Биография

Обучался в колледже отцов-иезуитов «Miraflores del Palo» (Малага). В 1904 году окончил Мадридский университет Комплутенсе , защитив при этом докторские тезисы «El Milenario» («Тысячелетний»). Затем семь лет провёл в университетах Германии, с предпочтением Марбургского , где в то время блистал Герман Коген . По возвращении в Испанию получил назначение в Мадридский университет Комплутенсе, где и преподавал до 1936 года , когда началась гражданская война (Ортега-и-Гассет был противником Франко).

Творчество и известность

В 1914 году Ортега опубликовал свою первую книгу - «Размышления о Дон-Кихоте» (Meditationes del Quijote) и прочитал знаменитую лекцию «Старая и новая политика» (Vieja y nueva política), в которой изложил позицию молодых интеллектуалов того времени в отношении политических и моральных проблем Испании. Некоторые историки [кто? ] считают это обращение существенно важной вехой в цепи событий, которые привели к падению монархии.

Сочинения Ортеги, такие как «Размышления о Дон-Кихоте» и «Бесхребетная Испания» (España invertebrada, ), отражают умонастроение автора как испанца и европейца. Его интеллектуальные способности и художественный талант очевидны в таких работах, как «Тема нашего времени» (El tema de nuestro tiempo, ) и «Дегуманизация искусства» (La deshumanización del arte, ). В прологе к «Размышлениям о Дон-Кихоте» можно найти главные идеи философии Ортеги. Здесь он даёт определение человека: «Я есть Я и мое окружение» («Yo soy yo y mi circunstancia»), то есть человек не может рассматриваться в отрыве от окружающих его обстоятельств истории.

Международная известность пришла к Ортеге в 1930-х годах , когда появился его труд «Rebelión de las Masas» («Восстание масс (англ.) русск. »; опубликована на русском языке в журнале «Вопросы философии », 1989, № 3-4). Метафизика Ортеги, называемая им самим рацио-витализмом, обретает очерченность уже в труде «Meditaciones del Quijote» («Кихотовские размышления», Мадрид, ), где он объявляет единственной реальностью человеческое бытие-с-вещами: «Я есть я и моё окружение». Сам Ортега убежден, что своей метафизикой он предвосхитил идеи Мартина Хайдеггера , изложенные в работе «Бытие и время» (1927). В целом Ортега относится к последнему холодно, называя его даже «гёльдерлиновским чревовещателем». Преломление рацио-витализма в теории познания порождает гносеологию «перспективизма », которая утверждает, что «жизнь каждого есть точка зрения на универсум» и что «единственно ложная перспектива - это та, которая полагает себя единственной».

Любопытными представляются попытки Ортеги по развитию так называемой «аристократической логики» (Ideas у creencias (Obras completas). 3 ed. - Madrid, ), а также фундаментальную для Ортеги, но оставшуюся незаконченной (La idea del principio en Leibniz у la evolución de la teoría deductiva. - Buenos Aires, ), которая представляется Ортеге «логикой изобретения»: «Современная философия не начинает более с бытия, но с мысли» (La idea…, p. 163).

Для становления философской школы в Испании большое значение имела преподавательская деятельность Ортеги. Так, в основу книги «Что такое философия» лёг курс лекций, прочитанных Ортегой в 1929 году в университете Мадрида (перевод выполнен Б. Пардо-Айусо и О. В. Никифоровым по изданию: José Ortega у Gasset. "¿Qué es filosofía?"/Revista de Occidente. - Madrid, 1972. - pp. 97-121).

Философия

В центре внимания Ортега-и-Гассета стояли социальные проблемы. В своих работах «Дегуманизация искусства» () и «Восстание масс» () учёный впервые в западной философии изложил основные принципы доктрины «массового общества », под которым он понимал духовную атмосферу, сложившуюся на Западе в результате кризиса буржуазной демократии, бюрократизации общественных институтов, распространения денежно-меновых отношений на все формы межличностных контактов.

Складывается система общественных связей, внутри которой каждый человек чувствует себя статистом, исполнителем извне навязанной ему роли, частицей безличного начала - толпы.

Ортега-и-Гассет критикует данную духовную ситуацию «справа», считая её неизбежным результатом развязывания демократической активности масс и видит выход в создании новой, аристократической элиты - людей, способных на произвольный «выбор», руководствующихся только непосредственным «жизненным порывом» (категория, близкая ницшеанской «воле к власти»).

Рационализм Ортега-и-Гассет считает своеобразным интеллектуальным стилем «массового общества». Он призывает вернуться к донаучным формам ориентации в мире, к древней, ещё не расчленённой «любви к мудрости».

Библиография

• Пантин В. И., Столярова Т. Ф. Вырождение или возрождение? Философские эссе о современной культуре и о творчестве Достоевского, Толкина, Ортеги-и-Гассета. М., 2006. - 304с. - ISBN 5-902764-11-4 .
• Зыкова А. Б. Учение о человеке в философии X.Ортеги-и-Гассета. - М., 1978.

Ссылки

	Ортега-и-Гассет, Хосе в Викицитатнике

• Сочинение Хосе Ортеги-и-Гассета «Что такое философия?» на anthropology.rinet.ru
• Руткевич А. М. Ортега-и-Гассет // Новая философская энциклопедия : в 4 т. / Ин-т философии РАН ; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В.С. Стёпин . - М.: Мысль , 2000-2001. - ISBN 5-244-00961-3 . 2-е изд., испр. и допол. - М.: Мысль, 2010. - ISBN 978-5-244-01115-9 .
• Сочинения Ортеги-и-Гассета в русском переводе на lib.ru

Категории:

• Персоналии по алфавиту
• Родившиеся 9 мая
• Родившиеся в 1883 году
• Родившиеся в Мадриде
• Умершие 18 октября
• Умершие в 1955 году
• Философы по алфавиту
• Выпускники Марбургского университета
• Философы Испании
• Социологи Испании
• Эссеисты Испании
• Философы XX века
• Выпускники Комплутенсе
• Преподаватели вузов Испании
• Философия жизни

Wikimedia Foundation . 2010 .

• Франц Фердинанд
• Золотинка

Смотреть что такое "Ортега-и-Гассет, Хосе" в других словарях:

Ортега-и-Гассет Хосе

Ортега и Гассет, Хосе - Хосе Ортега и Гассет Хосе Ортега и Гассет (исп. José Ortega y Gasset, 9 мая 1883, Мадрид 18 октября 1955) испанский философ, сын известного литератора Ортеги и Мунийа. Содержание … Википедия

Ортега-и-Гассет Хосе - Жизнь и сочинения Хосе Ортега и Гассет родился в Мадриде 9 мая 1883 г. Его отец был редактором либерального журнала. Диплом по философии Хосе получил в Мадриде в 1904 г. Годом раньше он познакомился с Унамуно. Испанию тогда, казалось, мало… … Западная философия от истоков до наших дней

Ортега-и-Гассет Хосе - (1883 1955 гг.) испанский философ, публицист, общественный деятель. Философские взгляды Ортега и Гассета складывались под влиянием неокантианства. Неокантианский тезис о самополагании познающего субъекта в процессе развития культуры он стремился… … Словарь-справочник по философии для студентов лечебного, педиатрического и стоматологического факультетов

ОРТЕГА-И-ГАССЕТ ХОСЕ - (1883 1955) – испанский публицист, общественный деятель и философ. Автор концепции техники как производства избыточного. Его перу принадлежит книга «Размышления о технике» (1933). Анализируя технику, он указывал на двойственность человека: 1) он… … Философия науки и техники: тематический словарь

ОРТЕГА-И-ГАССЕТ Хосе - (18831955) испанский философ, публицист, представитель экзистенционализма, один из авторов концепции «массового общества», представитель историцизма, автор «рациовитализма» учения о «жизненном» или «историческом» разуме. В центре исследований… … Политологический словарь-справочник

Хосе Ортега-и-Гассет (исп. Jos Ortega y Gasset, 9 мая 1883, Мадрид - 18 октября 1955) - испанский философ и социолог, сын литератора Хосе Ортеги Мунильи.

