хейзингу, мир и культура развиваются sub specie ludi – под знаком игры (Хейзинга 1992:14). Инвентарь этой игры – элементы различных семиотических систем. Ст.Лем определяет культуру как «систему игр, придающую своим компонентам многочисленные и подчас неожиданные роли в различных турнирах и партиях» (Лем 2005: 142).

Игра есть деятельность в сфере возможного, где свойством возможного наделяется субъект / объект / само действие. Главное правило игры – сохранять возможностный характер действия, не переводя его в план актуального существования. Игра позволяет перейти в мир возможностей, стать «другим», надев маску и не делаясь другим в действительности. Игра позволяет нам конструировать иные миры и способы существования, к которым мы не применяем «серьезной» проверки на верификацию.

2.3.1. Концепция «языковых игр» л.Витгенштейна

«Языковые игры» – ключевое понятие философии позднего Витгенштейна. Как же возникла идея языковых игр и в чем ее суть? В «Логико-философском трактате» Л.Витгенштейна (1921) представлен анализ вопроса о том, как соотносятся язык и мир, высказывание и конкретный факт. Он считал, что в языке из имен объектов и имен отношений между объектами мы создаем элементарные высказывания, или картины простейших ситуаций (которые, в свою очередь, есть не что иное, как наблюдаемые нами конфигурации объектов мира). Сложными высказываниями, соответственно, отображаются картины комплексных ситуаций. Результатом этого становится совокупность истинных высказываний о мире, или языковая картина мира .

Впоследствии Витгенштейна стал интересовать не столько результат употребления языка (некая «итоговая» картина мира), сколько сама работа языковой системы – языковая игра.

В понятии языковая игра заложено представление о существующих и потенциально возможных способах употребления языков, о различном характере языковых практик. Результатом различных языковых игр становится и различная языковая картина мира. Языковая игра, по Витгенштейну, начинается в тот момент, когда мы сформулировали для себя вопрос: для чего мы употребляем этот знак / последовательность знаков / текст?

Для самого Витгенштейна языковые игры были неразрывно связаны с практикой обучения, с собственным учительским опытом. Он пришел к выводу: постоянно стоит задумываться над тем, при каких обстоятельствах мы применяем то или иное слово, выражение, как учить языку детей, как они его усваивают. Таким образом, практика преподавания языка оказалась связанной с философским прагматизмом: следует принимать во внимание не только структуру языковой картины мира, но и деятельность субъекта по ее созданию.

В «Коричневой книге» Витгенштейн вводит примеры игр-коммуникаций . Образом всей языковой системы становится ящик с инструментами. Примерами простейших игр-коммуникаций являются следующие: указать на предмет посредством процесса номинации объектов; выделить конкретный объект из класса подобных объектов; локализовать объект относительно говорящего, точки времени и пространства; задать вопрос об объекте с целью получения необходимой информации и т.д. Витгенштейн показывает, что живой, работающий язык необычайно сложен и включает в себя множество взаимосвязанных игр.

В основу понятия языковой игры положена аналогия между поведением людей в играх как таковых и в разных системах реального действия , в которые вплетен язык. И там и тут предполагается заранее выработанный комплекс правил , составляющих некий «устав» игры. Этими правилами задаются возможные для той или иной игры комбинации ходов или действий. Ведь игра без правил – не игра: резкое изменение правил способно ее парализовать. Первоначально понятие языковой игры у Витгенштейна связано с функциями языка и с инвариантными способами его употребления. В таком понимании игра – это игра по правилам языковой системы, с абсолютным сохранением ее кода . Вместе с тем правила любой игры, включая языковую, заданы не с абсолютной жесткостью, поскольку игра предусматривает момент варьирования и творчества субъекта. Языковая игра не может состояться, если система действий говорящего подчинена слишком жестким правилам.

Таким образом, под языковыми играми понимаются модели (образцы, типы) работы языка, возможность варьирования его функций. Для порождения речевой практики говорящему демонстрируют ее элементарные образцы . Далее на этой основе происходит порождение структурно более сложных и в большей степени самостоятельных речевых конструкций. Таким образом, идея языковой игры предполагает, что практика языка – процесс нестатичный, подобный исполнению музыки, сценическому действию, спортивным и иным играм, и потому динамичный, живущий лишь в действии, в практике коммуникации. Витгенштейн подчеркивал: знаки как нечто «вещественное» (в звуковом, письменном, печатном виде) мертвы, но жизнь знаку дает его применение, использование ! Отсюда и прагматический подход к определению значения знака: значение знака как его употребление. Истин ная жизнь языка есть языковая игра .

Впоследствии у Витгенштейна языковая игра по правилам языка (с сохранением его кода) начинает соотноситься с игрой по правилам самого языкового субъекта, который пытается выразить не выразимое в языке, обнаружить скрытый потенциал языковой системы (примером такой игры становится выработка индивидуального художественного стиля ). В концепции позднего Витгенштейна понятие языковой игры трансформируется в представление об игре как форме жизни . Язык есть набор «жизненных игр»: рассказывая, спрашивая, воспринимая речь другого, мы принимаем непосредственное участие в коммуникации, говоря о прошлом – «воскрешаем» его, говоря о будущем – делаем его доступным уже сейчас, а называя нечто – создаем это нечто для мира.

Понятие игры соотносимо не только с речевой практикой отдельного субъекта (порождение высказывания, обучение своему / иностранному языку ). Оборотной стороной употребления языка является процесс интерпретации знаков. Интерпретация как выявление значений и смыслов также включается в практику языковых игр субъекта. Здесь можно отметить, что совершенно особое место в опыте Витгенштейна занимают игровые прояснения философских (и околофилософских) формул и слов, в которых скрыто множество смысловых оттенков. Философская терминология таит в себе постоянную опасность ничем не обоснованной интерпретации, и «расшифровку» такого языка Витгенштейн правомерно приравнивал к процессу игры с высказыванием.

Примером игр внутри самого языка является его функционально-стилистическое разделение на несколько сфер (функциональных стилей, профессиональных языков). Создание искусственных языков – также игра в конструирование знаковых систем.

Таким образом, живя в языке, субъект всю жизнь играет в различные языковые игры – переходит от одной речевой практики к другой. Порождая бесчисленное количество вариантов речевых практик, человек при этом действует в рамках предуготованных системой языка возможностей, в рамках потенциала своего языка. Мир задан структурой языка, при этом язык не является нейтральным инструментом отображения.

Культура также функционирует и развивается в процессе множественных игр, в качестве элементов которой используются уже тексты. Вот лишь некоторые примеры игр, посредством которых происходит становление культурного пространства:

в постмодернизме происходит игра автора с предшествующим корпусом текстов, игра автора с создаваемым текстом, игра автора с читателем. Читатель тоже выступает полноправным участником игры: в процессе интерпретации он создает смыслы и вносит их в текст. Так актуализируется идея Ж.Деррида о децентрированности текста – отсутствии у него заданного спектра значений и каких-либо «окончательных» интерпретаций;

в искусстве реальность (изображаемый мир) выступает референтом только в очень ограниченной степени: принимаемый в тексте семиотический способ и форма отображения всегда создают определенный вариант возможного видения реальности – возможный мир;

поскольку тексты создаются на языках любой природы, понятие игры применимо и к невербальной языковой практике. Так, архитектура в эпоху барокко играла пространством, в котором прямые соседствовали с кривыми, упорядоченность с вихреобразностью, где пропорции интерьеров изменялись рядами зеркал: барочная анфилада помещений «заканчивалась» зеркалом, создавая впечатление распахнутой перед зрителем бесконечности;

примерами игр в культуре выступают случаи фальсификации, отношения между текстами в пространстве гипертекста и др.

Все множественные варианты игр с языками и текстами имеют единую семиотическую природ у: любая игра заключается в создании нового знака в процессе отображения предшествующего.

Языковая игра

– определенный тип речевого поведения говорящих, основанный на преднамеренном (сознательном, продуманном) нарушении системных отношений языка, т.е. на деструкции речевой нормы с целью создания неканонических языковых форм и структур, приобретающих в результате этой деструкции экспрессивное значение и способность вызывать у слушателя/читателя эстетический и, в целом, (см.). Чаще всего Я. и. связана с выражением в речи комических смыслов или с желанием создать "свежий, новый образ". Я. и. свойственна преимущественно разг., публиц. и худож. стилям речи.

Термином "языковая игра", введенным в лингвистику Л. Витгенштейном, обозначается специфическое употребление языковых единиц, осознанное говорящим в функциональном отношении, т.е. соотнесенное со сферой общения. Я. и. связана с активностью языковой личности и способностью творчески использовать языковые знания.

Понимание Я. и. вне креативной деятельности невозможно, т.к. 1) способность субъекта к яркому, необычному, эффектному употреблению слова (или выражения) всегда вторична по отношению к знанию языковой системы и владению ее нормативными связями, т.е. умение "играть словом" предполагает владение стилистическим аспектом языка; 2) "игровой" момент в речевом общении может появиться лишь тогда, когда говорящий осуществляет целенаправленный поиск приемов разрушения конвенциональных языковых структур и связанных с ними стереотипов речевого восприятия; 3) Я. и. всегда адресна: будучи целенаправленной и продуманной именно как эффектный вариант языкового употребления, она не может состояться как таковая без понимания ее адресатом; 4) Я. и. всегда направлена на создание в языковой (речевой) структуре нового смысла, незнакомого ранее слушателю/читателю.

Я. и. является одним из многочисленных вариантов реализации стилистического задания (см.), которое планируется и осуществляется говорящим с целью достижения определенного стилистического эффекта – компонента стилистической структуры коммуникативного акта, или "узуально-стилевого комплекса" ( Т.Г. Винокур): – стилистическое значение – стилистический эффект. В рамках речевого узуса (см.) служит звеном, объединяющим данную оппозицию на основе причинно-следственной связи.

Критерием разграничения фактов Я. и. и речевых ошибок является языковая и – шире – стилистическая компетенция говорящего. В отличие от речевых ошибок Я. и. строится благодаря знанию системных языковых связей и владению стилистическими закономерностями употребления единиц языка, а также учету жанровой специфики речепроизводства. Я. и. имеет двойную направленность: это языковое и собственно речевое явление, ибо для реализации Я. и. первостепенное значение имеет умение творчески нарушить (перестроить) усвоенные модели стандартного употребления языка; ср. известную строку А.С. Пушкина: "Без грамматической ошибки я русской речи не люблю". В связи с этим можно говорить о том, что Я. и. – это явление функционально-стилистическое (см.).

Эффект Я. и. основывается на ассоциативном потенциале слова – ассоциативной валентности слова, допускающей варьирование при совмещении его плана выражения и плана содержания и – как результат – различную интерпретацию его значения (Гридина , 1996, с. 33–63). В контексте реализуется та или иная частная ассоциативная валентность слова – фонетическая, семантическая, лексическая, словообразовательная, синтаксическая. Каждая из этих частных валентностей выступает как тот или иной механизм Я. и. Кроме того, ассоциативная природа Я. и. свидетельствует о том, что важным средством ее создания в речи является (см. ).

На фонетическом уровне Я. и. реализуется с помощью таких приемов, как анаграмма, палиндром, звукоподражание, звукосимволика , а также различные фоносемантические сближения слов. Напр.: анаграмма (высказывание, характеризующееся тождеством звукового состава лексем при различии сочетаемости и последовательности фонем) – На дворе трава, на траве дрова; Купи кипу пик; Шла Саша по шоссе и сосала сушку и т.п.; палиндром (сохранение одного и того же смысла слова/фразы при чтении слева направо и справа налево) – Ишак ищет у тещи каши; А роза упала на лапу Азора; топот; шалаш и т.п.; омофоническое сближение слов (эффект "ослышки", основанный на омофоническом переразложении слов в потоке речи) – Бабушка дочитывает сказку внуку: "Стали они жить-поживать и добра наживать" . Дослушав, внук спрашивает: "Бабушка, а какого они жевали добрана?" ; Купи мне безе! – Зачем тебе, ты и без Бизе Кармен ; и т.п.; омонимическое сближение слов (несоответствие значений сопоставляемых слов, основанное на омонимии) – Когда мальчика называют женским именем? – Когда он соня; Какой город летает? – Орел; "Ты, Петька, что пишешь?" – "Оперу, Василий Иванович". – "Какому такому оперу?!" (анекдот); Пардону просим – ассоциативная замена рус. "прощение" на франц. "pardon"; автомобиль иностранной марки "Grand cherokeе" шутливо называется в народе широкий-широкий (ср.: ‘grand’ – в переводе с англ. ‘большой, огромный’ и ‘cherokeе’, выступающий здесь как фонетический аналог рус. ‘широкий’); строитель – ассоциативное объединение значений ‘человек, работающий на стройке’ и ‘любящий выпить на троих, строи́ть’; кролик – пловец, специализирующийся в плавании кролем; кармен в значении ‘шофер’ (результат соединения англ. car – ‘автомобиль’ и man – ‘мужчина’) и т.п.; паронимическое сближение слов (сдвиг в оценочной квалификации обозначаемого, выявляющий оценочный парадокс) – Прихватизация (ассоциативное объединение разных значений при осмыслении приватизации как стремления схватить, украсть, присвоить); календурь (вместо ‘календарь’ при подчеркивании его комического, шутливого содержания); Дрязги шампанского (вместо ‘брызги’); Бредни губернатора (вместо ‘будни’); расшифровка аббревиатуры ООО как ‘Общество с безграничной безответственностью’ (вместо ‘Общество с ограниченной ответственностью’) и т.п.

На морфологическом уровне Я. и. основана на сознательном нарушении фономорфологического восприятия лексических единиц, напр.: Супостат – ‘остатки супа’; папазол – ‘трезвый отец’; барсук – ‘бар для собак’; Музыкайфная волна – ‘молодежная музыкальная волна’; "Комсомольская правДа!" ; Эльдорадио от ‘эльдорадо’ и т.п.

На лексическом уровне Я. и. создается благодаря несовпадению семантического наполнения мотивирующей и мотивированной основ в акте словообразования, напр.: Опять уже остограмились!; Здесь в городе он совсем обынтеллигентился; Обычайное дело (от ‘необычайное происшествие’); Желтопресная газета (от ‘желтая пресса’); Фешемебельные апартаменты (от ‘фешенебельные’) и др.

Кроме того, Я. и. реализуется в высказывании с помощью перестройки синтаксических связей, когда ключевым инструментом создания "нового образа" являются контекст и создаваемая им потенциальная вариантность семантики слов, словосочетаний, а также смысловых отношений между частями предложения. В последнем случае Я. и. создает "эффект обманутого ожидания": прогнозируемый реципиентом смысл фразы разрушается за счет нетипичного (неожидаемого) порядка слов или введения нетипичных для данной синтаксической конструкции лексических компонентов. Напр.: Курить я буду, но пить не перестану (каламбур); Наш человек всегда там, где трудно. Трудно всегда там, где наш человек (каламбур) и т.п.

Важным свойством Я. и. этого типа является то, что, начинаясь как деструкция строя предложения, она (Я. и.) оказывается явлением именно текстовым: сам факт игры становится понятными только из всего окружающего контекста или даже целого текста (ср. "деструктивный" язык текстов А. Платонова). Именно на этом уровне Я. и. в полной мере реализует свой деятельностный, творческий характер благодаря способности "синтаксически деструктивных" единиц распространять комический или сатирический смысл на более широкое текстовое пространство вплоть до создания особой художественной концепции. В качестве текстовых средств Я. и. часто выступают различного рода каламбуры, многозначные лексемы, точное значение которых (чаще всего нетипичное для них) проясняется только окружающим контекстом, а также особые, концептуально продуманные автором случаи нарушения нормативных синтаксических связей. Напр.: Почему у вас ягоды зеленые? – Потому что они еще зеленые (каламбур); На столе у нас обычно была закуска типа "Я тебя умоляю" (В. Ерофеев); Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся – в смысле ‘в мутном и вязком от похмелья сознании Степы Лиходеева прояснялись события вчерашнего дня’ (М. Булгаков); Пожилой товарищ делает нам залегание по вопросу необходимого стыда для власти; Дванов не знал, куда думать (А. Платонов) и т.п.

Лит. : Винокур Т.Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц. – М., 1980; Витгенштейн Л. Философские исследования // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. – М., 1985; Уварова Н.Л. Логико-семантические типы языковой игры (на материале английской диалогической речи). Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Горький, 1986; Арутюнова Н.Д. Ненормативные явления и язык // Язык и логическая теория. – М., 1987; Норман Б.Ю. Язык: знакомый незнакомец. – Минск, 1987; Телия В.Н. Метафора как модель словопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и тексте. – М., 1988; Фуко Б. Лингвистические структуры, порождаемые игрой слов // РЖ "Общественные науки за рубежом. Языкознание". – 1990. – №6; Гридина Т.А. Языковая игра: и творчество. – Екатеринбург, 1996.

Н.В. Данилевская

Стилистический энциклопедический словарь русского языка. - М:. "Флинта", "Наука" . Под редакцией М.Н. Кожиной . 2003 .

Смотреть что такое "Языковая игра" в других словарях:

ЯЗЫКОВАЯ ИГРА - понятие, введенное Витгенштейном в Философских исследованиях (1953) и оказавшее значительное влияние на последующую философскую традицию. В 1930 е гг., после того как Витгенштейн проработал шесть лет учителем начальной школы в деревне, его… … Энциклопедия культурологии

ЯЗЫКОВАЯ ИГРА - ЯЗЫКОВАЯ ИГРА. Речевое поведение, особенности общения, которые направлены на достижение дополнительных эффектов, обычно с целью развлечения, забавы, усиления речевого воздействия. Осуществляется обычно с помощью преобразования языковых средств.… … Новый словарь методических терминов и понятий (теория и практика обучения языкам)

Языковая игра - Аналитическая философия Основные понятия Значен … Википедия

Языковая игра - – сознательное нарушение норм языка или норм речевого поведения с целью шутки, скрашивания речи. Сюда подводят такие случаи, как склад ума – склад ветхих и пустых помещений, компромиссис (бленд) и т. п. Ср. манерность … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

языковая игра - сознательное нарушение норм языка или норм речевого поведения с целью шутки, скрашивания речи. Сюда подводят такие случаи, как склад ума – склад ветхих и пустых помещений, компромиссис (бленд) и т. п. Ср. манерность … Культура речевого общения: Этика. Прагматика. Психология

ИГРА - один из важнейших феноменов человеческого существования. Обычно И. противопоставляют труду, в лучшем случае видят в ней тренировку перед серьезным делом или необходимое восполнение монотонной односторонней деятельности. Считается, что только… … Философская энциклопедия

игра языковая - 1. Родовое обозначение для амфиболии, каламбура, палиндрома. 2. То же, что и каламбур … Учебный словарь стилистических терминов

ФИЛОСОФСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ - ’ФИЛОСОФСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ’ (‘Philosophische Untersuchungen’) главное произведение позднего периода творчества Витгенштейна. Несмотря на то что книга была издана лишь в 1953, через два года после смерти Витгенштейна, работа над ней велась с 1930 х …

ФИЛОСОФСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ - (Philosophische Untersuchungen) главное произведение позднего периода творчества Витгенштейна. Несмотря на то что книга была издана лишь в 1953, через два года после смерти Витгенштейна, работа над ней велась с 1930 х до последних лет жизни… … История Философии: Энциклопедия

ЯЗЫК - сложная развивающаяся семиотическая система, являющаяся специфическим и универсальным средством объективации содержания как индивидуального сознания, так и культурной традиции, обеспечивая возможность его интерсубъективности, процессуального… … История Философии: Энциклопедия

Философия постмодерна.

Постмодернизм (философия постмодерна, постмодернистская философия) – крайне размытое и противоречивое понятие, которое начиная с 80-х годов ХХ века закрепилось за современным типом философствования. Главная особенность этого типа философствования заключается в стремлении дистанцироваться как от классической традиции, так и от предшествующих ему неклассических философских течений. Постмодерн провозглашает программные «отказы» от метафизики, от мета-нарративов, от классических концепций знака, субъекта и коммуникации. В содержательном плане он фактически неотделим от такого течения как постструктурализм, поскольку именно последний дает ему идейно-философскую основу. Собственно, значительное количество авторов постструктуралистов, чьи работы сыграли ключевую роль в становлении постмодернизма, сами себя постмодернистами не считали. В то же время в постмодернизме есть явная тенденция к смещению акцентов постструтуралистской проблематики.

Рамкой, по которой легко узнаваем постмодернизм, является мышление с приставкой «пост-», т.е. попытка мыслить человека и мир «после» классики, метафизики, истории, привычных смысловых и ценностных приоритетов. Будучи одновременно пост-философией, постмодернизм выводит себя за рамки дихотомий субъекта и объекта, мужского и женского, центра и периферии, внутреннего и внешнего. Но главным образом он стремится исключить себя из единой линии истории. Если прежние эпохи объявляли себя «современностью» (впервые термин модерн в философии используется уже в Возрождение), то постмодерн – это пост-современность, т.е. отказ видеть в современности «наступившее будущее» или «начало проекта будущего». Постмодерн отказывается от любых больших социальных и исторических проектов.

Постмодернизм очень часто заявляет себя не как философское течение, а как выражение духа современной эпохи – постмодерна. В этом смысле порой очень сложно отделить постмодернистскую философию от других теорий, поэтому постмодернизм является одновременно тенденцией, захватывающей все пространство гуманитарных дисциплин. Эту ситуацию можно проиллюстрировать следующим примером: к концу ХХ – началу ХХI веков очень сложно понять, что именно считать постмодернизмом: деятельность современных медиа, теорию, объясняющую эти медиа и эффекты их деятельности или те представления и концепции, по которым была организована сама практика этих медиа? В результате культурной диффузии от взаимного влияния разных сфер жизни общества часто все три компонента оказываются связаны с постмодернистским способом мышления.

Несмотря на отказ от традиций, постмодернизм по своему генезису восходит к неклассике. Весомую роль в становлении критического дискурса постмодернизма сыграли критика метафизики и эссенциализма (начиная от Ницше и Кьеркегора), психоанализ и все течения ХХ века, имеющие непосредственное отношение к так называемому «лингвистическому повороту» (это структурализм, постструктурализм, философия диалога, теория языковых игр, семиотика и др.). На некоторых представителей постмодерна также оказали большое влияние феноменология, неомарксизм и критика идеологии, прагматизм. Обращаясь к истокам столь сложного явления как постмодерн, следует заметить, что вопрос о том, какие причины сыграли более важную роль в появлении постмодернизма – социально-экономические (и опосредованные ими психологические) или идейно-теоретические – требует специального исследования. Здесь же мы лишь укажем наиболее часто выделяемые причины из обеих групп.

Идейно-теоретические предпосылки зарождения постмодернизма.

Итак, что касается идейно-теоретических предпосылок для возникновения постмодернизма, то здесь необходимо выделить несколько концепций.

Структурный психоанализ Жака Лакана.

Лакан является едва ли не одним из самых цитируемых авторов, особенно у ранних постмодернистов (и еще чаще встречаются его идеи без ссылки у постструктуралистов). Главной причиной подобной популярности является то, что в своей версии психоанализа Лакан сумел соединить идею бессознательного с проблемным полем языка и гегелевской негативной концепцией субъекта (в интерпретации Кожева). Итогом такого синтеза стал радикальный пересмотр классических концепций знака и целостного субъекта. Согласно Лакану, человеческое бессознательное является продуктом, который возникает при вторжении языка в психическое пространство индивида. Поэтому один из ключевых тезисов его концепции: «Бессознательное структурировано как язык». Для Лакана этот тезис означает, что язык поддерживает бессознательное, т.е. оно проговаривается, однако он всегда настаивал на подобии, а не тождестве. В рамках постмодернизма эта тонкость зачастую утрачена, и поэтому нередко утверждается, что язык и есть бессознательное, т.е. говорит, по сути, не человек, а язык сказывает себя через индивида. Лакану также принадлежит идея о том, что в знаке означающее ничем не связано с означаемым, более того, в повседневной речи означающие отсылают нас только к другим означающим, а не к вещам. Сама же реальность – это символическая конструкция, буквально список всего того, что мы можем назвать и распознать. Эта концепция, получившая название «плавающего означающего» также была взята на вооружение постмодернизмом для дальнейшей критики теории знака. В структурном психоанализе особое значение имеет категория «субъект». Субъект лакановского психоанализа – это не столько личность, сколько просто позиция в речи, которую занимает говорящий. Или другими словами «субъект является эффектом, производимым на него речью ». Поэтому лаканисты практически не используют понятия «личность», «индивидуальность», и даже аналитически сконструированный термин субъект превращается в «субъект перечеркнутый». В постмодернизме эта теория была преобразована в концепцию дивида, т.е. децентрированного субъекта, который во многом зависит от движущих им внеличностных процессов (таких как язык, влечения бессознательного и т.д.).

Теоретический антигуманизм Альтюссера.