Биография

Обучался в колледже отцов-иезуитов «Мирафлорес-дель-Пало» (Малага). В 1904 году окончил Мадридский университет Комплутенсе, защитив при этом докторские тезисы «El Milenario» («Тысячелетний»). Затем семь лет провёл в университетах Германии, с предпочтением Марбургского, где в то время блистал Герман Коген. По возвращении в Испанию получил назначение в Мадридский университет Комплутенсе, где и преподавал до 1936 года, когда началась гражданская война.

В 1923 году Ортега основал «Revista de Occidente» («Западный журнал»), который служил делу «сравнивания Пиренеев» - европеизирования Испании, тогда изолированной от современного (по тому времени) культурного процесса. Являясь убежденным республиканцем, Ортега был вождём интеллектуальной оппозиции в годы диктатуры генерала Примо де Риверы (1923-1930), поддержал свержение короля Альфонса XIII и установление Второй Республики, был одним из основателей «Республиканского объединения интеллигенции» (1931), избирался гражданским губернатором Мадрида, а затем депутатом от провинции Леон. Однако, очень скоро Ортега начал разочаровываться в том направлении, которое обрело политическое развитие республики. Во время дебатов по проекту Конституции Второй Республики, проходивших с 27 августа по 9 сентября 1931 года, в своем выступлении, отметив достоинства проекта, в то же время указал на то, что в нем заложены «бомбы замедленного действия», в частности, по региональному и религиозному вопросам. Пребывая еще год в депутатском кресле, продолжал критиковать Республику, центральным пунктом чего стала его знаменитая речь «Rectificacin de la Repblica» («Исправление Республики»), произнесенная им в декабре 1931 года.

Начало испанской гражданской войны в июле 1936 года застало Ортегу больным. Через три дня после начала противостояния к нему в дом явился отряд вооруженных коммунистов, которые потребовали от него поставить подпись под манифестом в поддержку правительства Народного фронта и с осуждением «государственного переворота». Ортега отказался их принять, и во время жесткого разговора между ними и его дочерью ей удалось убедить пришедших, что надо составить более короткий и менее политизированный текст, который в результате Ортега и подписал вместе с другими интеллектуалами (впоследствии Ортега описал этот эпизод в своей статье «En cuanto al Pacifismo»). В том же месяце Ортега покинул Испанию и удалился в изгнание - сначала в Париж, затем в Нидерланды, Аргентину и Португалию.

В происходившей в Испании гражданской войне, Ортега-и-Гассет фактически не поддерживал ни одну из сторон, видя как в коммунистах, социалистах и анархистах, получивших преобладание среди республиканцев, так и в фалангистах, поддержавших Франко, представителей массового общества, против которого он и выступал. Находясь в изгнании, жестко критиковал тех западных интеллектуалов, которые выступили в поддержку Народного фронта, считая, что они не разбираются ни в истории, ни в современных им реалиях Испании.

По возвращении в 1948 году в Мадрид совместно с Хулианом Мариасом создал Гуманитарный институт, где преподавал и сам. До конца жизни оставался открытым критиком франкизма (как, впрочем, и коммунизма).

Творчество и известность

В 1914 году Ортега опубликовал свою первую книгу - «Размышления о Дон-Кихоте» (Meditaciones del Quijote) и прочитал знаменитую лекцию «Старая и новая политика» (Vieja y nueva poltica), в которой изложил позицию молодых интеллектуалов того времени в отношении политических и моральных проблем Испании. Некоторые историки[кто?] считают это обращение существенно важной вехой в цепи событий, которые привели к падению монархии.

Сочинения Ортеги, такие как «Размышления о Дон-Кихоте» и «Бесхребетная Испания» (Espaa invertebrada, 1921), отражают умонастроение автора как испанца и европейца. Его интеллектуальные способности и художественный талант очевидны в таких работах, как «Тема нашего времени» (El tema de nuestro tiempo, 1923) и «Дегуманизация искусства» (La deshumanizacin del arte, 1925). В прологе к «Размышлениям о Дон-Кихоте» можно найти главные идеи философии Ортеги. Здесь он даёт определение человека: «Я есть „я“ и мои обстоятельства» («Yo soy yo y mi circunstancia»), то есть человек не может рассматриваться в отрыве от окружающих его обстоятельств истории.

Хосе Ортега-и-Гассет родился в Мадриде. Философию Ортеги называют "рацио-витализмом" или "перспективизмом". Первый компонент этой философии - разум, как продолжение жизни.

Ортега доводит до логического конца критику чистого разума, начатую Кантом. Разум, по его мнению, не есть только мышление. Разум всегда эмоционален, мотивируется конкретными целями и обстоятельствами. Глубоким мотивирующим слоем личности является характер человека, формируемый эпохой. Он играет решающую роль в способе философствования. В Греции философствовал человек военный и политический. В Средние века - христианин, стремящийся угадать Божественный Замысел. В Новое время философом намеревался стать ученый, исследователь природы. Но его вытеснил буржуа, представленный типами предпринимателя, инженера и адвоката. На их основе возникают научные дисциплины - экономика и юриспруденция. Сегодняшний мыслитель утрачивает военные, то есть "мужественные", а также политические и христианские, мотивы философствования. Философский разум становится гигантской проекцией буржуазной души, с ее критицизмом, расчетливостью, эмпиризмом и прагматизмом. Будущее философии представляется Ортеге мрачным, если принять во внимание выход на арену истории массового человека, который презирает "умствование" и заменяет его "прямым действием", проще говоря, силой.

Отчуждаемый от прошлого временем, человек в искусстве, науке, путем философствования сближается со своими предками. В истории ощущается и некая устойчивая доминанта, которой трудно подобрать определение. Это не прогресс, не регресс, не овладение силами природы, но, скорее всего, расширение и углубление воображения. Преступления и великие подвиги совершались не из-за материальной нужды. Все значимое в истории невыводимо из каких-либо физических или биологических законов. История в целом есть плод воображения. Спонтанное вдохновение и мощная фантазия творческих личностей - вот источники главных достижений культуры. И превращение бессвязного конгломерата событий в осмысленный поток исторической жизни - также есть дело воображения. Воображение - самый мощный онтологический пласт исторической жизни.

В свете сказанного, Дон-Кихот, которому посвящена одна из первых программных работ Ортеги, вовсе не смешная и жалкая фигура, какой она представляется некоторым. Это самый значительный человеческий образ, созданный испанским гением. Он воплощает в себе великую жажду ясности, тоску по идеалу. Дон-Кихот - провозвестник будущего. Он утверждает ценности, которые большинство даже не осознает. Чтобы воплотить идеал в жизнь, нужно в него верить. Перед лицом хаотического бытия человек должен быть не зеркалом мира, а источником творческого огня, вдохновения. Дон-Кихот - лучший символ испанской, да и общечеловеческой культуры. Чтобы понять культуру, нужно понять Дон-Кихота.