Суть антигуманизма Альтюссера легко раскрывается в известном выражении Маркса: «человек – это ансамбль общественных отношений ». Альтюссер считал, что если человек является по своей сущности процессом, который складывается из множества компонентов и связей, то тогда совершенно неверно использовать его в качестве исходного пункта какой бы то ни было теории. Иными словами, человек – это уже конструкция, результат теоретической рефлексии, поэтому он не может быть ни элементом системы (элемент прост), ни объяснительным принципом (объяснение – это редукция к простому). В каком-то смысле эта концепция подкрепляла теорию расщепленного субъекта Лакана. Поэтому, несмотря на самые разные вариации этих идей, в постмодерне довольно устойчиво присутствует представление о том, что многие процессы как индивидуального, так и массового характера происходят независимо от сознания или воли индивида. Во многом благодаря работам Альтюссера в круг тех сил, что влияют поверх индивида, неизменно включаются язык, идеология и те области культуры, которые связаны со сферой общественных отношений и бессознательных проявлений (главным образом сексуального характера). Значимость этой концепции для постмодернистов легко понять, если вспомнить, что в их программу входит борьба с классической моделью субъекта – субъекта как автономного, деятельного индивида тождественного своему сознанию.

Теория языковых игр Витгенштейна.

Среди множества философских работ, относящихся к «лингвистическому повороту» философии ХХ века, «Философские исследования» Людвига Витгенштейна занимают особое место в формировании предпосылок постмодернизма. В этой поздней работе он предложил концепцию, описывающую язык как систему конвенциональных правил, в которых участвует сам говорящий. Она получила свое воплощение в понятии «языковая игра». Это понятие очень важно для постмодерна, поскольку утверждает, что «значение слова – это его употребление », тем самым открывая возможность для плюрализма смыслов. Концепция языковой игры подразумевает отказ от поиска идеальной логической структуры языка или создания безупречных правил пользования им.

Таким образом, поздний Витгенштейн и его последователи перешли к анализу языка в его реальном употреблении. Одним из следствий трансформации подхода к языку стала совсем иная картина мира. В такой картине мира коммуникация неотделима от ее последствий, в то же время языковая реальность становится единственно доступной для нас. Иными словами, нет иной реальности, кроме совокупности языковых игр. Витгенштейн в понятии «языковая игра» стремился подчеркнуть, язык не просто динамичен, он и есть часть жизненного опыта. То есть неверно мыслить жизнь и язык отдельно, напротив, пользоваться языком – это и есть форма жизни.

Стоит заметить также, что неслучаен и выбор слова «игра». В основе понятия «языковая игра» лежит аналогия между поведением людей в играх и в конкретных ситуациях речевой коммуникации. В обоих случаях есть некоторые правила, задающие возможности для тех или иных действий (например, «ходов» в шахматах). Как только эти правила нарушаются, исчезает и сама игра. То же самое происходит в коммуникации. Вместе с тем, коммуникация как и игры не всегда подразумевают жесткие или четко проговоренные правила, напротив, часто в них есть элементы творчества, догадки, понимания через подражание. Таким образом, в современной философии анализ контекста становится одной из важнейших задач.

Все это привело к тому, что в современной философии чаще используют не понятие языка или речи, а понятие «дискурс». Дискурс обозначает форму выражения содержаний сознания через артикуляцию в речи, причем эта форма почти целиком определяется доминирующим в той или иной социокультурной традиции типом мировоззрения. Дискурс – это род устойчивой языковой игры, с помощью которой поддерживается коммуникация значительного количества людей (например, дискурс науки или экологический дискурс). Одной из главных особенностей дискурсивного анализа является попытка междициплинарного подхода, совмещающего философию языка с психолингвистикой, социологией знания и данными антропологии.

Постмодернисты в дальнейшем не только усилили тезис о произвольности значения и чисто языковом характере человеческой реальности, но и стремились развивать игровую аналогию для самых разных сфер и явлений культуры.

Деконструкция Деррида.

Деконструкция – это термин философии Жака Деррида, который одновременно означает «метод» анализа текстов и само направление постмодернистского критицизма, связанное с этим «методом». Сам философ, впрочем, отрицал, что это метод, однако именно в таком качестве он был воспринят рядом мыслителей (в т.ч. Йельской школой литературной критики в США). При этом Деррида не формулирует принципы или приемы деконструкции, а его ученики говорят о том, что данную концепцию нельзя ни кратко изложить, ни объяснить через круг положений.

Несмотря на эти почти эзотерические сложности, сам термин деконструкция несет в себе определенный смысл – это членение слов или механизмов на части с возможностью последующего монтажа в нечто иное. Поэтому можно сказать, что главной идеей деконструкции становится не создание смысла (как в герменевтике), а скорее постоянная поддержка возможности движения, сдвига значений. Иногда в деконструкции видят радикализацию деструкции западноевропейской метафизики, предпринятой Хайдеггером. Деррида стремился показать, что для понятия бытия невозможна никакая содержательная экспликация.

В основе деконструктивного анализа лежит несколько ключевых для Деррида представлений. Первое, наиболее характерное для постмодерна, выражено в известной его фразе «Нет ничего вне текста ». Эта идея суммирует в себе критику основополагающих понятий классической рациональности, так как «присутствие», «тождество», «истина», которые обычно представляются как самостоятельные и самовозникающие сущности. Такое представление Деррида назвал логоцентризмом, который, по его мнению, должен быть превзойден современной философией. Вместо этого он заявляет, что в реальности мы видим только следы, за которыми возможно и не стоят никакие сущности. Поэтому для Деррида рациональность в культуре в полном смысле не существует, а лишь случается, поддерживается усилием разума, находящегося в постоянной борьбе с вне-рациональным, т.е. тем, что еще не стало текстом. Другими словами, он делит мир на мир бытия как присутствия и мир человеческого существования, где последний – это мир исчезающего бытия, стирающихся следов присутствия человека.

Поскольку мир человеческого существования зыбок, то задача деконструкции – изобретать будущее. Деррида подчеркивал, что пафос деконструкции – это «игра текста против смысла », которая позволяет осмыслить метафорические истоки философских понятий. Такое понимание, по мнению Цветана Тодорова, позволяет перенести интерес исследователя с познания неизвестного на непознаваемое. Деконструктивное чтение текста, поэтому, предполагает не выстраивание сюжета, последовательной каузальной логики событий, а, напротив, разрыв причин и следствий, концентрацию на уникальности события.

Подобная идеология чтения текстов оказала большое влияние на последующие постмодернистские школы, т.к. многими была ассоциирована с постмодернистским мироощущением. Среди таковых, помимо Йельской школы, можно указать также «левый деконструктивизм» (Фредерик Джеймисон, Фрэнк Лентриккия), «феминистскую критику» (Юлия Кристева, Элен Сиксу, Люс Иригарай), «герменевтический деконструктивизм» (Уильям Спейнос).

Генеалогия Ницше.

Фридрих Ницше для постструктурализма и постмодерна является одной из главных фигур, в которой они черпают вдохновение. Он не создал целостного учения, но зато показал различные стратегии критики классического наследия метафизики от Сократа до Просвещения. Среди разных его идей и периодов следует выделить один элемент, касающийся истории.

Ницше в своей «генеалогии морали», по сути, не просто предпринял критическую оценку религиозно-моральных понятий, но и создал новый метод анализа истории и культуры. Согласно Ницше, у истории нет никаких законов, она полна случайностей, а истоки развития редко носят универсальный характер. Хотя у самого Ницше есть тенденция объяснять едва ли не все моральные нормы идеей «ресентимента» (ressentiment, «затаенная обида»), впоследствии ряд исследователей (Вебер, Фуко) расширили горизонт генеалогии, избавив ее от жесткой причинности.

Таким образом, генеалогия как метод исторического исследования может выступать в качестве критики классической метафизики: для нее существуют только исторические факты, но они не являются звеньями единого процесса или какой-то всеобщей логики. Генеалогия не отказывается от истории или изучения генезиса, но она отрицает существование у истории цели и первоистока. В силу этого генеалогия разворачивается как историческая герменевтика, для которой понимание факта тесно связано с пониманием конкретного исторического контекста. Отсюда внимание к мелочам: теперь историк изучает не столько страны, народы или общественные институты, сколько элементы быта и языка. Так, например, в последние 30 лет появляются «История зеркала», «История флирта» «История мороженного», «Всемирная история курения», «Краткая история туалета» и множество других подобных исследований. Особенность этих исследований не столько в реконструкции быта изучаемой эпохи (эта идея возникла уже в Школе Анналов), сколько в реконструкции дискурса, т.е. того как устроена речь о тех или иных вещах в эту эпоху. Или, как это формулирует Фуко, «археология знания» изучает сложную динамику взаимодействия власти и знания с телами.

К этим концепциям также следует добавить еще один фактор – литературную традицию эссеистики , сложившуюся во Франции, а затем распространившуюся в Европе и мире. Эта традиция оказала большое влияние на формирование стилистического облика постмодерна, который отказывается от устойчивых жанров и форм, в т.ч. от формы философского трактата. Во Франции еще с эпохи Просвещения философские идеи принято выражать не только в философских трудах, но и в литературных произведениях (например, роман воспитания у Руссо, или произведения де Сада), кратких афоризмах и максимах (Монтескье, Ларошфуко, Паскаль), экспериментальных формах (поэзия Малларме, манифесты сюрреалистов и т.п.). Уже на рубеже XIX-XX века влияние этой традиции было очень сильно в философии: Ницше писал афоризмы и стихи, Бергсон получил Нобелевскую премию по литературе за стиль «Творческой эволюции), экзистенциалисты сосредоточились на романах и драматургии. Явный философский подтекст выделяют в творчестве Кафки, Пруста, Джойса, представителей нового романа и многих других авторов. Во второй половине ХХ века тяга к свободной форме, к экспериментам с формой и содержанием текста, сопровождавшиеся отказом от строгой системы, еще в большей степени усилились, что во многом сформировало стилистические особенности постмодернизма.

Игра, тот феномен, интерес к которому возник еще с античности. Еще Платон в своем проекте идеального государства высказывал теоретические положения об игре.

Вообще создание теории происхождения игры и функционирования языка принадлежит Людвигу Витгенштейну. Австрийский философ, логик, лингвист, явился основоположником термина «языковая игра», введённый им «Философских исследованиях» 1953 года, согласно которому любой вид деятельности связанный с языком – игра.

Людвиг Витгенштейн задается вопросом: «Что свойственно всем играм?» и убеждается в том, что любой из потенциальных признаков оказывается неприложимым к некоторым видам игр. Языковая игра, в его понимании, - это не то, что делают люди, когда хотят развлечься. Л. Витгенштейн первым заметил, что люди общаются не только повествовательными предложениями, но и отдают приказы, описывают объекты, выдвигают и проверяют гипотезы и т.д. Т.е. существует бесчисленное множество типов предложения, и все это входит в человеческий язык: «… бесконечно разнообразны виды употребления всего того, что мы называем «знаками» «словами», «предложениями». И эта множественность не представляет собой чего-то устойчивого, раз и навсегда данного, наоборот возникают новые типы языка, или новые языковые игры, а другие устаревают и забываются…». Таким образом, по Л. Витгенштейну, вся человеческая жизнь представляет собой совокупность языковых игр.

В современной лингвистике существует множество толкований понятия термина «языковая игра». Наиболее фундаментальным исследованием, посвященным языковый игре, является книга В.З. Санникова «Русский язык в зеркале языковой игры». В ней автор рассматривает языковую игру как вид лингвистического эксперимента. Он отмечает, что «языковая игра, как и комическое в целом, - это отступление от нормы, нечто необычное». В.З. Санников так же обращает внимание на то, что это отступление от нормы должно чётко осознаваться и намеренно допускаться говорящим (пишущим), а слушающий (читающий), в свою очередь, должен понимать, что это «нарочно». Чтобы не оценить данное выражение как ошибку, он тем самым принимает эту игру и пытается вскрыть глубинное намерение автора.

Любое говорение, при котором более-менее обращается внимание на форму речи, будет языковой игрой. А вот цели у этой игры могут быть самые разные, в зависимости от конкретной задачи. Для адекватного понимания языковой игры адресатом автор должен учитывать наличие определенных знаний у реципиента, а так же культурное пространство, в котором происходит коммуникация. Языкова игра не преследует конкретных практических целей, кроме удовольствия и ухода от скуки. Причем, именно это свойство считается как одно из основных. Удовольствие от игры получает не только реципиент, но и сам автор, который с помощью средств языковой игры добивается эффекта предельного заострения и уточнения смысла. Отсутствие цели порождает отсутствие заранее известного спланированного целью результата, что придает игре динамизм, заключая ее смысл не в конечном итоге, а в самом движении.

Функции языковой игры.

Помимо следования определенным целям, языковая игра так же преследует и определенные функции.

Курганова Е.Б. в своей монографии «Игровой аспект в современном рекламном тексте», выделяет 8 функций языковой игры:

– эстетическая функция, заключающаяся в сознательном стремлении испытать самому и вызвать у реципиентов чувство прекрасного самой формой речи;

– гностическая функция, направленная на порождение новой модели мира путем пересоздания уже существующего языкового материала;

– гедонистическая функция, ее суть – в развлечении реципиента необычной формой речи;

– прагматическая функция, нацеленная на привлечение внимания к оригинальной форме речи;

– выразительная функция служит более образной, а, соответственно, и более тонкой передаче мысли;

– изобразительная функция помогает наглядно воссоздать ситуацию говорения, а также каким-либо образом охарактеризовать человека, чьи слова передаются;

– изредка исследователями выделяется поэтическая функция языковой игры, т.к. «играя, говорящий большое внимание обращает на форму речи, а устремленность на сообщение как таковое и есть характерная черта поэтической функции языка»

– маскировочная функция, надевающая «маску» пристойности, благоразумия и логики на любой скабрезный, циничный или даже абсурдный текст. Среди других функция языковой игры обычно указывают стремление развлечь себя и собеседника.

Как отмечают большинство исследователей, самой важной функцией языковой игры является комическая. Многофункциональность языковой игры и ее ориентация на достижение определенного эффекта обусловливает широкое употребление языковой игры в различных видах дискурса. (ЯЗЫКОВАЯ ИГРА: СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ВОПРОСА Дедушкина Татьяна Александровна, ст. препод. Национальная академия Службы безопасности УкраиныStudia Linguistica. Випуск 6/2012)

Виды языковой игры.

В языке рекламы может допускаться нарушение языковой нормы, если это необходимо для усиления воздействия. Нарушения нормы, ведущие к созданию экспрессии в рекламном тексте, являются характерной чертой современных рекламных текстов. В создании игрового стиля рекламы участвуют разноуровневые языковые средства – фонетические, графические, лексические, морфологические, словообразовательные, синтаксические. Практически для всех современных рекламных текстов характерно использование различных игровых приемов во всем их разнообразии, что само по себе непосредственно связано с тем, что изначально суть рекламы заключается именно в привлечении внимания реципиенты. Для создания эффективного рекламного текста необходимо знать и уметь применять на практике правила конструирования текста. Правильно построенная аргументация, умелое использование языкового манипулирования, уместно использованный рекламный слоган позволит рекламному сообщению повлиять на потребителя и достигнуть поставленной цели. Следовательно, языковая игра может проявляться на разных структурных уровнях языка.

· Графические приемы.

Графические искажения создают возможность «двойного» прочтения одной фразы. Одним из графических приемов можно выделить шрифтовыделение. Шрифтовыделение часто сопровождается нарушением правил написания словосочетания и предложения. Графические приемы в языковой игре помогают увеличивать емкость рекламного текста.

· Фонетика.

На фонетическом уровне создатели рекламных текстов чаще всего используют различные звуковые повторы: аллитерация, анафора. Фонетическая языковая игра так же может осуществляться в виде подражания определенной манере произношения в речи людей, подражания звукам, издаваемыми животными. Фонетические приемы языковой игры в рекламе встречаются не часто, но их использования позволяет обыгрывать те или иные оттенки рекламируемого товара, добавляют выразительности тексту.

· Лексика.

В рекламном тексте экспрессивность – самая важная составляющая. Экспрессивность может достигаться за счет различных лексических приемов - эпитеты, однородных членов, синонимов. Еще одна важная составляющая рекламного текса – многозначность, позволяет передать максимальное количество информации за минимальный отрезок времени. Использование многозначности служит благодатным материалом для создания каламбуров и для переноса значения слова. На многозначности строятся такие художественные приемы как олицетворения, метафора, оксюморон, противопоставление. Все они очень удачно проявляют себя в рекламе.

· Морфология.

На морфологическом уровне языковая игра основана на сознательном нарушении морфологического восприятия лексических единиц. Иногда языковые шутки обыгрываются тем, что позволяют слово рассечь на части, существует так же обыгрывание категории лица глагола (употребление одного лица вместо другого) и т.д.

ГЛАВА I. ФИЛОСОФСКИЕ И ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ КОНЦЕПЦИИ «ЯЗЫКОВЫХ ИГР».

1. Философское осмысление понятия «языковой игры» в работах Л. Витгенштейна.

2. Проблема правилосообразной деятельности: философские основания и лингвистические следствия.

3. Проблема достоверности Витгенштейна как основание «языковой игры» М. Хайдеггера.

4. Практика «языковых игр» в философских работах Л. Витгенштейна.

5. Методологические принципы философского языкового мышления.

6. Тексты, возникающие в ходе «языковой игры».

Выводы по главе 1.

ГЛАВА 2. ФИЛОСОФИЯ КАК «ЯЗЫКОВАЯ ИГРА»: ФИЛОСОФСКИЕ

И ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ.

1. «Игра» мысли и языка в текстах М. Хайдеггера.

2. Новообразования как основной приём «языковой игры» М. Хайдеггера.

2.1. Структурные характеристики новообразованных слов.

2.1.1. Вводные замечания.

2.1.2. Сложные существительные.

2.1.3. Существительные, образованные с помощью аффиксов.

2.1.4. Глагольные образования.

2.1.5. Новообразованные прилагательные и другие части речи.

2.2. Смысловые стратегии «языковой игры» новообразованными словами

3. Синтаксические «языковые игры» М. Хайдеггера.

4. Стилистические параметры «языковой игры».

Выводы по главе 2.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Бредихин, Сергей Николаевич

Данная работа посвящена феномену «языковой игры» и текстам, возникающим в ходе её (философским текстам). Мы не включаем в объект исследования другие тексты, например, художественные и т.д., поскольку диссертация по замыслу должна показать не исследование наличия неузуальных образований в речи, а раскрыть концепцию теории «языковой игры», и объяснить языковые способы и средства, служащие для функционирования и развития философии как особого знания о всеобщих закономерностях бытия, мышления человека, мира смыслов и содержаний.

Выбор темы диссертации обусловлен актуальностью проблемы, которая определяется как внутрилингвистическими, так и внелингвистическими причинами.

В лингвистике есть предметная область, которая практически не изучена. На данный момент существует довольно много работ по языку Мартина Хайдеггера (Не1ёе§§ег88ргасИе), но ни одна из них не ориентируется на теорию «языковой игры». Сама же концепция «языковой игры» обсуждается лишь в рамках аналитической философии. Существует несколько работ по проблемам достоверности и коммуникации в контексте этой теории - эти исследования кратко характеризуются в данной диссертации. Во всех терминологических словарях, глоссариях и специальных исследованиях по языку и терминологии философов, рассматриваемые случаи, противоречащие правилам, анализируются только с философской точки зрения, но не даётся их лингвистического анализа. В связи с таким состоянием исследования библиографический список данной работы содержит большое количество философских работ.

В настоящем диссертационном исследовании делается попытка преодолеть указанный «разрыв» между философским и лингвистическим модусами рассмотрения проблемы.

Обратиться к рассмотрению философского языкового мышления Людвига Витгенштейна и Мартина Хайдеггера в рамках одной диссертационной работы нас заставляет следующее обстоятельство.

Философское творчество позднего Л. Витгенштейна представляет собой разработку методологических оснований феномена «языковой игры», которые изложены не в виде некоторой теории, а методологически выявляются в самом философском тексте через постоянное «прояснение», переинтерпретацию рассматриваемых понятий. Философия Л. Витгенштейна, таким образом, есть «языковая игра» в действии.

Мартин Хайдеггер, со своей стороны, является новатором в отношении философского языка, о чем свидетельствует его способ языкового мышления, наиболее ярко проявляющийся в так называемых хайдеггеризмах - особого рода новообразованиях, служащих выражению философской мысли. Технический язык философии М. Хайдеггера представляет собой квинтэссенцию «языковой игры» - философскую «языковую игру» в действии. Но, если Витгенштейн обсуждает «языковую игру», постоянно переинтерпретируя это понятие, то М. Хайдеггер осуществляет «языковую игру» на значительно более обширном «концептуальном материале», и тогда языковое мышление посредством, например, экзистенциалей оказывается выражением «языковой игры» в ее наиболее явном виде.

В основу понятия «языковой игры» положена аналогия между поведением людей в играх как таковых и в разных системах реального действия, в которые вплетен язык. Как известно, среди назначений идеи игры Л. Витгенштейн указывает доведение до сознания читателей необычайное многообразие инструментов языка (типов слов, предложений и др.) и способов их применения, что должно расшатать укорененное в сознании представление о том, что язык всегда работает одинаково и служит одной и той же цели.

Восприятие жизни и действительности как игры издревле присуще человеческому сознанию. Уже в Ригведе творение мира интерпретировалось как игра бога Брахмы - акт творения ассоциировался с игрой. Язык (речь) тоже традиционно может интерпретироваться как игра: «Дух, формирующий язык, всякий раз перепрыгивает играючи с уровня материального на уровень мысли. За каждым выражением абстрактного понятия прячется образ, метафора, а в каждой метафоре скрыта игра слов. Так человечество все снова и снова творит свое выражение бытия, рядом с миром природы - свой второй, измышленный мир» (Хейзинга 1992, 17).

Игрой в широком смысле можно считать всякое творчество. Во все времена поэты и писатели «играли» со словом. Но если, например, в XIX веке тексты строились по принципу парадокса, не нарушая при этом грамматических форм и структурных компонентов предложения (Эдвард Лир, Льюис Кэрролл, Козьма Прутков и др.), то в начале XX века игра со словом породила философию на грани понимаемого (Велемир Хлебников, Игорь Северянин, Алексей Крученых, Даниил Хармс) и язык абсурда.

В общую теорию игр входят такие понятия, как спортивные игры, любовные игры, компьютерные игры, общественные игры; понятие "лингвистическая игра" является одной из составляющих этой теории. В лингвистике предметом изучения «языковая игра» становится сравнительно недавно. Так, на основе теории ассоциативного потенциала слова Т.А. Гридина рассматривает операциональные приемы и механизмы «языковой игры» и предлагает, вслед за Е.А. Земской, классификацию «игрем» по форме; по содержанию; по форме и содержанию. Основой этой классификации являются окказиональные образования, представляющие собой не узуальные, не соответствующие общепринятому употреблению лексические единицы. «Языковая игра» строится по принципу намеренного использования отклоняющихся от нормы и осознаваемых на фоне системы и нормы явлений: «Языковая игра» порождает иные, чем в узусе и норме, средства выражения определенного содержания или объективирует новое содержание при сохранении или изменении старой формы» (Гридина, 1996, 7). «Языковая игра», таким образом, размывает границу между «языком» и «речью», точнее, между кодифицированным литературным языком и разговорной речью. Она вскрывает пограничные, парадоксальные случаи бытования (функционирования) языкового знака.

При описании формы слова Л.В. Щерба, в частности, писал: «Здесь, как и везде в языке (в фонетике, в «грамматике» и в словаре), надо помнить, что ясны лишь крайние случаи. Промежуточные же в самом первоисточнике - в сознании говорящих - оказываются колеблющимися, неопределенными. Однако это-то неясное и колеблющееся и должно больше всего привлекать внимание лингвиста, так как здесь именно и подготовляются те факты, которые потом фигурируют в исторических грамматиках, иначе говоря, так как здесь мы присутствуем при эволюции языка» (Щерба 1975, 64).

В современной лингвистике при «заведомо неправильном употреблении слов для выявления закономерностей и правил функционирования языка» (Щерба), а также при изучении периферийных языковых явлений все чаще используется понятие «языковой эксперимент». Н. Д. Арутюнова в своей статье «Аномалии и язык» определяет «последовательность действия отклонений от нормы, которая берет свое начало в области восприятия мира, поставляющего данные для коммуникации, проходит через сферу общения, отлагается в лексической, словообразовательной и синтаксической семантике и завершается в словесном творчестве» (Арутюнова 1987). Автор оперирует понятиями «нормы» и «антинормы» в языке, рассматривает концептуальные поля для каждого из этих понятий. Поле нормативности, например, соотносится с концептами обыденности, ординарности, предсказуемости, привычности и т. п. Поле антинормы имеет, соответственно, противоположные значения. Исследователь также отмечает полезность аномальных явлений для описания системы языка в целом.

Прием отстранения, которым так широко пользуются в литературоведении для осознания и исследования нормативных явлений, в лингвистике приобрел статус «языковой игры», языкового эксперимента. «Экспериментами над языком занимаются все: поэты, писатели, остряки и лингвисты. Удачный эксперимент указывает на скрытые резервы языка, неудачный - на их пределы. Известно, сколь неоценимую услугу оказывают языковедам отрицательные факты» (Арутюнова 1987, 6).