Жизнь - общественная и личная - дана нам в виде совокупности обстоятельств. "Сжатие" суммы обстоятельств в осмысленную картину - в этом состоит философствование, да и всякое другое творчество культуры. Полученная из прошлого культура служит, согласно Ортеге, лишь почвой, материалом для подлинного культурного акта. Его суть - извлечение смысла, логоса из объекта. Унаследованная от предков культура ценна как инструмент. Она вооружает нас для новых свершений. Дон-Кихот отвечает за свои обстоятельства, бросает вызов устоявшимся представлениям. "Донкихотство" - это подлинная культура. Многострадальный идальго уже три столетия бродит по миру, надеясь, что кто-нибудь, наконец, его поймет.

В работах Ортеги просматривается морфология культуры, близкая к шпенглеровской, предвосхищающая эпоху постмодерна. История культур - это история великих людей и великих иллюзий. Смысл истории не в "возрастании суммы добра", не в становлении социальной справедливости, а в духовном творчестве, которое представляется Ортеге уделом избранного меньшинства, благородных чувствительных умов, способных понимать и принимать "вызовы" истории.

Каждая из форм сознания - будь то искусство, религия, наука или философия - опирается на все составляющие жизненного разума (мышление, воображение, интуиция, память и т.п.) Но каждая из форм специализируется в соответствии с традициями народа и проблемами, которые встают в ту или иную эпоху. Познание принято считать задачей науки. Ортега же отмечает, что наука, достигнув успехов в познании природы, мало, что смогла сказать о человеке. Наука опирается на методы естествознания, а они - неприменимы к человеку.

Попытки ученых предвидеть ход истории, создать модель идеального общества, совершенный кодекс морали и эффективную систему управления - потерпели крах. Человека пытались рассматривать как вещь среди вещей. А человек - это Личность, микрокосм Вселенной, субъект, обладающий максимальной свободой. Он не имеет природы. Его жизнь - драма и история. Познание человека и культуры более эффективно, если оно осуществляется искусством, а не наукой. Познание культуры есть историческое созерцание, "портретирование" эпох и исторических личностей.

Всякая индивидуальность зависит от мироустройства в целом. И только художник способен уловить эту зависимость. Изобразить что-либо на картине или в романе - значит дать изображаемому возможность вечной жизни. И это при том, что лучшая из картин часто бывает худшим из силлогизмов. То есть, картина часто бывает не оправдана в свете общечеловеческого опыта и логики. Конечно, и искусство недолговечно, особенно, когда оно живет за счет зрителя, потакает ему. Классическое искусство со зрителем не считается. Поэтому в него трудно войти, поэтому оно живет уже долгие века.

Главная задача искусства - не изображение конкретного человека, а понимание человека как обитателя земли, космического и духовного существа. Лучше всех она выражена в Книге Бытия. Там речь идет об Адаме в раю. Адам - всякий человек, во всеоружии своих чувств и способностей, никем и ничем не ущемленных. Рай - это открытый мир вокруг нас. Рай - это природа, мир духа и мир истории. В этом мире реализуется человек.

Любой вид искусства имеет свою "сверхтему". Искусства - суть благодарные, чувствительные орудия. Каждое искусство призвано выразить то, что невыразимо иным методом. Каждое соответствует одной из функций души. Подобно оперенной стреле, оно движется по некоторой траектории "в даль времени", меняет стили, жанры, приближаясь к цели.

Рассмотрим живопись. Мазки на холсте - это еще не искусство. Искусство начинается там, где под цветовой поверхностью мы ощущаем мир идеальных пульсирующих смыслов, скрытую энергию духа, которая возбуждает и проясняет то, что дремлет в душе. Картина - система смыслов, переданных через изображение вещей. От смыслов искусства - лишь шаг до смыслов культуры.

Культура не есть сумма видимых и осязаемых вещей, строго выстроенных идей. Это мир духа, пространство возможностей, долженствований, оценок, идеальных устремлений, подвигов и преступлений. Она не отвлеченна и абстрактна, а жизненна и конкретна.

Натолкнувшись на феномен непопулярности новой музыки, Ортега обратил внимание на то, что и в других жанрах искусства наблюдаются тенденции дереализации и депопуляризации. Ортега соотнес их с прогрессирующим расслоением общества на массу и меньшинство. Новое искусство не хочет заниматься просветительством и намеренно сплачивает вокруг себя нонконформистское мыслящее меньшинство, призывая его отъединиться от массы.

Человеческий мир в искусстве - это, прежде всего, мир личности и затем уже миры живых форм, общественных событий и вещей. Новое искусство обесчеловечивает иерархический культурный мир с энергией, прямо пропорциональной человеческой значимости каждого предмета.

(исп.) русск. .

Биография

Обучался в колледже отцов-иезуитов «Мирафлорес-дель-Пало» (Малага). В 1904 году окончил Мадридский университет Комплутенсе , защитив при этом докторские тезисы «El Milenario» («Тысячелетний»). Затем семь лет провёл в университетах Германии, с предпочтением Марбургского , где в то время блистал Герман Коген . По возвращении в Испанию получил назначение в Мадридский университет Комплутенсе, где и преподавал до 1936 года , когда началась гражданская война .

Начало испанской гражданской войны в июле 1936 года застало Ортегу больным. Через три дня после начала противостояния к нему в дом явился отряд вооруженных коммунистов, которые потребовали от него поставить подпись под манифестом в поддержку правительства Народного фронта и с осуждением «государственного переворота». Ортега отказался их принять, и во время жесткого разговора между ними и его дочерью ей удалось убедить пришедших, что надо составить более короткий и менее политизированный текст, который в результате Ортега и подписал вместе с другими интеллектуалами (впоследствии Ортега описал этот эпизод в своей статье «En cuanto al Pacifismo»). В том же месяце Ортега покинул Испанию и удалился в изгнание - сначала в Париж , затем в Нидерланды , Аргентину и Португалию .

В происходившей в Испании гражданской войне, Ортега-и-Гассет фактически не поддерживал ни одну из сторон, видя как в коммунистах, социалистах и анархистах, получивших преобладание среди республиканцев, так и в фалангистах, поддержавших Франко , представителей массового общества, против которого он и выступал. Находясь в изгнании, жестко критиковал тех западных интеллектуалов, которые выступили в поддержку Народного фронта, считая, что они не разбираются ни в истории, ни в современных им реалиях Испании.

Творчество и известность

В 1914 году Ортега опубликовал свою первую книгу - «Размышления о Дон-Кихоте» (Meditaciones del Quijote) и прочитал знаменитую лекцию «Старая и новая политика» (Vieja y nueva política), в которой изложил позицию молодых интеллектуалов того времени в отношении политических и моральных проблем Испании. Некоторые историки [кто? ] считают это обращение существенно важной вехой в цепи событий, которые привели к падению монархии.

Сочинения Ортеги, такие как «Размышления о Дон-Кихоте» и «Бесхребетная Испания» (España invertebrada, ), отражают умонастроение автора как испанца и европейца. Его интеллектуальные способности и художественный талант очевидны в таких работах, как «Тема нашего времени» (El tema de nuestro tiempo, ) и «Дегуманизация искусства» (La deshumanización del arte, ). В прологе к «Размышлениям о Дон-Кихоте» можно найти главные идеи философии Ортеги. Здесь он даёт определение человека: «Я есть „я“ и мои обстоятельства» («Yo soy yo y mi circunstancia»), то есть человек не может рассматриваться в отрыве от окружающих его обстоятельств истории.