Ю.Д. Апресян в своей работе «Языковые аномалии: типы и функции» (1990) дает классификацию языковых аномалий и выделяет среди них намеренные авторские и экспериментальные. Авторские аномалии наиболее хорошо изучены. Они используются, прежде всего, как выразительное средство, в частности, как средство «языковой игры» (к ним относятся многие стилистические фигуры и приемы, включая метафору, оксюморон и некоторые виды каламбуров). Автор статьи подчеркивает, что в стилистических целях можно «совершить насилие практически над любым правилом языка, каким бы строгим оно ни было». Что касается экспериментальных аномалий, которые используются в лингвистике, то, по классификации Ю.Д. Апресяна, они-то и являются «насилием» над правилами языка, но создаются намеренно с целью получения нового знания о языке.

Понятие «эксперимент» можно соотнести с понятием «игра» по признаку обязательности условий проведения и воспроизведения (повторяемости, многократности). По определению, даваемому И. Хейзингой в его работе «Homo ludens», игра обладает следующими признаками: игра свободна, значима, временно и пространственно ограничена, повторяема (воспроизводима), подчинена определенным условиям (правилам) и азартна (Хейзинга, 1992). В современной культуре понятия игры и эксперимента тесно переплетаются.

Философское понимание феномена «языковой игры» связывают с именем Людвига Витгенштейна, впервые поднявшего эту проблему в рамках аналитической философии. Для последней характерно то, что исследование всех философских проблем осуществляется путём анализа языка.

В исканиях Витгенштейна различают два периода в соответствии с двумя его важнейшими работами: «Логико-философским трактатом» (1921) и

Философскими исследованиями» (1953). Понятие «языковая игра» рассматривается в «Философских исследованиях».

Язык в «Философских исследованиях» уже не представляется Витгенштейну обособленным от мира, противостоящим ему логическим «зеркалом». Он вплетён в многообразные «формы жизни», реализует себя в речевых актах. Приёмы «высвечивания» языка («языковые игры») Витгенштейн «показывает» в их действии. Философия, тем самым, сближается с герменевтикой как прояснением языковых механизмов в образовании смысла. Эти идеи Витгенштейна стали лейтмотивом «лингвистической» ветви аналитического движения.

Что же понимается под «языковой игрой»? Уже Ф. де Соссюр сравнивал язык с игрой в шахматы. Но в витгенштейновском понимании «языковая игра» - это не то, что делают люди, когда хотят развлечься. Витгенштейн представляет весь язык в целом совокупностью «языковых игр». В «Философских исследованиях» он размышляет: «Сколько же существует типов предложения? Скажем, утверждение, вопрос, повеление? - Имеется бесчисленное множество таких типов - бесконечно разнообразны виды употребления всего того, что мы называем «знаками», «словами», «предложениями». И эта множественность не представляет собой чего-то устойчивого, наоборот, возникают новые типы языков, или, можно сказать, новые «языковые игры», старые устаревают и забываются.» (РИ 23). Представить себе всё многообразие «языковых игр» можно на подобных примерах: «отдавать приказы или выполнять их; описывать внешний вид предмета или его размеры; изготавливать предмет по его описанию (чертежу); информировать о событии; размышлять о событии; выдвигать и проверять гипотезу; представлять результаты некоторого эксперимента в таблицах и диаграммах; сочинять рассказ и читать его; играть в театре; распевать хороводные песни; разгадывать загадки; острить; рассказывать забавные истории; решать арифметические задачи; переводить с одного языка на другой; просить, благодарить, проклинать, приветствовать, молить» (Р1123).

Концепция языка как «языковых игр» повлияла в лингвистике, в первую очередь, на теорию речевых актов (равно как, впрочем, и на лингвистическую апологетику, лингвистическую терапию, философию вымысла, семантику возможных миров, концепцию семантических примитивов).

По Витгенштейну, «языковые игры» - это формы самой жизни; не только язык, а сама реальность, которую мы воспринимаем только через призму языка, является совокупностью «языковых игр». Человек встает утром по звонку будильника, кипятит воду, ест определённую пищу из определенной посуды, пишет себе задание на день, слушает радио или смотрит телевизор, читает газету, гладит собаку и разговаривает с ней, ругает правительство, едет в троллейбусе, опаздывает на работу. Все это - «языковые игры». Вся человеческая жизнь - совокупность «языковых игр».

Витгенштейн пишет: «Не принимая во внимание многообразие языковых игр, ты, вероятно, будешь склонен задавать вопросы типа: «Что такое вопрос?» - является ли он констатацией моего незнания того-то или же констатацией моего желания, чтобы другой человек сообщил мне о.? Или же это описание моего состояния неуверенности? - А призыв «Помогите!» тоже такое описание? Подумай над тем, сколь различные вещи называются «описанием»: описание положения тела в пространственных координатах, описание выражения лица, описание тактильных ощущений, описание настроения. Конечно, можно заменить обычную форму вопроса утверждением или описанием типа «Я хочу узнать.» или же «Я сомневаюсь, что.» - но от этого не сближаются друг с другом различные языковые игры.» (Ри 24).

Как известно, Витгенштейн проявлял бесконечную изобретательность в варьировании «языковых игр». Скажем, человек во время прогулки рассказывает нам о каких-то случаях своей жизни. Это - определенная «языковая игра». Но характер ее совершенно меняется, если к этому добавить, что все произошедшее с этим человеком было во сне. Ведь рассказ о сновидении - совсем иная «языковая игра» (см.: РИ, 184). Используется и такое изменение контекста: представляется, что фразы, произносимые в реальных ситуациях, звучат на театральной сцене, в спектакле. Понятно, что они приобретают совсем иной характер. А вот еще один из многочисленных примеров: «языковая игра» доклада, сообщения. В обычных случаях она предполагает повествование о чем-то, передачу какой-то информации о тех или иных реалиях. Но игре можно дать и иной поворот, изменить ее смысл, при этом ничего не меняя порой в «фактуре» игры. Так, одно и то же (вроде бы) сообщение способно служить информацией не только о предмете повествования, но и о повествующем человеке. Такое бывает, например, на экзамене, когда учитель выясняет, прежде всего, знания ученика. Тут иначе акцентированы цель и средства. Целью такой игры становится добывание информации о человеке, рассказывающем или пишущем о чем-то. Сообщение же о предмете его повествования становится вторичным, подчинено основной задаче. Ведь вопрос, на который отвечает ученик, более или менее случаен и вполне может быть заменен другим вопросом. Важен уровень его знаний. В жизни, заметим, подобные повороты игры - дело довольно частое. Нетрудно представить себе разные ситуации, в которых важно не столько содержание сообщений, сколько способ их построения, эмоциональная выразительность, доходчивость рассказа (случаи показательного урока, пробной лекции, актерского мастерства и др.).

В «языковых играх» как мысленном экспериментировании отчетливо выступает та особенность витгенштейновского метода, что он позволяет искусственно придумывать неограниченное многообразие случаев, оттеняя любую нужную для исследователя сторону дела, в том числе улавливать нюансы ("тонкие оттенки поведения", как их называет Витгенштейн). Возможности свободных вариаций здесь столь же неограниченны, как и при изобретении игр в собственном смысле слова.

В «языковых играх» применяется множество условных «подстановок» -принятие одного за другое, приписывание людям или предметам самых разных ролей по условным правилам, изменение смысловой нагрузки форм поведения, жестов, фраз и т.д.

Многообразие инструментов языка наиболее ярко выявляется в философском языке, поскольку философы вынуждены расширять языковые возможности для передачи все новых смыслов.

Таким образом, объектом исследования в настоящей диссертации выступает феномен «языковой игры» и философские тексты, возникающие в результате нее.

Предметом исследования являются разнообразные языковые средства, привлекаемые для «игры» со смыслами, которые характерны для философского способа мышления.

Научная новизна настоящего исследования заключается в попытке определения предпосылок теории «языковой игры» и философского слова, воплощающего момент движения мысли, а также в системном описании «языкового мышления» философов средствами лингвистики как «языковой игры».

Теоретическую значимость нашей работы мы усматриваем в получении некоторые характеристик «языковой игры» и философского слова в контексте теории Витгенштейна, прослеживании возможных путей исследования значений слов, встречающихся в текстах, порождаемых «языковой игрой», в отношении которых традиционные методы дефиниционного и дефиниционно-компонентного анализов оказываются неработающими.

Работа может найти практическое применение в лекционных курсах по теории языка и общему языкознанию, в обучении философии на материале оригинальных текстов, а также в практике создания словарей по языку немецкой философии.

Диссертация преследует цель исследовать в рамках научного предмета лингвистики философскую «языковую игру». Для достижения поставленной цели в работе решаются следующие задачи:

1. Исследовать теоретический аспект проблемы и понимание «языковой игры» Л. Витгенштейном;

2. Проанализировать язык философии в русле концепции «языковых игр» Витгенштейна;

3. Проанализировать «приёмы» философской «языковой игры» в текстах М. Хайдеггера;

Материал исследования представляет собой двойной корпус: тексты М. Хайдеггера и словарные статьи по анализируемым философским понятиям.

Учитывая специфику слова в философском языке, принята следующая последовательность шагов герменевтико-семасиологического метода: 1. Характеризуется мышление философа в тех аспектах, которые могут быть релевантными для интерпретации словоупотреблений;

2. Значения выявленных в тексте лексических единиц сопоставляются с данными словарей с целью подтверждения, что они не имеют достаточной понятийной определённости;

3. Анализируются разнообразные языковые средства и их назначение в философской «языковой игре»;

Построение работы определенно составом исследовательских задач. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, а также списка словарей и библиографического списка теоретических и цитируемых работ.

Результаты исследования апробированы в докладах по теме диссертации на конференциях разного уровня, а также в курсе лекций и практических занятий по теории языка в 2000 и 2001 гг.

1. Частеречная транспозиция как элемент «языковой игры» в философском тексте // Материалы всероссийской научной конференции студентов, аспирантов и молодых учёных «Перспектива-2002». - Том 1. -Нальчик.-2002. - С. 39

2. Проблема следования правилу в работах Л. Витгенштейна // Вопросы германистики (выпуск 3). Сборник научных трудов. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ. -2001.-С. 23-31

3. Особенности стиля и синтаксические черты в работах М. Хайдеггера // Некоторые проблемы грамматических категорий и семантики единиц языка. -Пятигорск: Изд-во ПГЛУ. - 2003. - С. 107 -128

4. Новообразования в текстах М. Хайдеггера в русле «языковой игры» // Некоторые проблемы грамматических категорий и семантики единиц языка. -Пятигорск: Изд-во ПГЛУ. - 2003. - С. 84 -107

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Языковая игра" как лингвистический феномен"

Выводы по главе 2

Таким образом, рассмотренный нами материал философской «языковой игры» Мартина Хайдеггера приводит нас к следующим заключениям.

1). Свободное установление и нарушение собственных правил и предписаний является характерным приемом философской «языковой игры». Этим, заметим, собственно философская «языковая игра» отличается от игры вообще, где неукоснительное выполнение регламентирующих установок необходимо.

2). «Языковая игра» философов, которая на уровне смыслов представляет собой своеобразную «игру в бисер» со смыслами культуры, в плане структурных языковых характеристик проявляет себя многочисленными лексическими новообразованиями.

3). Морфологические характеристики анализируемых новообразованных слов обусловлены синтаксисом - контекстными употреблениями, сопровождающимися развертыванием смыслов.

4). Наиболее функциональными «нагруженными» в тексте Хайдеггера являются существительные. Они как бы «резюмируют» смыслы, разворачивающиеся в тексте посредством глаголов и прилагательных. Похожую роль выполняют и прилагательные, особенно там, где они образуются от других слов, а не являются результатом переосмысления. Глаголы играют в указанном отношении наименее значимую роль.

5). Появление новообразованных слов или же переосмысление форм слов, если они не обусловлены общими языковыми законами или звуковыми изменениями, являются для нас знаком философской «языковой игры», которая требует рефлексивной работы по интерпретации и выявлению смысловых стратегий философского текста.

6) «Языковая игра» на уровне синтаксиса обнаруживает себя разнообразными грамматическими приемами, обслуживающими формы философской мыслительной деятельности (парадокс, языковое и мыслительное движение по кругу, хайдеггеровские этимологии и др.)

7) Особая роль в «языковой игре» философа принадлежит «хайдеггеризмам».

8) Импровизационный игровой аспект в «языковой игре» Хайдеггера проявляется на всех языковых уровнях. Разнообразные «нарушения» нормы, затрагивающие опять таки все языковые уровни, в философском тексте играют роль предельного заострения смысла, которое адекватно может быть передано именно средствами «языковой игры».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Высказывание Л. Витгенштейна «Границы моего языка означают границы моего мира» как нельзя лучше выражает сверхзадачу проведенного нами исследования. Мы попытались, с одной стороны, теоретически описать концепцию «языковой игры» Витгенштейна, а, с другой, провести анализ «границ языка» одного из самых «свободных» мыслителей - Мартина Хайдеггера.

В основе понимания «языковой игры» лежит представление о ней как о процессе направленного (программирующего) ассоциативного воздействия на адресата, достигаемого при помощи различных лингвистических механизмов.

Способ мыслительной работы Хайдеггера представляет собой, по сути, «игру в бисер» со смыслами человеческого существования на основе создаваемых им самим языковых «правил». Поэтому выбор для анализа хайдеггеровских текстов, на наш взгляд, позволил наилучшим образом продемонстрировать идеи «философии в действии» самого Витгенштейна.

Отметим также, что при изложении концепции «языковой игры» Витгенштейна мы обращались лишь к тем её моментам, которые наиболее ярко способны проявиться в собственно «языковой игре» философов.

Как мы знаем, философия, в принципе, требует нестандартного отношения к передаваемым содержаниям, поскольку по определению должна вести к расширению границ познания. Логика движения философских смыслов с неизбежностью приводит к нестандартному «использованию» языковых возможностей.

При изучении проблемы «языковой игры», как её общей концепции, так и философского языка Мартина Хайдеггера, мы были поставлены перед рядом проблем разного уровня, решая которые, мы основывались на деятельностном понимании языка В. фон Гумбольдтом, на описании языка не изнутри его самого, а в тесной связи с сознанием и мышлением, культурой и духовной жизнью человека.

Прежде всего, мы определили для себя характерные моменты концепции «языковой игры» Витгенштейна. Для того чтобы наилучшим образом понять сущность данной концепции, мы, далее, показываем специфику вербализованного мышления на примере философских текстов М. Хайдеггера и представляем для этого как бы три плана: отношение текстов к общеязыковой норме, к философскому узусу, анализируем непосредственно речеязыковой узус данного философа как «языковую игру».

Отметим, однако, что в силу «популярности» философии Хайдеггера некоторые из его новообразованных слов и неузуальных оборотов в данное время вошли в сферу нормативности в немецком языке, и активно «проникают» в другие языки, поскольку употребляются философами всего мира, не являющимися носителями немецкого языка.

В целом, при анализе «языковых игр» философов мы сталкиваемся с двумя радикально различными ситуациями - со словом отрефлектированным и со словом нерефлектированным. В первом случае слово рефлектируется самим создателем «языковой игры», во втором случае этого не делается. Именно этот последний случай чаще всего присущ философским текстам.

Мыслительные акты, выражаемые философскими высказываниями, самими философами понимаются нерефлективно (т.е. на уровне «здравого смысла») и должны определяться нами. В нашем распоряжении имеется только один научный способ их определения - лингвистический. Всякое другое исследование зависит от лингвистического материала и должно на нём базироваться. Собственно научными данными или материалом может быть только лингвистический материал. Поставленная в работе цель исследовать философскую «языковую игру» в рамках научного предмета лингвистики определила использование методологического аппарата лингвистики в рамках герменевтико-семасиологического подхода.

Философский язык представляет собой попытку придания движению мысли языковой формы. Поскольку мысль философа устремлена к «схватыванию» сущности Бытия, то мышление всегда осуществляется на пределе возможностей - мыслительных и языковых. Этим и определяется тот факт, что «языковая игра» заложена в самой сути феномена философствования.

Феномен «языковой игры» чрезвычайно ярко проявляется в философских текстах, созданных М. Хайдеггером. Парадокс философского языка заключается в том, что он стремится к проявлению трансценденции, которая сама по себе в человеческом языке не нуждается. А потому философский язык и отличается такой изощрённостью, насыщенностью приёмов и ходов «языковой игры».

В философском тексте язык «подстраивается» под мысль, что размывает его собственные границы, но также демонстрирует его «дремлющие» (в языковой норме) потенции. В нашей работе мы постарались показать, как в текстах философа проявляется «языковая игра», каким образом ее приемы и механизмы «ограничивают» либо «освобождают» мышление философа.

Ориентированность Хайдеггера на использование аномальных, отклоняющихся от канона лексических единиц, намеренное моделирование словообразовательных, грамматических, синтаксических «ошибок» и их тиражирование в текстах, создают предпосылки для включения читающего в «языковую игру». Автором создается игровая ситуация, которая подразумевает ответное моделирование текста читателем.

Чтение таких текстов требует активного восприятия и соучастия, и поэтому философская «языковая игра» - это всегда проблема герменевтическая.

Доступными нам средствами мы попытались в какой-то, весьма ограниченной, мере ее решить. Полученные результаты мы подаем как положения, выносимые на защиту.

1. Методологический характер концепции «языковой игры» Витгенштейна определяет возможность «технического» отношения к языку философии и исследования средств философской «языковой игры» в рамках научного предмета лингвистики.

2. Нормативный аспект значения слова в философском тексте определяется постоянным «размыванием» значений слов, что приводит к постановке следующих вопросов: «как в принципе возможно философское языковое мышление?»; «какие языковые возможности в плане нарушения традиционных языковых норм и правил существуют для осуществления философского движения смыслов?».

3. Философское смыслопорождение приводит к созданию особого рода текстов, которые можно считать репрезентативными в отношении «языковой игры». Тексты Мартина Хайдеггера по своей сути представляют собой философскую «языковую игру», которую можно назвать «мышление на пределе языка». Традиционный для языкознания вопрос соотношения мышления и языка принимает вид: «Какими свойствами должен обладать язык для осуществления мышления, на которое ориентирован Хайдеггер?».

4. Свободное установление и нарушение собственных правил и предписаний является характерным приёмом философской «языковой игры». Морфологические характеристики новообразованных слов обусловлены синтаксисом - контекстными употреблениями, сопровождающимися развертыванием новых смыслов. «Языковая игра» на уровне синтаксиса обнаруживает себя разнообразными грамматическими приёмами, обслуживающими формы философской мыслительной деятельности.

Языковая игра» позволяет расширить возможности функционирования языкового знака и расширяет тем самым границы текста в целом. Отношение к языку, которое задается философским мышлением, ведет к расширению границ уже самого языка.

Языковая игра» активизирует скрытые потенции языка, заставляет размышлять о противоречивых, парадоксальных явлениях его функционирования. В «языковой игре» активно проявляются интенции языковой личности к переосмыслению старых форм и созданию новых. В дальнейшем представляется интересным проследить тенденции изменения немецкого языка в отношении того, будут ли они осуществляться в русле «вскрытых» Хайдеггером тенденций «нарушения» языковой нормы.

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

SuZ) „Sein und Zeit", Tübingen 1957

WdG) „Vom Wesen des Grundes", Frankfurt a. M. 1955

КМ) „Kant und das Problem der Metaphysik", Frankfurt a. M. 1951

WiM) „Was ist Metaphysik", Frankfurt a. M. 1955

WdW) „Vom Wesen der Wahrheit", Frankfurt a. M. 1954

Denken) „Was heißt Denken", Tübingen 1954

VA) „Vorträge und Aufsätze", Pfullingen 1954

SvG) „Der Satz vom Grund", Pfullingen 1958

US) „Unterwegs zur Sprache", Pfullingen 1959

PU) „Philosophische Untersuchungen", Tübingen 1953

Список научной литературыБредихин, Сергей Николаевич, диссертация по теме "Теория языка"

1. Аверинцев С.С. Символ. // Краткая литературная энциклопедия, Т.6. М., 1971

2. Адмони В.Г. Исторический синтаксис немецкого языка. М.: Высшая школа,1963. - 335 с.

3. Анц В. Диалог Хайдеггера с традицией // Философия Мартина Хайдеггера и современность. М.: Наука, 1991. - С. 53 - 61

6. Арутюнова Н.Д. Аномалии и язык // Вопросы языкознания. 1987, № 3, с. 319

7. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. Логико-семантические проблемы. М., 1976

8. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт. М., 1988

9. Арутюнова Н.Д. К проблеме функциональных типов лексического значения //Аспекты семантических исследований. М.: Наука, 1980. - С. 156-249

10. Аспекты семантических исследований /под ред. Н.Д. Арутюновой, А А. Уфимцевой. М.: Наука, 1980. - 356 с.

11. Ахутин A.B. Дело философии // АРХЭ: Ежегодник культуро-логического семинара / Под ред. B.C. Библера. Вып. 2. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1996.-С. 57-124

12. Ахутин A.B. Dasein (материалы к истолкованию) // Логос. № 5 - 6, 2000 (28). - С. 89 - 123

13. Баллаева Е.А. Витгенштейнова концепция мира как "микрокосмоса" // Человек. Общество. Познание. М., 1981.

14. Баллаева Е.А. Философское мировоззрение Людвига Витгенштейна: Автореф. дис.канд. филос. наук. М., 1980.

15. Бартли У. Витгенштейн // Людвиг Витгенштейн: Человек и мыслитель. - М., 1994

16. Бергсон А. Философская интуиция // Новые идеи в философии. Сб. I под ред. Н.О.Лосского и Э.Л.Радлова. Философия и ее проблемы. СПб. 1912

17. Берлянд И.Е. Игра как феномен сознания. Кемерово, "Алеф", 1992,. 1992

18. Бибихин В.В. Язык философии. М.: Изд. группа "Прогресс", 1993. - 416 с.

19. Бибихин В.В. Язык философии // Путь. № 3. - 1993а. - С. 87 - 117

20. Ван Дейк Т. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989

21. Вандриес Ж. Язык (извлечения) // Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. М.: Просвещение, 1964. - Часть I

22. Васильев Л.М. Современная лингвистическая семантика, М.: Высшая школа, 1990.- 175 с.

23. Вейш Я. Учение Л.Витгенштейна и религиозная философия // Проблема человека в современной буржуазной философии. М., 1988. С. 83-87.

24. X Всесоюзная Конференция по логике, методологии и философии науки (24-26 сент. 1990 г.). Минск, 1990. Секция 10. Методология и философиягуманитарных наук. Коллоквиум "Людвиг Витгенштейн и философская мысль XX века".

25. Витгенштейн Л. О достоверности // Вопросы философии. 1991. N2. С.67-120

26. Вригт фон Г.Х. Логика и философия в XX веке - Вопросы философии, 1992, № 8

27. Вригт фон Г.Х. Объяснение и понимание // Г-Х. фон Вригт. Логико-философские исследования. Избранные труды. М.: Прогресс, 1986. - С.75-241

28. Вяккерева С.Д. Особенности взаимодействия философских культур (на примере диалога французского гегелеведения XX в. с Гегелем) // Диалектика и культура. Тезисы докладов межвузовской научной конференции. Пермь, 1995. -С. 127-129

29. Гадамер Х.Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики, пер. с нем. М.: Прогресс, 1988. - 704 с

31. Гафаров Х.С. Концепция языка у Ганса-Георга Гадамера // Структура и методология современной зарубежной философии: проблемы исследования и преподавания. Тезисы межвуз. конференции. СПб.: 1993. - С. 23 - 24

32. Гаспаров Б.М. Лингвистика языкового существования. Язык. Память. Образ. М., 1996.

33. Гловинская М.Я. Активные процессы в грамматике (на материале инноваций и массовых языковых ошибок) // Русский язык конца XX столетия (1985-1995). М„ 1996, с. 237-305

34. Гончарова Л.Ф. Контекстуальные модификации как способ актуализации семантики фразеологических единиц в поэтической речи. // Взаимодействие языковых уровней в сфере фразеологии. Волгоград, «Перемена», 1996

35. Горский Д.П. Вопросы абстракции и образование понятий. М.: Наука, 1961.-51 с

36. Грановская Л.М. О языке русской философской литературы XX века // Филологический сборник. М.: Ин-т. русского языка им. В.В. Виноградова РАН, 1995.-С. 127-131

37. Григорьев В.П. Словотворчество и смежные проблемы языка поэта. М., 1986

38. Григорян Г.П. Витгенштейн и проблема солипсизма // Методологические проблемы исследования и критики современной буржуазной философии. Ч. 1. М„ 1986. С. 45-48.

39. Григорян Г.П. Л.Витгенштейн и П.Стросон о проблеме чужих сознаний // Историко-философский ежегодник,86. М., 1986. С. 191-207.

40. Григорян Г.П. Философия сознания Л.Витгенштейна: Проблемы интерпретации // Современная аналитическая философия. Вып. 3. М., 1991.

41. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. Екатеринбург, 1996

42. Гринцер Н.П. Лингвистические основы раннегреческой философии // Язык о языке / Под общим руководством и редакцией Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры. - 2000. - С. 45 - 62

43. Гройс Б.Е. Философия и время // Логос. Ленинградские международные чтения по философии культуры. Кн. 1. Разум, духовность, традиции. Л.: ЛГУ, 1991.-С. 5-32

44. Грязнов А.Ф. Концепция противоположностей Витгенштейна в историко-философском контексте // Науч. докл. высш. шк. Филос. науки. 1983. № 1. С. 96-103.