Международная известность пришла к Ортеге в 1930-х годах , когда появился его труд «Rebelión de las masas» («Восстание масс (англ.) русск. »; впервые опубликована на русском языке в журнале «Вопросы философии », 1989, № 3-4). Метафизика Ортеги, называемая им самим рацио-витализмом, обретает очерченность уже в труде «Meditaciones del Quijote» («Размышления о Дон-Кихоте», Мадрид, ), где он объявляет единственной реальностью человеческое бытие-с-вещами: «Я есмь „я“ и мои обстоятельства». Сам Ортега убежден, что своей метафизикой он предвосхитил идеи Мартина Хайдеггера , изложенные в работе «Бытие и время» (1927). В целом Ортега относится к последнему холодно, называя его даже «гёльдерлиновским чревовещателем». Преломление рацио-витализма в теории познания порождает гносеологию «перспективизма », которая утверждает, что «жизнь каждого есть точка зрения на универсум» и что «единственно ложная перспектива - это та, которая полагает себя единственной».

Для становления философской школы в Испании большое значение имела преподавательская деятельность Ортеги. Так, в основу книги «Что такое философия» лёг курс лекций, прочитанных Ортегой в 1929 году в университете Мадрида (перевод выполнен Б. Пардо-Айусо и О. В. Никифоровым по изданию: José Ortega у Gasset. "¿Qué es filosofía?"/Revista de Occidente. - Madrid, 1972. - pp. 97-121).

Философия

В центре внимания в работах Ортега-и-Гассета - социальные проблемы. В «Дегуманизации искусства» () и «Восстании масс» () учёный впервые в западной философии изложил основные принципы доктрины «массового общества », под которым он понимал духовную атмосферу, сложившуюся на Западе в результате кризиса буржуазной демократии, бюрократизации общественных институтов, распространения денежно-меновых отношений на все формы межличностных контактов.

Складывается система общественных связей, внутри которой каждый человек чувствует себя статистом, исполнителем извне навязанной ему роли, частицей безличного начала - толпы.

Ортега-и-Гассет критикует данную духовную ситуацию «справа», считая её неизбежным результатом развязывания демократической активности масс и видит выход в создании новой, аристократической элиты - людей, способных на произвольный «выбор», руководствующихся только непосредственным «жизненным порывом» (категория, близкая ницшеанской «воле к власти»).

Рационализм Ортега-и-Гассет считает своеобразным интеллектуальным стилем «массового общества». Он призывает вернуться к донаучным формам ориентации в мире, к древней, ещё не расчленённой «любви к мудрости».

Публикации сочинений в русском переводе

• Эстетика. Философия культуры. М .: «Искусство» , 1991. - 592 с. - ISBN 5-210-02441-1 .
• Избранные труды. Сост., предисл. и общ.ред. А. М. Руткевич . М .: «Весь мир» ,1997. - 704 с. - ISBN 5-7777-0016-0 .
• Миссия университета. Пер. с исп. Марины Голубевой и Андрея Корбута. М: ГУ-ВШЭ , 2010. - 144 с. - ISBN 978-5-7598-0735-3 .
• Размышления о Дон Кихоте / Пер. с исп. Б. Дубина, А. Матвеева. М.: Grundrisse, 2016. - ISBN 978-5-904099-21-3 .

Напишите отзыв о статье "Ортега-и-Гассет, Хосе"

Литература

• Пантин В. И., Столярова Т. Ф. Вырождение или возрождение? Философские эссе о современной культуре и о творчестве Достоевского, Толкина, Ортеги-и-Гассета. М., 2006. - 304с. - ISBN 5-902764-11-4 .
• Зыкова А. Б. Учение о человеке в философии X.Ортеги-и-Гассета. - М., 1978.

Ссылки

	Ортега-и-Гассет, Хосе в Викицитатнике

• Сочинение Хосе Ортеги-и-Гассета на anthropology.rinet.ru
• Руткевич А. М. // Новая философская энциклопедия : в 4 т. / ; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин . - М.: Мысль , 2000-2001. - ISBN 5-244-00961-3 . 2-е изд., испр. и допол. - М.: Мысль, 2010. - ISBN 978-5-244-01115-9 .
• в русском переводе на lib.ru
• Хосе Ортега-и-Гассет. М.,2000

Отрывок, характеризующий Ортега-и-Гассет, Хосе

Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d"en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.

К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.

» Ортега-и-Гассет: массовый человек.

© Г. Ю. Чернов

Сущность культурцентристского (ортегианского) подхода к массовым явлениям

Испанский философ X. Ортега-и-Гассет явился если не создателем, то ярчайшим выразителем иного, нежели у Г. Тарда, Г. Лебона и их последователей, теоретического подхода к социально-массовым явлениям, который может быть обозначен как этико-эстетический или культурцентристский. Данный подход играл роль подхода-активатора начиная с 30-х годов XX века, и его формирование было связано как с определенной реакцией на развертывание процессов всесторонней массовизации в развитом индустриальном обществе, так и с дальнейшим развитием ряда идей Конфуция, Платона, Ф. Ницше и других мыслителей.

Сущность культурцентристского подхода состоит в рассмотрении тех или иных социальных и антропологических явлений с позиций полноценного функционирования феномена культуры. Названный подход базируется на следующих положениях: 1) признании решающей роли культуры в процессе общественного воспроизводства; 2) стратификации основных человеческих типов в культуротворческом срезе, то есть с точки зрения их роли в процессах производства, сохранения и передачи культуры.

Согласно Ортеге-и-Гассету, при нарушении «динамического равновесия» между массой и элитой, когда масса ниспровергает элиту и начинает диктовать свои «условия игры», возникает угроза деградации всех «надстроечных» сфер: политики, науки, искусства и др. Такое «вертикальное вторжение варварства» (В. Ратенау и X. Ортега-и-Гассет) угрожает цивилизации если не гибелью, то вырождением. Опасность такого рода возникает, по мнению испанского философа, на рубеже XIX-XX веков с выходом на арену истории относительно нового типа человека. Именно его, «человека массы», X. Ортега-и-Гассет сделал главным «персонажем» блестящего по форме философского эссе «Восстание масс» (1930). Введение этого понятия открывает простор для осмысления проблем «элемент массы», «латентная (потенциальная) масса», а также во многом создает основу для формирования нового, нетрадиционного подхода к изучению социально-массовых явлений.

У Ортеги речь идет об определенном типе человека, а не об общественном классе. Он делает специальную оговорку, что деление общества на массы и избранное меньшинство - это деление не на социальные классы, а на типы людей, это совсем не иерархическое различие «высших» и «низших»: в каждом классе можно найти и «массу», и настоящее «избранное меньшинство». Массовый тип, «чернь», псевдоинтеллектуалы преобладают ныне даже в традиционно элитарных группах, и наоборот, среди рабочих, считавшихся раньше типичной «массой», нередко встречаются характеры исключительных качеств (127, № 3, с. 121-122).

Принадлежность к массе - признак чисто психологический, вовсе не обязательно, чтобы субъект физически к ней принадлежал. Масса - это множество людей без особых достоинств, ее элемент - средний, заурядный человек. Но не только лишь отсутствие талантов делает личность «человеком массы»: скромный человек, осознающий свою посредственность, никогда не почувствует себя членом массы и не должен быть к ней отнесен. Человек массы - тот, «кто не ощущает в себе никакого особого дара..., чувствует, что он «точь-в-точь, как все остальные» и притом нисколько этим не огорчен, наоборот, счастлив чувствовать себя таким же, как все» (127, с. 120-121). Необходимые черты его - самодостаточность, самодовольство: в отличие от человека элиты, предъявляющего к себе строгие требования, он всегда доволен собой, «более того, восхищен», не знает сомнений, с завидным спокойствием «пребывает в глупости» (там же, с. 143). К массе духовно принадлежит тот, кто в каждом вопросе довольствуется готовой мыслью, уже сидящей в его голове. Ему не дано проектировать и планировать, у него ограниченные творческие возможности, нет подлинной культуры, в решении споров он игнорирует основные принципы разума, не стремится держаться истины. Сложность, многогранность, драматизм бытия либо недоступны, либо пугают его; идеи, которые он приемлет, имеют цель раз и навсегда отгородиться от сложностей окружающего мира готовыми объяснениями, фантазиями, дающими иллюзию ясности и логичности. Массового человека мало беспокоит, что идеи могут быть неверны, ведь это просто окопы, где он спасается от жизни, или пугала, чтобы ее отгонять (там же, № 3, с. 139-140). Люди элиты - это люди «великого пути», пришедшие в этот мир созидать, творить, те, кто требователен к себе, берет на себя «труд и долг», а человек массы - тот, кто живет «без усилий, не стараясь себя исправить и улучшить, кто плывет по течению» («малый путь») (там же, № 3, с. 121).