45. Грязнов А.Ф. Аналитическая "философия сознания": вокруг Витгенштейна // Современная аналитическая философия (сб. обзоров). М., 1988. Вып. 1. С. 110-126.

46. Грязнов А.Ф. Философия математики Л.Витгенштейна // Методологический анализ оснований математики. М., 1988. С. 82-93.

47. Грязнов А.Ф. Язык и деятельность. Крит, анализ витгенштейнианства: Автореф. дис. д-ра филос. наук. М., 1990.

48. Гулыга А.В. Немецкая классическая философия. М.: Мысль, 1986. - 334 с.

49. Гумбольдт В.фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // В. фон Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984. - С.35-298.

50. Доброхотов А. Мысль и образ: возможность встречи // Произведенное и названное. Философские чтения, посвященные М.К. Мамардашвили. М.: Ас1 Маг^пет. - 1998. -С. 13- 81

51. Дорошевский В. Элементы лексикологии и семиотики. М.: Прогресс, 1973.-285 с.

52. Драгов К. Философский язык как элемент культуры // Вопросы общественных наук. Актуальные вопросы современной философской науки. -Киев: Лыбидь, 1991. С. 24 - 29

53. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.: ин-т экспериментальной социологии, СПб: Алетейя, 1998. -257 с

54. Заиченко Г.А. Проблема соотношения философии языка и языка философии // Логика, методология, философия науки. XI международная конференция. Секция 12. Философия языка. М. Обнинск, 1995 - С. 24 - 28

55. Заиченко Г.А. Метафизика и язык философии // Историко-философский ежегодник"96. М.: Наука, 1997. - С. 402 - 417

56. Земская Е. А. Словообразование как деятельность. М., 1992

57. Земская Е.А. Активные процессы современного словопроизводства // Русский язык конца XX столетия (1985 1995). М., 1996, с. 90-141

58. Зубова Л.В. Частеречная трансформация как троп в современной поэзии (взаимодействие рефлексов бывшего перфекта) (в печати)

59. Изотов В.П., Панюшкин В.В. Неузуальные способы словообразования. Конспекты лекций к спецкурсу. Орел, 1997

60. Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука // Соч. в шести томах. Т. 4, ч.1. С.67-209

61. Каламова H.A. К вопросу о переходности одних частей речи в другие // Русский язык в школе, 1961, № 5, с. 56-59

62. Клепп JI. Ричард Рорти: философ парадокса. М., Диалог-США, 1992, № 50

63. Ко духов В.И. Семантическая переходность как лингвистическое понятие // Семантика переходности. JI., 1977

64. Козлова М.С. Концепция знания в философии JI.Витгенштейна: Автореф. дис. канд. филос. наук. JI., 1965.

65. Козлова М.С. Проблемы философии языка: Автореф. дис. д-ра филос.наук. Л., 1973.

66. Козлова М.С. Логика и реальность (К критике концепции логического отображения реальности в "Логико-философском трактате" Л.Витгенштейна) // Вопр. философии. 1965. № 9.

67. Козлова М.С. Концепция знания в философии Л.Витгенштейна // Современная идеалистическая гносеология. М., 1968.

68. Козлова М.С. Философия и язык. М.: Мысль, 1972. 256 с.

69. Комлев Н.Г. Компоненты содержательной структуры слова. М., Наука, 1969

70. Копцев И.Д. К вопросу о субъективно-речевой структуре философского текста (на материале философской прозы И. Канта) // Кантовский сборник. -Калининград: КГУ, 1990 С. 89 - 97

71. Кубрякова Е.С. Деривация, транспозиция, конверсия // Вопросы языкознания, 1974, № 5, с. 64-76Кубрякова Б.С. Части речи в ономасиологическом освещении. М.: Наука, 1978. - 75 с.

72. Кубрякова Б.С. Типы языковых значений. М.: Наука, 1981 .-199 с.

73. Кубрякова Б.С. Актуальные проблемы современной семантики. М.: Изд-во МГПИИЯ им. М. Тореза, 1984. - 130 с

74. Кюнг Г. Онтология и логический анализ языка. - М., ДИК, 1999

75. Левин А., Строчков В. В реальности иного мира. Лингвосемантический текст. (Попытка анализа и систематизации) // Лабиринт-эксцентр, 1991, № 3, с. 74-85

76. Левин А., Строчков В. Полисемантика. Лингвопластика. Попытка анализа и систематизации // Индекс, 1990, № 1, с. 347-355

77. Литвинов В.П. Технический подход к языковому средству в текстах М. Хайдеггера (предварительнаые результаты исследования // Реализация языковых единиц в тексте: Сб. науч. тр. Свердловск, 1986. - С.82-87.

78. Литвинов В.П. Типологический метод в лингвистической семантике. -Ростов-на-Дону: Изд. Ростовского университета, 1986.-168 с.

79. Литвинов В.П. Снитко Т.Н. Номинализация и номинация. Пятигорск, 1988, - 53 с. - Деп. в ИНИОН АН СССР 17.05.88, N33936

80. Лукин М.Ф. Критерии перехода частей речи в современном русском языке // Филологические науки, 1986, № 3, с. 49-56

81. Лыков А.Г. Современная русская лексикология (русское окказионалльное слово). М., 1976

82. Майданов A.C. Новый подход к логико-философскому парадоксу // ж. Полигнозис. № 3. - 1998. - С. 34 - 46

83. Малахов В. Герменевтика и традиция // Логос. № 1. - 1999 (11). - С. 3 - 10

84. Малкольм Н. Мур и Витгенштейн о значении выражения «Я знаю» // Философия. Логика. Язык. М., 1987

85. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М.: Изд. группа "Прогресс".- 1992.-415 с.35.

86. Мамардашвили М.К. Искусство мыслить // ж. Даугава. № 4. - 1995 (192). -Riga: Daugava. - С. 88 - 90

87. Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М.: Школа "Языки русской культуры", 1997. С. 68.

88. Меркулова М.Г. Морфологическая транспозиция в современном русском языке. Автореферат диссертации на соискание ученой степени канд. филолог, наук, М., 1997

89. Никитин М.В. Основы лингвистической теории значения. М.: Высшая школа, 1988. - 165с

90. Николина H.A. "Скорнение" в современной речи // Язык как творчество М., 1996, с. 309-318

91. Новиков Л.А. Противоречие как прием // Филологический сборник. М.: Ин-т руского языка им. В.В. Виноградова РАН. - 1995. - С. 326 - 338

92. Норман В.Ю. Грамматика говорящего. СПб, 1994

93. Отовсюду В., Левин А. Биомеханика. Стихотворения // Новое литературное обозрение, 1996, № 19, с. 284-286

94. Павлов В.М. Понятие лексемы и проблема отношений синтаксиса и словообразования. Л.: Наука, 1985. - 300 с.

95. Плотников БА. Основы семасиологии. Минск: Вышейш. шк., 1984,- 223 с.

96. Подорога В.А. Erectio. Геология языка и философствование М. Хайдеггера // Философия Мартина Хайдеггера и современность. М.: Наука, 1991. - С. 102 -120

97. Принципы и методы семантических исследований /Под ред. В.Н. Ярцевой и др. М.: Наука, 1976. - 379 с

98. Пятигорский A.M. О некоторых теоретических предпосылках семиотики // Сб. статей по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1973

99. Ревзина О.Г. Поэтика окказионального слова // Язык как творчество. М., 1996, с. 303-309

100. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М. Медиум. 1995 Рорти Р. Витгенштейн, Хайдеггер и гипостазирование языка // Философия Мартина Хайдеггера и современность. М.: Наука, 1991. - С. 121 -131

101. Руденко Д.И. Лингвофилософские парадигмы: границы языка и границы культур // Философия языка: в границах и вне границ. Международная серия монографий 1. Харьков: Око. - 1993. - С. 101-173

102. Руднев В. Текст и реальность: Направление времени в культуре // Wiener slawistischer Almanach, В. 17, 1986

103. Рыклин M.K. Сознание в речевой культуре // Сознание в социокультурном измерении. М.: Ин-т философии АН СССР. - 1990. - С. 8 - 27

104. Сидоров Е.В. Основы коммуникативной лингвистики. М.: ВКИ, 1986

105. Сидоров E.B. Проблемы речевой системности. М.: Наука, 1987

106. Смирнов В.И. Язык философии // Искусство и культура. Методологические и методические вопросы. СПб., 1993. - С. 53 -56

107. Смит Б. К непереводимости немецкой философии // Логос № 5-6. 2000 (26). - С. 124 - 139

108. Снитко Т.Н. Опыт построения общей теории номинализаций (на материале японского, английского, немецкого и русского языков. Дисс. .канд. филол. наук. - Саратов 1987 - 193 с.

109. Снитко Т.Н. Предельные понятия в Западной и Восточной лингвокультурах. Пятигорск 1999 - 157 с.

110. Степанов Ю.С., Проскурин С.Г. Смена «культурных парадигм» и ее внутренние механизмы // Философия языка: в границах и вне границ. Международная серия монографий 1. Харьков: Око, 1993. - С. 13 - 36

111. Степанова М.Д., Флейшер В. Теоретические основы словообразования в немецком языке. М.: Высшая школа, 1984. - 264 с

112. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. -М.: Наука, 1986.- 141 с.

113. Телия В.Н. Типы языковых значений. Связанное значение слова в языке. -М.: Наука, 1981.-269 с.

114. Уинч П. Идея социальной науки. М.: Пирамида, 1996

115. Улуханов И.С. Единицы словообразовательной системы русского языка и их лексическая реализация. М., 1996

116. Уфимцева АА. Лексическое значение. Принципы семасиологического описания лексики. М.: Наука, 1986. - 239 с

117. Уфимцева АА. Семантика слова // Аспекты семантических исследований,- М.: Наука, 1980. С.5-80.

118. Фейербах Л. Избранные философские произведения. В 2-х томах. М„ 1955.Т.2. - 942с.

119. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Проблема человека в западной философии. М„ 1988. С. 301 - 335

120. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Вопросы философии. 1989 N9.-C. 147-168

121. Ханпира Эр. Об окказиональном слове и окказиональном словообразовании // Развитие словообразования современного русского языка. М„ 1966

122. Хейзинга Й. Homo ludens. М., 1992

123. Хлебников В. Творения. М., 1986

124. Шаумян С. Абстракция в современной лингвистике // Логос. № 1, 1999 (11).-С. 186-213

125. Шигуров В.В. Переходные явления в области частей речи в синхронном освящении. Саранск, 1987

126. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. М.: Наука, 1973.- 279 с.

127. Щедровицкий Т.П. "Языковое мышление и его анализ"// Избранные труды. М.: Шк. Культ. Полит., 1995 Ь. - С. 449 - 465

128. Эльконин Д.Б. Психология игры. М., 1978

129. Языковая номинация. Виды наименований. М.: Наука, 1977. - 357 с.

130. Яковлева Г. В. Философия и культура: образы языка // Наука и феномен культуры. Межвуз. сборник научных трудов. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. С. 87 - 89

131. Янко-Триницкая Н. А. Продуктивные способы и образцы окказионального словообразования // Актуальные проблемы русского словообразования. Ташкент, 1975, с. 413-418

132. Янко-Триницкая H.A. Междусловное наложение // Развитие современного русского языка. 1972. М., 1975, с. 255-255Abel Th. The Operation Called Verstehen // The American Journal of Sociology. 1948. vol. 54, n.3. - p.211-213.

133. Abel Th. Verstehen I and Verstehen II // Theory and Decision. 1965. N6. -p.99-106.

134. Adorno Th. Philosophische Terminologie. In 2 Bd. Frankfurt а. M.: Suhrkamp Verlag, 1973. Bd. 1-226 S.

135. Bayer К J. Sprechen und Situation. Aspekte einer Theorie der sprachlichen Interaktion. 2. Aufl. Tübingen: Max Niemeyer, 1984. - XXXVIII+190S.

136. Biella Burkhard. Eine Spur ins Wohnen legen. Entwurf einer Philosophie des Wohnens nach Heidegger und über Heidegger hinaus. Düsseldorf: Parerga, 1998.

137. Blackall Eric A. Die Entwicklung des Deutschen zur Literatursprache, 17001775. Stuttgart: J.B. Metzlersche Verlagsbuchhandlung, 1966. - 523 S.