Итак, ведущими признаками «человека элиты» являются компетентность, высокий профессиональный и культурный потенциал, самосовершенствование, творчество, «служение» как осознанный выбор, а «человека массы» - теоретическая «заскорузлость», иллюзия самодостаточности, отсутствие стимула к саморазвитию, самодовольное «пребывание» в глупости, «вожделение». Первый исповедует ценности творчества, познания как служения общенациональным, общечеловеческим задачам, второй же привержен ценностям потребления, не выходит, в целом, за перспективу собственного одномерного существования. Цивилизация интересует его не сама по себе, а лишь как средство удовлетворения растущих вожделений.

В XX веке такого рода масса резко активизировалась; не претендуя до этого на роль теоретика, социального лидера, «массовый человек» осуществляет ныне подлинную экспансию в сферах политики и культуры, требующих специальных качеств: «... нет такого вопроса общественной жизни, в который он не вмешался бы, навязывая свои мнения, - он, слепой и глухой», «... для наших дней характерно, что вульгарные, мещанские души, сознающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность» (там же, № 3, с. 139-140). Нечто подобное отмечал и Ф. Ницше, указывавший, что «массовый человек» разучился скромности и раздувает свои потребности до размеров космических и метафизических ценностей, и этим вся жизнь вульгаризируется (120, с. 46). Масса давит все непохожее, личностное, избранное. И государственная машина, и культурно-идеологическая сфера оказываются в ее власти: повсюду торжествует человек массы, и видимый успех могут иметь только течения, проникнутые его духом и выдержанные в его примитивном стиле (127, №3, с. 121).

Современным олицетворением, апофеозом «человека массы» является так называемый «специалист», человек, в совершенстве знающий какую-либо одну науку, свой крохотный уголок Вселенной, но абсолютно ограниченный во всем, что выходит за его пределы. В политике, в искусстве, в социальной жизни, в остальных науках он придерживается примитивных взглядов, но излагает и отстаивает их с авторитетом и самоуверенностью знатока, не принимая возражений людей компетентных - «амбициозность полуобразованности » (там же, № 3, с. 121-122).

Главными причинами скачкообразных изменений в поведении масс Ортега-и-Гассет считает разрушение традиционных форм доиндустриальной жизни, «рост жизненной силы» современного общества, проявляющийся через взаимодействие трех факторов: экспериментальной науки, индустриализации (их он объединяет под именем «техники») и либеральной демократии. Достижения «техники» привели к невиданному для прежних эпох росту возможностей как общества, так и отдельного человека - расширению его представлений о мире, скачкообразному подъему уровня жизни всех слоев населения, нивелировке состояний. К экономической обеспеченности присоединяются «физические блага», комфорт, общественный порядок.

Все это сопровождается резким ростом населения Европы (за 1800-1914 годы - со 180 до 460 миллионов человек); целый человеческий поток обрушился, по выражению испанского философа, на поле истории, «затопляя его». Существенно здесь то, что у общества не хватило ни времени, ни сил для приобщения в достаточной мере этого «потока» к традиционной культуре: школы успевали преподать лишь внешние формы, технику современной жизни, научили пользоваться современными аппаратами и инструментами, но не дали понятия о великих исторических задачах и обязанностях, унаследованных сложных, традиционных проблемах, о духе (там же, № 4, с. 135-136).

Ортега-и-Гассет пишет: «Мы живем в эпоху всеобщей нивелировки: происходит выравнивание богатств, прав, культур, классов, полов» (там же, с. 136). Уже с конца XVIII века идет процесс уравнения прав, ликвидации наследственных, сословно-классовых привилегий. Постепенно суверенитет любого индивида, «человека как такового», вышел из стадии отвлеченного идеала и укоренился в сознании заурядных людей. И здесь произошла метаморфоза: магический блеск идеала, ставшего действительностью, потускнел. Формальное равенство прав и возможностей, не подкрепленное ростом равенства фактического (то есть нравственного, культурного), самосовершенствованием, правильным пониманием соотношения общественных прав и обязанностей, привело не к реальному росту, а лишь к росту амбициозности, претензий «массового человека». Эта амбициозность укрепляется растущей полуобразованностью, иллюзией знания, «варварством специализации». Итак, внешние ограничения практически во всех сферах жизни для «большинства» оказались сняты. Но, как верно отмечает П.П. Гайденко, «...снятие внешних ограничений превращается в полный произвол индивидуальных вожделений, если человек не знает ограничений внутренних, не умеет и не хочет «укорачивать самого себя» (25, с. 165). Именно таков «человек массы» нового образца, которого открывшиеся возможности не улучшили, а превратили в подобие избалованного ребенка, полного вожделений и невнимательного, неблагодарного к источнику их удовлетворения.

Массовый человек утверждает свое равенство (точнее, дарованное ему право) не путем восхождения к высотам культуры, самосовершенствования, а путем низведения до себя окружающего его социума. Все эти новые блага и возможности он получает как готовый результат, подарок, не имея представления о процессе, о цене. Вокруг возникает множество новых соблазнов. Уверенность в своем праве получать, амбициозность полуобразованности, «комплекс самодостаточности» порождают в нем иллюзию фантастического всемогущества, вожделения будят к действию: потребовать свою долю общественных благ, даров цивилизации, причитающихся в силу специфически понимаемого «равноправия».

Нахождение «единомышленников», осознание себя частью мощного социального новообразования усиливает амбиции «человека массы», и он жаждет перестроить мир по собственному сценарию. Главная особенность этого сценария: цивилизация не надстраивается, а должна служить средством, инструментом удовлетворения текущих соблазнов, вожделений; элита нужна лишь постольку, поскольку обслуживает такого рода функционирование цивилизации в интересах массы - по принципу «хлеба и зрелищ».

Рассматривая социально-культурную структуру социума, Ортега-и-Гассет фактически выделяет не два, а три его слоя: массу, элиту и промежуточный тип, условно «скромных тружеников». От массы их отличает именно скромность, самокритичность, большая осмотрительность в рассуждениях и действиях, неамбициозность, неагрессивность («мудрая пассивность»). То есть, по этико-психологическому складу этот тип приближается к духовной элите. Но в культурно-профессиональном, интеллектуальном, эстетическом планах между ними есть еще серьезная граница. Сознание людей этого типа, как и «человека массы», функционирует почти исключительно на обыденном, а не на теоретическом уровне, столь же склонно к упрощению, иллюзорности, хотя и включает критический, разумно-консервативный элемент. В «спокойные» для общества эпохи «скромный труженик» является его стабилизирующим элементом. Ему есть что терять: на своем социальном уровне он достаточно квалифицирован, обладает определенной профессиональной гордостью, стабильным жизнеобеспечивающим достатком, его не грызут сиюминутные вожделения и зависть.

Однако в переломные, кризисные эпохи «скромный труженик» легко увлекается в общий поток радикализмом массы, может временно смешиваться с ней. Различия между человеком массы и «средним элементом» поможет нам уяснить и тонкое наблюдение Н.А. Бердяева: «...плебейский дух есть дух зависти к аристократии и ненависти к ней. Самый простой человек из народа может не быть плебеем в этом смысле. И тогда в мужике могут быть черты настоящего аристократизма, который никогда не завидует, могут быть иерархические черты своей собственной породы, от Бога предназначенной» (18, с. 136).

Во все эпохи происходит, по сути дела, своеобразная борьба между массой и элитой за преобладающее влияние на этот «средний элемент». Сейчас, в эпоху глобального стресса, отставания «человеческих качеств» от быстротечных изменений, новых требований времени (А. Печчеи) вопрос о социальном лидерстве, казалось уже решенный опытом веков в пользу элиты, поставлен вновь. Ориентиры развития цивилизации могут быть деформированы в ходе такой «перестановки», приобрести взамен творчески-поступательного инструментально-потребительский характер, в перспективе - мещански-застойный, что ведет, помимо всего, к ресурсно-экологическому коллапсу.

Впрочем, по мнению В.Ф. Шаповалова, мы впали бы в иллюзию социального титанизма, потребовав от массы, от большинства населения (включая и «скромных тружеников») постоянно находиться в состоянии ответственности за человечество, за страну, за общечеловеческое будущее. Рядовой человек предпочитает «просто жить», реализовывать себя в разнообразных сферах деятельности и досуга (173, с. 38). В этом нет трагедии, пока соблюдена мера «моего» и «общего» и пока существует подлинная духовная элита.

Проблема элиты или аристократии в буквальном, а не историческом, классовом смысле, одна из самых античных. Чувствуем ли мы хоть йоту фальши, читая строки Платона об идеальном государстве: «...ничтожные вожделения большинства подчиняются там разумным желаниям меньшинства, то есть людей порядочных» (129, с. 203)? Ясна и чеканна и мысль Н.А. Бердяева: «Аристократия, как управление и господство лучших, как требование качественного подбора, остается на веки веков высшим принципом общественной жизни, единственной достойной человека утопией» (18, с. 124).

Оптимальное развитие общества, вероятно, требует и соблюдения следующих принципов: 1) подбора, выдвижения и правления наилучших социально-духовных элементов, действительной элиты; 2) эволюции (перетекания) средних и низших слоев социума в элитарном направлении через подъем их духовного уровня. «При этом, - по словам Н.А. Бердяева, - в историческом плане следует помнить, что народные массы выходят из тьмы и приобщаются к культуре через выделение аристократии и исполнение ею своей миссии» (там же, с. 131-132).

И Ортега-и-Гассет, и Бердяев призывают не смешивать духовную элиту с сословной, наследственной аристократией - представители исторической аристократии могут стоять очень низко в духовном отношении, быть настоящими «людьми массы», лучшие же представители духовной аристократии часто не выходят из аристократических слоев. Избранная часть исторической аристократии, впрочем, долгое время играла роль духовной элиты; например, рыцарство, лучшая часть русского дворянства - эти веками формировавшиеся душевные типы, наделенные чертами благородства, щедрости, жертвенности, чести. Но наследственная аристократия имеет тенденцию к вырождению, к кастовой замкнутости, изоляции от реалий. Отвратительны аристократическое чванство, пренебрежительное отношение к простому народу, измена предназначению давать от своего избытка, борьба за сохранение незаслуженных привилегий.

Не следует смешивать духовную элиту и с политической, хотя последняя и может содержать в себе духовно значимые элементы. В истории общественной мысли идея совпадения духовно-нравственной и правящей элиты берет начало не только в европейском регионе в эпоху античности, но и на Востоке. Достаточно вспомнить идеал «совершенного человека» - правителя «цзюнь-цзы» Конфуция, разменянный позднее «на мелкую монету» эпигонами официального конфуцианства (23, с. 261-262). Однако в исторической практике такое совпадение являлось до сих пор скорее исключением, чем правилом.

Тем более не определяет принадлежность к массе или элите материальное положение, ибо самый богатый и самый влиятельный человек может оставаться культурным ничтожеством, а носитель самобытной высокой культуры - жить на грани нищеты (173, с. 35). Духовная аристократия, духовная элита выходит из какой угодно среды, рождается (формируется) в порядке «индивидуальной благодати» (18, с. 136).

Значение этого хрупкого «озонового» слоя трудно переоценить: от наличия духовной элиты и ее качеств зависит судьба народа и человечества. Через нее в другие слои проникают духовность и гражданственность. В.Ф. Шаповалов указывает на ряд признаков этого слоя, помимо уже названных и выделенных X. Ортегой-и-Гассетом:

Духовная элита есть носительница высокой культуры, не связывающая свое бытие с претензиями на высокое материальное вознаграждение;

Существование ее основывается, прежде всего, на осознании самоценности культуры, которая является «наградой сама по себе»;

В ней нет и не должно быть идолопоклонства - ни перед властью, ни перед народом. Только такая элита может рассчитывать на соответствующую общественную оценку, свободную от подозрений в корыстолюбии и, благодаря этому, способна реально оказывать воздействие, в том числе и нравственное, на жизнь общества (173, с. 35-38).

Важным признаком духовной аристократии является и то, что она выступает в качестве носителя, проводника не только национального, но и общечеловеческого социального и исторического опыта. Знание прошлого, ощущение себя в историческом времени придают ей устойчивость, служат источником ее духовной силы в самые трудные времена, в кризисные и переломные эпохи, выводящие из равновесия «средний элемент» («скромных тружеников») и провоцирующие рост экстремизма «человека массы».

Духовная элита должна бы занять место социального лидера или социального арбитра, давая экспертную оценку решениям власти, явлениям общественной жизни. При этом, если мечта Платона о прямом управлении государства «философами» не становится явью, необходимо дистанцирование, автономия духовной элиты от власти.

К сожалению, наш век оказался жестоким по отношению к духовной аристократии. Это проявилось и в исступленно-самоубийственном истреблении, и в вытеснении элиты революционным «самодержавным народом», деспотами-диктаторами, в попытках создания альтернативной «элиты-служанки». Духовная элита оказывается как бы лишним элементом в массовом обществе, массовой культуре Запада; сохранить себя физически интеллектуалы могут только «встраиваясь» в определенное сугубо прагматическое «прокрустово ложе», действуя в качестве придатка «общества потребления».

Итак, в соответствии со сказанным ранее, с позиций представителей культурцентристского подхода масса может рассматриваться как качественно низший слой социума, чьи жизненные потенции и потребности практически не выходят за рамки «чистого бытия», простого и расширенного потребления. И если теоретически предположить, смоделировать доминирование этого элемента в регулятивной (политика, общественные связи) и духовной сферах, в сфере массовых коммуникаций, то резонно предположить и вытекающее из этого измельчание, выхолащивание содержания деятельности этих сфер и общественных связей.

Увы, но практика, похоже, развертывается в описанном выше направлении. Мерилом оценки произведений культуры все больше выступает их популярность, коммерческий успех, налицо гипертрофия развлекательной функции искусства по отношению к развивающей.