138. Bloch E. Subjekt Objekt. - Berlin: Aufbau - Verlag, 1951 -476 S

139. Bodammer Th. Hegels Deutung der Sprache. Hamburg: Felix Meiner, 1969. -VIII+304S.

140. Bollnow 0. Studien zur Hermeneutik. Bd.I. Zur Philosophie der Geisteswissenschaften. Freiburg - München: Karl Alber, 1982. - 344 S

141. Burger H. Deutsche Sprachgeschichte und Geschichte der Philosophie//Sprachgeschichte. Ein Handbuch zur Geschichte der deutschen Sprache und ihrer Erforschung. Berlin - New York: W. de Gruyter, 1984. Halbbandl.-S.101-111.

142. Deutsche Wortgeschichte. Hrsg. von Maurer F., Rupp H. 3., neubearb. Auflage. In 3 Bd: Bd.I, 1974, Bd.II, 1974, Bd.III, 1978. Berlin. - New York: W.de Gruyter. -581 S.+697 S.+231S

143. Dolezel L. Narrative worlds // Sound, sign and meaning / Ed. L.Matejka. Ann Arbor, 1979.

144. Erben J. Zum Gebrauch der sogenannten Ge-Abstrakta // Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur. Halle (Saale): VEB Max Niemeyer Verlag, 1953. - Bd. 75. - H. 1. - S. 314 - 320

145. Gadamer H.-G. Hegels Dialektik. Sechs hermeneutische Studien. 2. verm. Auflage. Tübingen: J.B.C. Mohr (Paul Siebeck), 1980. - 112 S.

146. Glockner H. Der Begriff in Hegels Philosophie. Tübingen: Verlag von C.B.Mohr (Paul Siebeck), 1924.

147. Grimm W. Bericht über das deutsche Wörterbuch//Deutsches Lesebuch vo Luther bis Liebknecht. Verlag Philipp Reclamjun. Leipzig, 1988. - 480 S.

148. Heidegger M. Unterwegs zur Sprache. 10 Aufl.- Stuttgart: Neske, 1993 - 270 S.

149. Heidegger M. Sein und Zeit (1927). Tubingen, 71953; 161993 / рус пер.: Бытие и время. М., 1997; Herrmann F.-W. von Hermeneutische Phänomenologie des Daseins. Bd.I, Frankflirt а. M., 1987.

150. Heintel E. Sprachphilosophie // Deutsche Philologie im Aufriss. 3. Lieferung Hrsg. von Prof. Dr. W. Stammler. Berlin - Bielefeld - München, oJ. - S.454 - 498

151. Hösle V. Hegels System: Der Idealismus der Subjektivität und das Probien der Intersubjektivität: In 2 Bd. Bd. 1. Hamburg: Felix Meiner, 1987. - IX+275 S.

152. Humboldt W. Über die Verschiedenheit des menschlichen Sprachbaues imd ihren Einfluß auf die geistige Entwicklung des Menschengeschlechts.- Berlin, 1836. Faksimile-Nachdruck, 1936. - 340 S.

153. Jaeger W. Studien zur Entstehungsgeschichte der Metaphysik des Aristoteles. Berlin 1912, 136f. а также Joseph Owens: The Doctrine of Being in the Aristotelian «Metaphysics». Toronto 1963.

154. Jakobi H. Über den nominalen Stil des wissenschaftlichen Sanskrits // Indogermanischen Forschungen- . Berlin: W.D.E. Gruiter, 1903. - H. 14. - S. 236 -251

155. Kozlova M. Die Linguistische Konzeption der Philosophie und der Philosophischen Irrtummer // Studien fiir Geschichte der westlichen Philosophie. Frankflirt a/M., 1986. S. 221-243.

156. Kuchar J. К общей характеристике номинации // Travaux linguistique de Prague, 3. Prague: Academia, 1963. Str. 118 - 130

157. Kurth R. Über den Gebrauch der Bildungen auf -ei, -erei und -elei // Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur. Halle (Saale): VEB Max Niemeyer Verlag, 1953. - Bd. 75. - H. 3. - S. 442 - 451

158. Kurth R. Bildung und Gebrauch der Wörter auf -ung // Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur. Halle (Saale): VEB Max Niemeyer Verlag, 1956. - Bd. 78. - H. 1/2. - S. 307 - 316

159. Lipps H. Untersuchungen zu einer hermeneutischen Logik / Werke. 4Aufl. Frankflirt a.M.: Vittorio Klostermann, 1976. Bd.II. -142 S.

160. Mehring F. Über Sprache und Stil // Gesammelte Schriften. Bd. 12. Berlin, 1976,-S. 209-218.

161. Nerius D. Untersuchungen zur Herausbildung einer Nationalen Norm der deutschen Literatursprache im 18. Jahrhundert. Halle: Niemeyer, 1967. - 148 S.

162. Parret H. & Bouveresse J. ed. Meaning and Understanding. Berlin -New York: W. de Gruyter, 1981. - X + 442 p.

163. Paul H. Deutsche Grammatik. 5. Aufl. Halle (S): Max Niemeyer, 1958. Bd. L -XIX + 378 S.

164. Porzig W. Die Leistung der Abstrakta in der Sprache // Blätter für deutsche Philosophie. Berlin, 1930/31. - Bd. 4 - H.l Sprache une Bedeutung. - S. 66 ß 77

165. Röttges H. Der Begriff der Methode in der Philosophie Hegels. Meisenheim am Glan: Verlag Anton Hain, 1976 / Monographie zur philosophischen Forschung 148.-VI+361 S

166. Schippan Th. Die Verbalsubstantive in der deutschen Sprache der Gegenwart. -Diss. Karl-Marx-Universität Leipzig, 1967. 298 S.

167. Schöfer E. Die Sprache Heideggers. Pfullingen: Günther Neske, 1962. -312 S.

168. Stegmuller W. Kripkes Deutung der Spatphilosophie Wittgensteins // W.Stegmuller Die Hauptstrommungen des Gegenwartsphilosophie. Stuttgart., Alfred Kroner Verlag, Bd.4., 1989.

169. Steinthal H. Die Sprachwissenschaft Wilh. v. Humboldt"s und die Hegelische Philosophie. Berlin: Ferd., Dummlers Buchhandlung 1848. - 170 S./ Photomechanischer Nachdruck Georg Olms Verlag, Hildesheim - New York 1971.

170. Wenzel Uwe. Die Problematik des Gründens beim späten Heidegger. Rheinfelden: Schäuble, 1986.175. .Wittgenstein L. On certeinty. Ox., 1980.

171. Wittgenstein L. Philosophical investigations. Oxford, 1953. - 128 p

172. СПИСОК СЛОВАРЕЙ И СПРАВОЧНИКОВ

173. БЭС. Языкознание. Под. ред. В.Н. Ярцевой. Научное издательство. Большая Российская энциклопедия. М., 1998

174. Культурология. XX век. Словарь. СПб., 1997.

175. Кто есть кто в современной культуре. М., 1992.

176. Лингвистический энциклопедический словарь, М., 1990.

177. Литературный энциклопедический словарь. М. Советская энциклопедия. 1987. 752 с.

178. Apel К.О. Das Verstehen (Eine Problemgeschichte als Begriffsgeschichte // Archiv für Begriffsgeschichte. Bausteine zu einein historischen Wörterbuch der Philosophie. Bonn: Bouvier u. Co Vrl, 1955. Bd. 1. - S. 142-199.

179. Apel M. Philosophisches Wörterbuch. 3. Aufl.- Berlin: W. de Gruyter u. Co., 1950.

180. Apel M., Ludz P. Philosophisches Wörterbuch. 6. Aufl.- Berlin New York: W. de Gruyter, 1976.

181. Baumann J. Wölfische Begriffsbestimmungen. Ein Hilfsbüchlein beim Studium Kants. Leipzig: Verlag der Dürrschen Buchhandlung, 1910

182. Brugger W. Philosophisches Wörterbuch. Freiburg - Basel - Wien, 1967

183. Bulitta E. und H. Wörterbuch der Synonyme und Antonyme. Wolfgang Krüger Verlag, 1983 (Bullita).

184. Deutsches Wörterbuch von J. imd W. Grimm. In 16 Bd. Bd. 1, 1854, Bd.3 Bd. 12, Abt. 1,1912- Leipzig: Verlag von S. Hirzel (DW)

185. Europaeische Enzyklopaedie zu Philosophie und Wissenschaften,B.l-4, Hamburg, 1990.

186. Glockner H. Hegel-Lexicon in 2 Banden // Hegel G.W.F. Sämtliche Werke Jubiläumsausgabe. Bd.23. Lief.2, Lief.3, Lief.4. Stuttgart: Fromanns Vena 1935.

187. Handbuch Philosophischer Grundbegriffe. Hrsg. v. H. Klings, H.M. Baumgartner u. C. Wild. Bd.l., Bd.2. München: Kösel Verlag, 1973.

188. Heibig G., Schenkel W. Wörterbuch zur Valenz und Distribution deutscher Verben Leipzig: VEB Bibliographisches Institut, 1975

189. Hermann Glockner: Hegel-Lexikon. Stuttgart 1935, XIII.

190. Historisches Wörterbuch der Philosophie Bd.l, 1971, Bd.2. Stuttgart - Basel: Schwabe u. Co. Verlag, 1972.

191. Hoffmann P.F.L. Wörterbuch der deutschen Sprache nach dem Standp ihrer heutigen Ausbildung. 7. Aufl. Leipzig: Friedrich Brandstetter, 1910.

192. Jakobs W. Bewußtsein // Handbuch Philosophischer Grundbegriffe. Hrsg. v. H. Kj-ings, H.M. Baumgartner und C. Wild. Bd. 1. München: Kosel Verlag, 1973.-S. 235-238.

193. Rrug"s encyklopädisch philosophisches Lexicon. 2. Aufl. - Leipzig: Brockhaus, 1832.

194. Kuhlenkampf T. A. Erkennen //Handbuch Philosophischer Grundbegriffe. Hrsg. v. H. Krings, H.M. Baumgartner und C. Wild. Bd.2. München: Kosel Verlag, 1973.- S. 397-401.

195. Lexikon der deutschen Synonyme. Eltville am Rhein: Bechtermunz Verlag, -1989.

196. Lossius. Neues philosophisches allgemeines Real Lexikon. Bd. 1.- Erfurt, -1803-1805.

197. Mauthner F. Wörterbuch der Philosophie. Neue Beiträge zu einer Kritik der Sprache. 2. Auflage. Bd. 1. Leipzig: Verlag von Felix Meiner, 1923.

198. Paul H. Deutsches Wörterbuch. Achte Auflage bearb. v. A-Schirmer. Halle (Saale): Max Niemeyer Verlag, 1961.

199. Philosophisches Lexicon, darinnen die Erklärungen und Beschreibungen aus dem f.t.t. hoch-berühmten Welt Weisen Herrn Christian Wolffens, sämtlichen teutschen Schriften, seines philosophischen Systematis. - Hsg. von HA.MeiBner, 1737.

200. Philosophisches Wörterbuch. Begründet von Heinrich Schmidt. 13. neubearbeitete Auflage von J. Streller. Stuttgart: Alfred Kröner Verlag, 1955.

201. Philosophisches Wörterbuch. Herausgeber Klaus G. u. Buhr M. Bd. 1, Bd.2. -Leipzig: VEB Bibliographisches Institut, 1975.

202. Philosophisches Wörterbuch. Schischkoff G. Alfred Kröner Verlag, 1978.

203. Ratke H. Handlexikon zu Kants Kritik der reinen Vernunft. Leipzig: Felix Meiner, 1929 - VI+329 S.Philosophische Bibliothek. Bd.37b.

204. Synonymwörterbuch. Leipzig: VEB Bibliographisches Institut, 1985.

205. Valentiner Th. Sachregister//Kant I. Kritik der reinen Vernunft. Leipzig: Verlag Philipp Reclam, 1979 - S.911-998

206. Wörterbuch der philosophischen Begriffe. Hrgs. Von HoffmeisterJ. 2. Aufl.-Hamburg: Verlag von Felix Meiner, 1955.

207. Wörterbuch der deutschen Gegenwartssprache. Hrsg. von K-lappenbach F und Steinitz W. In 6.Bd. Bd. 1, Bd.2, Bd.6. Berlin, 1974 (Klappenbach).

208. Wörterbuch der deutschen Sprache in Beziehung auf Abstammung und Begriffsbildung. Von Konrad Schwenck. Frankfurt a. M.: Sauerlander"s Verlag, 1855.

209. Wörterbuch der deutschen Sprache. Hrsg. von Campe J.H. In 6.Bd. Bd. 1, Bd.5. Braunschweig, 1807.

210. Wörter und Wendungen. Wörterbuch zum deutschen Sprachgebrauch. H von Agricola. Leipzig: VEB Bibliographisches Institut, 1977 (Agricola)