В политике все явственнее дает о себе знать проблема гипердемократии. Встает вопрос: возможно ли решение проблем будущего страны, человечества арифметическим большинством индивидов (одно дело - защита коренных материальных интересов, другое - выбор стратегии развития общества)? X. Ортега-и-Гассет пишет о вытеснении представителей квалифицированных меньшинств из сферы политики, выдвижении массой себе подобных политиков, что является весьма характерным и для современной политической жизни России. Такого рода власть, как правило, живет нуждой сегодняшнего дня, но не планами будущего: ее деятельность сводится к тому, чтобы «как-то увертываться от поминутных осложнений и конфликтов: проблемы не разрешаются, а лишь откладываются со дня на день... даже с тем риском, что они скопятся и вызовут грозный конфликт» (127, № 3, с. 135). И «человек массы», и его власть живут фактически по одному принципу: «После нас хоть потоп!», и тот и другая - временщики, готовящие безрадостное будущее новым поколениям.

Масса нередко легко расстается с элементами свободы ради благ, реальных или обещанных в перспективе, в пользу государства, что служит основой для утверждения этатизма и тоталитаризма. Последнему способствует и эгалитаристский, не терпящий и не понимающий много-качественности, многообразия, дух массы. Господство массы, олицетворяющей функционально-потребительскую сторону жизни общества - необходимую, но не достаточную с позиций полноценности человека и человечества, - может осуществляться в разных формах. Как ни парадоксально это звучит, но внешне демократический и тоталитарный режимы могут иметь тождественное сущностное наполнение.

Элитарное или аристократическое начало (то есть подбор высокоморальных, компетентных и талантливых для управления, санкционированный обществом приоритет подлинно лучших) является необходимым условием для устойчивого развития любого общества. Но как соотносится с ним начало демократическое? Н.А. Бердяев считает эти два начала противоположными, метафизически враждебными и взаимоисключающими, ибо дух демократизма несет в себе величайшую опасность для аристократически-элитарного начала: «Метафизика, мораль и эстетика количества хотели бы раздавить и уничтожить всякое качество, все лично и соборно возвышающееся» (18, с. 140), его царство - царство худших, а не лучших, и, значит, есть опасность для прогресса, «качественного повышения человеческой природы» (там же, с. 140).

Другая опасность «демократического» духа, демократии как формы власти состоит в том, что верховным началом жизни народа фактически провозглашается его собственная воля, независимо от того, на что она направлена, каково ее содержание. «Народная воля, - отмечает Н. Бердяев, - может захотеть самого страшного зла, и демократический принцип ничего не может возразить против этого». В этом принципе нет гарантии того, что его осуществление «не понизит качественный уровень человеческой жизни и не истребит величайшие ценности» (там же, с. 160).

Причины торжества «демократической метафизики» в XX веке заключаются, по Бердяеву, в утрате истоков духовной жизни, духовном упадке человечества (рост демократизма идет параллельно «выветриванию души»), в росте скептицизма и скептической общественной гносеологии: если нет правды и истины, то будем признавать за них то, что признает большинство, если они есть, но я их не знаю, опять остается положиться на большинство. «... Чудовищно, - восклицает Бердяев, - как люди могли дойти до такого состояния сознания, что в мнении и воле большинства увидели источник и критерий правды и истины» (там же, с. 169).

Теоретическими основами «демократизма» является и социологический номинализм, рассматривающий народ и народную волю как некую механическую сумму. Однако из арифметического суммирования воли всех не получается всеобщей воли. Народ, по Бердяеву, есть иерархический организм, в нем каждый человек есть разностное существо, неповторимое в своей качественности, он не есть человеческое количество, человеческая масса. Поэтому всеобщее голосование - негодный способ выражения качеств в народной жизни. Меньшинство или даже один человек может лучше, точнее, по мнению философа, выразить волю и дух народный, и на этом основано значение великих людей в истории (там же, с. 161-163).

Самодовлеющее демократическое начало без сочетания с началом элитарным в ситуации социокультурной активизации общности «людей массы», делегирующих в демократические институты парвеню-бюрократические, популистские элементы, может оказаться деформирующе-разрушительным с точки зрения перспектив развития цивилизации.

X. Ортега-и-Гассет показывает современного массового человека как социально-исторический феномен, который, однако, возник не вдруг, как Афина из головы Зевса. Изменения в социуме - процессы окончательного становления индустриального общества, урбанизация, демократизация, секуляризация сознания и другие - не породили, а скорее пробудили уже существовавший в прежние времена, но доселе невостребованный, малопрестижный социокультурный тип, устрашающе деятельный в рамках своего ограниченно-одномерного жизненного проекта.

Общая демократизация жизни дает различные результаты: с одной стороны - широкое приобщение народных низов к азам культуры и рост их образованности, а с другой - «обмеление» культуры и превращение в эталонный ее «лубочного» варианта. Последнее из «болезни роста» общества, временной тенденции может перейти в доминанту развития. Происходит, по сути дела, становление новой культурной среды, в которой подлинной культуры все меньше.

Старые перегородки, механизмы защиты элитарной культуры (не столько сословной, сколько - в лучших своих образцах - национальной, общечеловеческой), ее воздействия на низы были с неизбежностью разрушены. Это касается, в первую очередь, закрытого сословного характера элиты, ее неограниченного господства, религиозного способа регулирования социальных нормативов низов. Ныне духовная элита оказалась беззащитной перед натиском масскульта, то есть, в духе представлений Ортеги, культуры, формируемой на основе ценностей «массового человека».

В тех современных обществах, где в силу традиций, эволюционного характера переходных процессов удалось найти формы сочетания демократического и элитарного начал, где государственные институты реально покровительствуют «высокой культуре», мы видим некий симбиоз двух культур, но все же практически всегда с преобладанием «массовой». При революционно-разрушительной, быстротечной форме перехода, сопряженной с коренной ломкой традиций, ликвидацией старой элиты, питательная среда для становления массовой эрзац-культуры много шире.

Следует помнить, что радикальное деление общества на массу и элиту достаточно условно. Даже в относительно чистом виде эти социальные типы крайне малочисленны, если не единичны. Так же, как в душе большинства людей, мы видим дихотомию добра и зла, борьбу доктора Джекила и мистера Хайда, так и конкурирующие системы ценностей оставляют на ней свои отпечатки. Далеко не всегда личность обладает достаточной внутренней зрелостью для собственного однозначного выбора, тем более нонконформистского. В такой ситуации множество «скромных тружеников», очевидно, испытывают растерянность и находят критерий истины в мнениях большинства. Фетишизация жизненного успеха «человека массы», этого нового мифологического героя (в России 90-х он известен под именем «нового русского»), насаждение доныне все же стыдящейся себя вульгарности, как нормы жизни, может встречать молчаливое неодобрение, скрытую иронию у «скромного труженика», но мало-помалу идет и смещение ценностей, если не в первом поколении, то у потомков. Сообщество «людей массы», прививая новообращенным свою систему ценностей, ширится за счет бывших «скромных тружеников» и их потомства, формирующегося в новой социокультурной среде, на новых «идеалах». Так масса из второсортного фрагмента общества поднимается до большинства, а затем захватывает «командные высоты» в обществе через институты демократии.

Отвлекаясь от общемировых масштабов, ненадолго всмотримся в лицо российской власти образца 90-х годов. Представляется, что редкий политик или государственный чиновник «новой формации» - не открытый и явный «человек массы» или «недолго колеблющийся», спешащий реализовать счастливую возможность удовлетворения своих материальных вожделений, тщеславия; имморализм, коррупция стали в эту эпоху как бы негласными стандартами деятельности управленческой касты, а слова о служении Отечеству не более, чем ритуальными фразами. Подобную ситуацию можно было бы охарактеризовать как апофеоз «массового человека» - его идеология живет и побеждает на всех этажах общества, власть не просто не оппозиционна масс-культуре, «человеку массы», она сама плоть от его плоти.

Возвращаясь к идеям X. Ортеги-и-Гассета, отметим наиболее ценное с точки зрения анализа социокультурных изменений, наметившихся в западном обществе уже к 30-м годам XX века, а также с точки зрения оформления основных положений ортегианского варианта культурцентристского подхода.

Ортега указал на опасность, угрожающую обществу со стороны активизировавшегося К началуXX века дисперсного морально-интеллектуального сообщества «людей массы», дал критерии диагностики данного социального типа, что позволяет нам под новым углом зрения взглянуть на проблему социально-массовых явлений.

С позиций политико-ориентированного и социально-психологического подходов массовое сознание есть феномен, продукт массового взаимодействия: контактного или опосредованного, спонтанного, случайного или сознательно формируемого, особенно через информационную политику. Социальный психолог склонен интерпретировать массу как коллективное сопереживание, политик - как суммарного идеализированного оппонента власти (абсолютная однородность массы с точки зрения проблем управления была бы идеалом) (178, с. 13). И в первом и во втором случаях мысль исследователя движется по оси от социума к индивидууму, акцент делается на воздействие институтов, коллективных взаимодействий на индивидуальное сознание. Массовое сознание мыслится, прежде всего, как продукт социума, теряет непосредственную связь с индивидуальным. Отличительной же чертой культурцентристского (ортегианского) подхода является обращение к проблеме массового в противоположной системе координат - рассмотрение характерных типов индивидуального сознания, сходных по содержанию и принципам функционирования, позволяющее выделить в качестве основных массовый, элитарный, промежуточный типы сознания.

В этой связи, принимая во внимание ряд идей X. Ортеги-и-Гассета, а также реалий социальной структуры и социальной жизни современных обществ, в которой во все возрастающей степени дает о себе знать императив культуры, считаем необходимым сделать обязательным элементом исследования социальной структуры анализ социокультурной стратификации, понимаемый как анализ соотношения основных типов индивидуальной культуры. В качестве основных типологических единиц такого варианта членения общества с целью изучения наиболее важных характеристик его состояния мы предлагаем использовать ранее описанные в данной работе культурно-антропологические типы: представитель духовной элиты, «скромный труженик», «человек массы».

Главными критериями социокультурной дифференциации выступают этический (ценностный) и когнитивный (предполагающий установку на истинное или иллюзорное, «правдоподобное» постижение мира, тот или иной вариант организации и качеств мышления). Причем в каждом из указанных выше типов Ортега выделяет и подчеркивает именно этическое ядро, систему ценностей, служащих жизненным ориентиром. «Человек массы» - это не марионетка, не случайный заложник толпы, массового действа, не только подход пропаганды и рекламы. Не отрицая роли социально-исторических факторов в выходе на передний план этого типа, Ортега-и-Гассет отводит этим факторам роль благоприятного фона скорее не возникновения, а именно развертывания его, он рисует «массового человека» в его активном, экспансионистском воздействии на общество, как субъекта формирования «массовой субкультуры» - старой, как мир, и новой лишь в масштабах своей агрессии, расползания в обществе. Ортега указывает на возникновение опасной тенденции к превращению этой, вульгарной по сути, субкультуры в эталонную, нормативную.

Определенные перспективы открывает интеграция различных подходов. Исходя из излагаемых здесь идей, синтезируя их с рядом положений Г. Тарда, Л. фон Визе и других, можно высказать предположение о том, что «массовый человек» («люди массы») есть современная форма потенциальной, латентной массы и служит ядром, ферментом массы актуальной, действующей. Полагаем, что содержательные характеристики данного индивида - субъекта массового сознания и поведения будут сохранять относительную стабильность (с известными поправками при перемене форм взаимодействия), и ближайшей задачей является создание идеальной модели «человека массы», включающей типичные варианты поведения, механизмы познавательно-практической деятельности (ценностномировоззренческая сторона уже довольно полно описана X. Ортегой-и-Гассетом).

Определение наиболее общих понятий «социальная масса» и «массовое сознание» с позиций культурцентристского подхода начнем с выделения главных признаков, характеристик массы.

Говоря о социальной массе вообще, следует указать на два присущих ей признака: 1) включение в ее состав множества индивидов; 2) относительную однородность характеристик последних. Оба признака одинаково важны и неразрывны. Самое общее определение массы может звучать так: «Масса - это система, состоящая из множества однородных элементов» (индивидов с гомогенными характеристиками сознания и поведения). Разумеется, эта однородность не может быть абсолютной, но она обязательно должна быть связана с той гранью объекта, которая является предметом нашего исследования. Дальнейшее уточнение этого определения зависит от избранного исследовательского подхода. В контексте социально-психологического подхода, масса - это множество взаимодействующих лиц с ослабленными личностными свойствами и доминантой коллективного сопереживания, то есть обусловленного «взаимозаражением» членов контактной массы единства переживаний, временной унификации психических и деятельностных качеств. В этом и проявляется относительная однородность такой массы, носящая при этом нестабильный, временный характер.

Ортегианский подход подводит к следующему пониманию массы: это дисперсное, пространственно распыленное сообщество индивидов с совпадающими характеристиками сознания (гомогенными ценностными установками, типами мышления) - «людей массы». В определенных исторических условиях (господство рынка, индустриализм, урбанизация, массовизация образования и духовной жизни вообще в сочетании с формальной демократией) масса становится доминирующей силой, определяющей направление, характер протекания процессов во всех сферах общества.

Что касается определения «массового сознания», то мы уже говорили о невозможности, по нашему мнению, создания сколько-нибудь конструктивных его вариантов в рамках других подходов - с точки зрения языка науки, этимологии понятие «массовое сознание» сохраняет свою полноценность как социально-философский термин именно в рамках культурцентристского подхода. Как раз здесь идет речь об адекватных формах, уровнях осознаваемых процессов, включая мышление, самосознание определенного рода индивидов. В других случаях, признавая реально сложившуюся традицию расширительного употребления термина, нельзя не видеть и определенной условности, дезориентирующих исследователя натяжек. Так, например, при социально-психологическом подходе мы имеем дело не только (часто и не столько) с осознанными процессами и действиями, но и влиянием «массового бессознательного». Как известно, Г. Тард и Г. Лебон избегали употребления термина «сознание», используя менее определенный - «душа толпы». Более адекватным при этом подходе представляется использование понятий «массовая психология», «социальная психика».

Получивший распространение в обществе тип ценностей и когнитивных установок «массового человека» - это лишь один из вариантов определения массового сознания на базе ортегианского подхода. Другой может быть сформулирован следующим образом: «Массовое сознание - это сознание, мировоззренческое, этическое ядро которого втянуто в поле массового стереотипа, ценностей «человека массы». Акцент в данных определениях делается на содержание сознания типа человека, ставшего массовидным в обществе, и это содержание становится проницаемым для исследования и анализа, что является проблематичным при использовании моделей «массового сознания», сформированных в рамках других подходов.

Ортегианский вариант культурцентристского подхода в условиях нынешнего развития общества способен стать, по нашему убеждению, одним из наиболее перспективных направлений дальнейшего изучения социально-массовых явлений, открывающим путь к относительно новым и эвристически полезным теоретическим установкам при проведении социологических исследований и формулировании социально-философских обобщений, а также к формированию реально «работающих» научных понятий.

Однако, обладая большим количеством преимуществ, качествами подхода-активатора, в особенности при изучении современных социально-массовых явлений, культурцентристский (ортегианский) подход не является самодостаточным. Его эффективное применение мыслится лишь во взаимодействии с другими подходами.

Г.Ю. Чернов. Социально-массовые явления. Исследовательские подходы. - Д., 2009. См. также: