Female portraits in the art of Soviet painter and graphic artist Vladimir Lebedev (1891-1967) — Find the English text under the pictures

RUS: Владимир Васильевич Лебедев (1891- 1967) - русский советский художник, признанный мастер плаката, книжной и журнальной иллюстрации. Лебедев вошел в историю отечественного искусства прежде всего как основоположник и классик советской графики.

В 1920-30-е годы художник создал множество станковых графических работ, ставших классикой ленинградского искусства того времени: cерии на «бытовые» темы -«Прачки» (1920-1925, гуаши, аппликации), серия «Панель революции» (1922, тушь), серии «НЭП» и «Новый быт» (середина 1920-х годов); cерии рисунков карандашом и тушью — «Натурщицы», «Балерины», «Акробатки»; живописные работы — «Натюрморт с палитрой» (1919), «Кофейник, ложка, кружка» (1920), «Пила и доска» (1920), «Рабочий у наковальни» (1920-21), серия «Контррельефы» (1920-1921).

Славу мастеру принесли и иллюстрации к детским книгам, в первую очередь к сочинениям С.Я. Маршака: «Мороженое», «Вчера и сегодня», «О глупом мышонке», «Цирк» (все — 1925), «Багаж» (1926), «Мистер Твистер» (1933), «Детки в клетке» (1952).

С конца 1920-х гг. и до 1957 года художник создал большое количество женских портретов , в том числе: «Портрет артистки Н. С. Надеждиной» (1927), «Девушка с кувшином» (1928), «Натурщица с мандолиной» (Мальвина Штерн; 1927), портрет художницы Нины Носкович (1934, известен также как портрет Нины Лекаренко), и другие. Живопись Лебедева в 1920-е годы определялась во многом его увлечением французским искусством: Пикассо, Ренуаром, Мане.

Хотя, по признанию самого художника, рисунок является более значимой частью его творчества, чем живопись, живописные картины Лебедева являются подлинными жемчужинами художественного наследия мастера. Произведения художника хранятся в Третьяковской Галерее, Русском музее, ГМИИ им. А.С. Пушкина, во многих музейных и частных собраниях России и ряда зарубежных стран.

С 1934 года начала расти серия лебедевских женских портретов. Они составляют именно серию, во многом подобную ранним графическим циклам, вроде «Акробатки» и «Танцо­вщицы». Каждый портрет представляет собой как бы звено в цепи экспериментов, напра­вленных на творческое осмысливание и эмоциональное истолкование образа современной женщины. Примеры, вырванные из цепи, не могут дать представления о живописи Лебе­дева. Любая отдельная работа - это добросовестный реалистический этюд, в котором нет иной задачи, кроме правдивого воссоздания натуры. (из книги: Петров В. Владимир Васильевич Лебедев. — Л., 1972. — С. 202-213.)

Обнаженная со скрешщенными перед грудью руками, 1937 г. | Nude with arms crossed under her chest, 1937

Портрет женщины | Portrait of a woman

Женский портрет | Portrait of a woman

Сидящая натурщица, 1952 г. | Sitting Model, 1952

Портрет художницы Нины Лекаренко, 1934 | Portrait of the artist Nina Lekarenko, 1934

Рабфаковка с портфелем 1937 г. | RabFac student with a briefcase, 1937

Сидящая обнаженная, 1933 г. | Sitting Nude, 1933

Девушка с челкой, 1924 г. Холст, масло. 62х48. Аукционный дом СовКом | Girl with bangs, 1924

Раздевающаяся под лампой | Girl, undressing in the lamplight

Стоящая натурщица, Аукцион «Антикварные сезоны»

Художник-иллюстратор, карикатурист.
А. И. Лебедев известен главным образом как автор многочисленных карикатур, помещенных в сатирических журналах, а также иллюстраций к произведениям русских писателей, выходивших отдельными литографированными альбомами. Художественные способности проявились у него еще в детском возрасте. Однако по воле отца, человека военного, юношу определили в Училище топографии. Лишь в 1849 г. Лебедев начал посещать вечерние рисовальные классы Петербургской Академии художеств в качестве вольноприходящего ученика, совмещая занятия искусством со службой. В 1857 г. он окончил Академию художеств и получил звание свободного художника. Живопись Лебедева почти не известна. Дарование художника раскрылось наиболее полно в сатирической графике и книжно-журнальной иллюстрации. В качестве автора бытовых карикатур Лебедев дебютировал в 1858 г. на страницах модного в то время журнала «Весельчак». Впоследствии он сотрудничал со многими сатирическими журналами: «Заноза», «Иллюстрированная газета», «Пчела», «Кругозор», «Нива», «Осколки», «Стрекоза». Продуктивность художника просто поразительна, диапазон тем весьма широк. Лебедев изображал различные социальные слои общества, подмечая смешные, а подчас и нелепые коллизии, возникающие в повседневной жизни. Подобные «картинки» художник объединял в тематические альбомы: «Пикник» (1859), «Во всех ты, душенька, нарядах хороша» (1861) и т. д. В 1860-х гг. Лебедев издал серию, посвященную судьбам молодых неопытных девушек, ставших жертвами соблазнов большого города. Сюда входят такие выпуски, как «Погибшие, но милые создания» (1862), «Еще десяток погибших, но милых созданий!» (1863). За ними следуют «Прекрасный пол» и «Колпак» (оба 1864). В двух последних альбомах сценки снабжены подписями в форме краткого диалога, составленного самим Лебедевым и писателем В. В. Крестовским. В ряде случаев это цитаты из произведений А. С. Пушкина, В. Гюго, поэта-сатирика В. С. Курочкина. Иногда в зарисовках современного ему быта Лебедев выступал как мастер социальной сатиры. Наряду со сценами ссор, измен, пьяного дебоша и разгула известны его изображения взяточничества мелких чиновников и произвола высокопоставленных лиц. Гражданственная направленность сатиры особенно обозначилась у Лебедева в период сотрудничества с журналом «Искра» (1864-66), где в 9 номерах были помещены 54 его работы. Лебедев пользовался известностью и как автор юмористических портретов знаменитостей - писателей, художников, издателей, общественных деятелей и т. д. Это были и дружеские шаржи, вроде тех, что высмеивали казавшуюся невероятной работоспособность И. К. Айвазовского и надутое самодовольство М. О. Микешина; но были и откровенно сатирические изображения, как, например, гротесковые портреты журналистов М. Н. Каткова и А. С. Суворина.

Основной графической техникой, в которой Лебедев работал и достиг большого мастерства, была литография, часто с использованием цветного фона. Так же мастерски владел он и карандашом. Сохранилось довольно много его рисунков, как правило, подготовительных, предназначавшихся для перевода на литографский камень. В технике литографии выполнены и многочисленные иллюстрации художника. Лебедев-иллюстратор обращался к творчеству А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, И. А. Крылова, Н. В. Гоголя, А. Н. Островского, других русских писателей. Иллюстрации печатались отдельно от текста в журналах, например в «Северном сиянии» за 1862 и 1864 гг. Однако чаще всего они выходили в виде выпусков-альбомов. Самыми значительными работами художника в этой области являются литографии по мотивам сочинений Н. А. Некрасова и М. Е. Салтыкова-Щедрина. К творчеству Некрасова Лебедев впервые обратился в середине 1860-х гг. В 1865 г. появились его «Рисунки к стихотворениям Н. А. Некрасова» в двух тетрадях (по 10 литографий каждая). Художник намеренно выбрал стихотворения о тяжелой жизни простого народа ("Орина, мать солдатская", "На Волге", "Размышления у парадного подъезда", "Вор" и др.). Через двенадцать лет, в декабре 1877 г., Лебедев вновь выпустил альбом «Кое-что из Некрасова», часть листов которого сразу же попала под запрет цензуры. Если в интерпретации поэзии Некрасова у Лебедева преобладали ноты скорби, то, иллюстрируя Салтыкова-Щедрина, художник обращался к сатире. На обложке вышедшего в 1880 г. альбома «Щедринские типы» Лебедев изобразил писателя, вытряхивающего из мешка героев своих произведений. Несмотря на то, что художник чрезвычайно много работал, он до конца жизни так и не смог достичь материального благополучия. На неоднократные обращения Лебедева за помощью в Академию художеств он получал отказы. После его скоропостижной смерти многие газеты и журналы поместили некрологи. Современники отдавали дань превосходному мастеру литографии, наделенному сатирическим даром и талантом интерпретировать литературные произведения.

См. о нем: Смирнова Е. И. Александр Игнатьевич Лебедев. 1830-1898. М.: Искусство, 1954. 27 с.

Иллюстрированные издания

• 34.1.6.2
  Лебедев А.И. Рисунки к стихотворениям Н.А. Некрасова : Тетр. 1-. - [СПб.] : Сеньковский и К°, ценз. 1865.
• Мф К1/27538 , 18.166.3.44
  Минаев Д. Д. Евгений Онегин: Роман в стихах, сокр. и испр. по ст. нов. лже-реалистов Темным человеком: с прил. 5 рис. работы худож. А.И. Лебедева, [гравир. П.З. Куренковым]. - СПб: тип. Деп. уделов, 1866. - 56 с., 5 л. ил.
• 18.109.8.21
  Лебедев А.И. Рисунки художника Лебедева к сценам из еврейского быта Павла Вейнберга . - СПб. : тип. К.Н. Плотникова, 1873. - 8 л. ил. с объясн. текстом
• 18.257.2.32
  Иллюстрированный занимательный спутник : собр. анекдотов и разных ст. о замечат. событиях, новых изобрет. необыкнов. подвигах бескорыстия, добродетели и т. п. / изд., украш. 60 карикатурами, рис. Лебедевым и Иевлевым 10 тетр. Тетр. -. Тетр. 2 Тетр. 2.- 73-144 с., 6 л. ил. : ил.
• АлИс57/3-Н-480 , 18.132.1.31 , 18.132.1.32 , 18.132.1.333
  Лебедев А.И. Кое-что из Некрасова: [альбом рисунков и отрывки из его произведений]. СПб. : В. Иванов, 1877. - л., 11 л. ил., портр.
  Электронная копия
• 37.5.1.25
  Лебедев А.И. Карикатурный альбом современных русских деятелей, проектированный "Азом" [псевд. И.Ф. Василевского] и "Г. Кор..." [псевд. Г.К. Корнфнльда], исполненный художником А.И. Лебедевым: [Сер. 1]-. - [СПб.] : журн. "Стрекоза", ценз. 1877-. - 3 т.
• 18.52.2.32
  Лебедев А. И. Театральный альбом / рис. худож. А.И. Лебедева; текст П.В. Быкова. - [СПб.] : журн. "Стрекоза", 1879. - с., 8 л. портр.
• 18.52.2.32
  Лебедев А.И. Щедринские типы: альбом худож.-юмористич. журн. "Стрекоза". - СПб. : Г. Корнфельд, 1880. - с., 12 л. ил.
• 8.340а.5.1
  Михневич В.О. Наши знакомые: Фельетон. словарь современников: 1000 характеристик рус. гос. и обществ. деятелей, ученых писателей, художников, коммерсантов, промышленников и пр. : С 71 портр.-карикатурами (на 59 л.) / рисов. худож. А.И. Лебедевым, М.Е. Малышевым и А.А. Серебряковым по наброскам авт. - СПб. : тип. Э. Гоппе, 1884. - XII, 283 с., 1 л. фронт. (ил.), 59 л. ил.
• 18.52.2.32 , 1/409низ
  Темное царство: альбом рисунков к сочинениям А.Н. Островского / предисл. Буквы; рис. исполнены худож. А.Н. Богдановым, А.И. Лебедевым, М.Н. Малышевым, В.И. Порфирьевым и В.С. Шпаком. СПб. : Герман Корнфельд, 1881. 2 с., 15 л. ил.
• 52/721 , 18.158.4.20
  Василевский И.Ф., Человеческая комедия / И.Ф. Василевского (Буквы); рис. Н.А. Богданова, Г.А. Гельмсдорфа, А.И. Лебедева [и др.]. - СПб. : Стрекоза (Г. Корнфельд), 1882. - , 236, с. : ил.

Л.-М., Радуга. 1925. 16 с. с ил. Тираж 10000 экз. В цв. издательской литографированной обложке. 29х22.5 см. Безусловно, один из ярких шедевров Владимира Васильевича Лебедева в области иллюстрации советской детской книги!

Иллюстрированная книга для детей за годы существования Советского государства прошла большой и сложный путь развития, порой переживая трудные периоды, чаще-поднимаясь до значительных высот изобразительного искусства. Очень многие живописцы и графики, работавшие в детской книге, не только выполняли задачи воспитания подрастающих поколений, но и видоизменяли и находили новые принципы организации самой книги. Больше того, они часто решали в сфере детской книги живописно-пластические задачи, важные для изобразительного языка вообще. Примеров этому можно немало найти в наше время, но особенно много в 1920-е годы - время становления советской детской книги. Среди художников, работавших и работающих для детей, были и есть мастера, сыгравшие значительную роль в развитии советского искусства. К. С. Петров-Водкин, Б. М. Кустодиев, М. В. Добужинский, С. В. Чехонин, Д. И. Митрохин, затем - В. В. Лебедев, А. Ф. Пахомов, П. И. Соколов, В. М. Конашевич, В. С. Алфеевский, Н. А. Тырса, Ю. А. Васнецов, А. Н. Якобсон, Е. И. Чарушин, В. И. Курдов - список легко продолжить, но и те немногие перечисленные художники составляют внушительный ареопаг. Их творческая сущность в большой мере отразилась в работах для детей. Однако книги этих мастеров в большинстве своем давно уже стали библиографической редкостью. Издательство «Художник РСФСР» сделало опыт, выпустив несколько старых книг, например, «Водолазную базу» А. Н. Самохвалова или «Вот какой рассеянный» С. Я. Маршака с рисунками В. В. Лебедева. Их успех позволил начать издания сборников детских книг с рисунками одного или нескольких художников. Серия таких сборников, быть может, составит своего рода хрестоматию по истории советской иллюстрированной книги для детей. Открывает серию данный сборник, и это не случайно: В. В. Лебедев - один из наиболее значительных художников и реформаторов детской книги. Автором текста почти всех книг, вошедших в сборник, является С. Я. Маршак. В многочисленных переизданиях поэт часто изменял свои стихи, которые в итоге значительно отличаются от первоначального варианта. Это обстоятельство не позволило воспользоваться последней редакцией С. Я. Маршака, ибо иллюстрации В: В. Лебедева оказались бы далекими от текста и даже вне всякой связи с ним. Таким образом, все книги, кроме сказки Р. Киплинга «Слоненок», печатаются по первому изданию с сохранением всех надписей на обложках и тех их «спинках», которые имеют художественное или иное значение.

В двадцатых годах текущего века детская иллюстрированная книга пережила период необыкновенного подъема и нарастания художественных качеств. На международных выставках работы русских мастеров детской книги привлекли к себе пристальное внимание мировой художественной общественности и вошли в круг неоспоримых достижений молодой советской изобразительной культуры. В практике ведущих художников сложилась тогда последователоная и стройная система оформления и иллюстрирования детских книг; она получила теоретическое обоснование в статьях и выступлениях критиков. В расцвете детской книги двадцатых годов было немало неожиданного, но не было ничего случайного. Успех, превзошедший любые ожидания, едва ли возник бы лишь в итоге спонтанного развития искусства книжной графики. Залог успеха был не только в том, что для детей стали тогда работать художники, одаренные творческой изобретательностью и выдающимся талантом. Детская книга поднялась на новый, еще небывалый уровень в результате сознательной и целенаправленной коллективной работы, в которой участвовали многочисленные деятели культуры, художники, писатели, критики, руководители издательств. Именно в двадцатых годах было особенно остро осознано огромное значение детской книги для идейного, нравственного и эстетического воспитания подрастающих поколений. В детской книге должно было выразиться новое понимание действительности, должна была воплотиться в образной форме новая, цельная и строго продуманная система социально-политических представлений, порожденных Октябрьской революцией, «Нелегко было перевести литературу для детей с прописных истин и прописной морали, которыми мирно жила в течение по крайней мере века дворянская и буржуазная детская, на путь больших проблем, открыть перед детьми ворота в жизнь взрослых, показать им не только цели, но и все трудности нашей работы, все опасности нашей борьбы. Нелегко было перейти с привычного уютного шепотка на голос, внятный миллионам, с комнатного «задушевного слова» на трансляцию, рассчитанную на самые глухие углы СССР». Так впоследствии определял эту задачу С. Я. Маршак, один из руководителей творческого движения, создавшего новую детскую книгу. Писательская среда выдвинула тогда группу выдающихся поэтов и прозаиков. Имена С. Я. Маршака, К. И. Чуковского, Б. С. Житкова по праву вошли в историю советской детской литературы. Не менее активно выступили и художники, оформители и иллюстраторы детских книг, создатели книжек для малышей, еще не владеющих грамотой, - книжек-картинок, в которых рассказ ведется только средствами рисунка.

В Ленинграде художники составили большую группу, во главе которой стоял Владимир Васильевич Лебедев (1891-1967), замечательный мастер живописи, станкового рисунка и книжной графики. В разработке новой системы художественного оформления и иллюстрирования детской книги именно Лебедеву принадлежала руководящая роль. Когда в конце 1924 года в Ленинграде был сформирован Детский отдел Государственного издательства, Лебедев возглавил его художественную редакцию. Вокруг новой издательской организации объединились единомышленники Лебедева; это были частью мастера, принадлежавшие к его поколению, а частью - представители художественной молодежи, ставшие его учениками. Детские книги, оформленные и иллюстрированные Лебедевым в двадцатых годах, принадлежат к числу лучших и наиболее характерных достижений искусства графики того времени. Они заложили фундамент новой, советской книжно-графической традиции. Это - советская классика, оказывающая и поныне влияние на развитие в нашей стране искусства книги. Детские книжки с рисунками Лебедева давно стали библиографической редкостью. А между тем рисунки художника в полной мере сохранили силу непосредственного эстетического воздействия на зрителей и не утратили ничего из присущих им педагогических качеств. Они одинаково интересны взрослым и детям. Такова, впрочем, неизменная судьба подлинного искусства: оно никогда не устаревает. Детские книги, оформленные и иллюстрированные Лебедевым между 1923 и 1930 годами, принадлежат периоду расцвета деятельности художника, отражают эволюцию его изобразительной манеры и характер творческих исканий. Лебедев начал работать для детей еще в дореволюционное время. Двадцатилетним юношей он стал постоянным сотрудником детского иллюстрированного журнала «Галчонок». Позже, в 1918 году, он участвовал в иллюстрировании детского альманаха «Елка», составленного А. Н. Бенуа и К. И. Чуковским под редакцией М. Горького. Это выступление молодого художника было впоследствии высоко оценено художественной критикой. Альманах «Елка», по справедливому замечанию Е. Я. Данько, «механически соединил остатки прошлого детской книжки и начало пути ее будущего развития. Заглавная картинка А. Бенуа- бледноватая узорная елка и миловидные крылатые эльфы вокруг нее, тут же - розы, травы и бескостный, безликий младенец С. Чехонина. Затем далее - картинки Ю. Анненкова к сказке К. Чуковского, где из путаницы ломаных линий и кружевных штришков гримасничают очеловеченные самовары, сливочники, чашки - и вдруг, совсем неожиданно, первый реальный образ в детской книжке за много лет - белозубый и черномазый «Трубочист» В. Лебедева. Жизненно веселый, построенный простыми крепкими линиями, с метелкой под мышкой, с бубликом в прекрасно нарисованной руке, он почти ошеломляет своей конкретностью среди худосочного узора других страниц». В отзыве критика тонко подмечена главная творческая особенность, характеризующая Лебедева и резко выделяющая его из среды других мастеров книжной графики того времени, стилизаторов и декоративистов. Конкретность, жизненная достоверность изображения и была тем принципиально новым качеством, которое Лебедев стремился внести в иллюстрацию к детской книге, обратив ее от стилизации к живому и непосредственному наблюдению реальной натуры. Лебедев вкладывал в рисунки весь свой огромный, издавна накопленный опыт художника-реалиста, острого и зачастую иронического наблюдателя, пристально и систематично изучившего окружающую действительность. Художник обладал глубокими и разносторонними профессиональными знаниями. Он в совершенстве изучил пластику человеческой фигуры во всем многообразии ее движений. Спорт, балет и цирк, наконец, трудовые процессы человека с их своеобразными ритмами были постоянным объектом его внимательных и страстно заинтересованных наблюдений. Лебедев стал знатоком многих ремесел и, быть может, ничто не ценил так высоко, как профессиональное мастерство. Когда Лебедев начал работать в Детгизе, он уже располагал немалым опытом творческой интерпретации своих знаний, умением обобщать наблюдения и виртуозно выражать их разнообразной графической техникой. Он был уже признанным мастером акварели и станкового рисунка, журнальной графики и политического плаката. За ним числились сотни карикатур, беглых зарисовок и тщательно отделанных жанровых композиций, опубликованных в «Новом Сатириконе» и других журналах, а также обширные циклы этюдов карандашом и кистью, изображающих обнаженную натуру; созданная в 1920-1921 годах серия станковых рисунков под общим названием «Прачки» обратила на себя пристальное внимание художественной критики; наконец, в те же 1920-1921 годы он создал около шестисот плакатных листов «Окон РОСТА», сыгравших огромную роль в развитии советского плаката. В тот же период Лебедев обратился к постоянной и систематической работе в детской книге.

В 1921 году он сделал экспериментальную цветную литографированную книжку «Приключения Чуч-ло», с текстом, написанным самим художником. Поиски «детской специфики» определили облик и содержание этой маленькой книжки. Текст ее написан как бы от лица ребенка и воссоздает интонацию детской речи. Художник выполнил на литографском камне всю книжку, подражая неправильности и небрежности детского почерка; во многих иллюстрациях имитированы приемы детского рисунка. Лебедев пошел здесь по ложному пути, который впоследствии сам осудил. По его собственному утверждению, «если художник нарочито мыслит, как ребенок, то ничего у него не получится, и его рисунок будет легко разоблачен как художественно фальшивый и тенденциозно-педологический». Однако, несмотря на неудачу этой книжки, в ней были качества, нашедшие в дальнейшем плодотворное развитие в лебедевской графике. Лучшие из иллюстраций свободны от нарочитой «детскости» и могут служить образцовым примером живописного рисунка, острого и выразительного, в котором сознательно и целеустремленно использованы эстетические возможности, заложенные в технике цветной автолитографии. Неудача «Приключений Чуч-ло» не отклонила художника от исканий, наметившихся в этой книжке.

В 1923-1924 годах в издательстве «Мысль» одна за другой вышли в свет четыре книжки русских народных сказок в оформлении Лебедева: «Медведь», «Три козла», «Золотое яичко» и «Заяц, петух и лиса», в цветных литографированных обложках и с литографированными иллюстрациями, черными в двух первых книжках и цветными в последних. Три из них воспроизведены в данном издании. Оформление этих сказок представляет собой итог новаторских исканий Лебедева в сфере искусства книги. Художник подверг решительной перестройке все основные принципы классического линейноконтурного рисунка с его объемными формами, моделированными светотенью. Не менее глубоко переработаны художником и приемы декоративно-плоскостного силуэтного рисунка, характерного для русской книжной графики двух первых десятилетий XX века. Линия контура, замыкающая силуэт формы, имеет лишь второстепенное значение в графике Лебедева. Главную структурную роль играет не линия, а цветовое пятно с неуловимыми очертаниями, расплывающимися в светопространственной среде; вместо линейных отношений выступают отношения живописных масс и тональностей, а форма не моделирована, а как бы пронизана светом. Важнейшим средством эмоционально-образного выражения становится цвет. Но в противоположность раскрашенным картинкам, нередким в практике русской книжной иллюстрации начала XX века, цвет в рисунках Лебедева не накладывается на готовую форму, а сливается с ней в нерасторжимое художественное единство. Поиски «детской специфики» и образов сказки направлены теперь совсем иначе, чем в «Приключениях Чуч-ло». Художник отказывается от имитации приемов детского творчества. Обращаясь к фольклорной теме, он ищет опору своим исканиям в традициях изобразительного фольклора, имеющих общие истоки и общие принципиальные основы с народной сказкой. Образцом становятся для него русские лубочные картинки с их лаконичным и метким обобщением формы, со свойственной им яркой многоцветностью и выразительностью характеристики сказочных персонажей. Впрочем, в иллюстрациях Лебедева нет ни подражания, ни стилизации. Приемы народного лубка чуть уловимы в рисунках и переработаны художником вполне самостоятельно и творчески. В 1921 году, одновременно с «Приключениями Чуч-ло», Лебедев выполнил рисунки к сказке Р. Киплинга «Слоненок», которые, как и иллюстрации к «Приключениям Чуч-ло», послужили исходным пунктом для дальнейших творческих исканий художника. Именно в этой работе наиболее отчетливо сформировались особенности новой книжно-графической системы Лебедева. В оформлении «Слоненка» художник опирался на опыт своей работы над плакатными листами «Окон РОСТА». Язык его графики подчеркнуто лаконичен, он передает лишь основные связи явлений. Форма развертывается на плоскости, нигде не нарушаемой мотивами иллюзорной глубины. Нет ни предметного фона, ни пейзажа, ни орнамента - белый книжный лист становится той средой, в которой живут и действуют персонажи сказки Киплинга. Отказываясь от контурной линии, художник строит рисунок на сочетании и противопоставлении серых и черных плоскостей, обобщающих форму и пластику изображаемой натуры. К приемам, разработанным в оформлении «Слоненка», примыкает обширная группа лебедевских книжек, в том числе «Цирк», «Мороженое», «Вчера и сегодня», «Как рубанок сделал рубанок». Все эти книги вышли в издательстве «Радуга», первые три - в 1925 году, последняя - два года спустя. В этот период началось сближение Лебедева с Маршаком, впоследствии перешедшее в тесное и долголетнее творческое содружество. Различие творческих темпераментов не мешало совместной работе. Мягкий лиризм Маршака и острая ирония Лебедева отлично дополняли друг друга. Тексты всех перечисленных выше книжек написаны Маршаком.

Членский билет профессионального союза работников искусств СССР Владимира Лебедева

Первая из них - «Цирк» - была в большей степени лебедевской, чем маршаковской. Поэт сделал лишь стихотворные подписи к готовым акварелям художника. Это одна из самых веселых и изобретательно построенных цветных книжек Лебедева. Средством изображения персонажей «Цирка» - атлетов, эквилибристов, клоунов и дрессированных животных - становится восходящее к плакатным приемам сопоставление контрастных, ярко окрашенных плоскостей. Их цвет, всегда локальный, интенсивный и чистый, образует в книге стройную, тонко продуманную декоративную гармонию. Отнюдь не имитируя приемов детского рисунка, художник сумел передать стиль восприятия и мышления, свойственный детям. Фигуры людей и зверей обобщены почти до грани схемы; но в схеме уловлено главное - стремительность и эксцентричность движения. В сходных принципах решена серия цветных иллюстраций к «Мороженому». В картинках нет сюжетного действия, персонажи не наделяются индивидуальной характеристикой. Художник создает не образы, а как бы обобщенные представления- старенького бородатого мороженщика, веселого конькобежца, лихого лыжника и других действующих лиц стихотворного рассказа Маршака; главный персонаж, «толстяк», соединяет черты клоуна и карикатурного нэпмана. Благодаря силе типизации, которой достигает здесь художник, его рисунки становятся понятными и увлекательно интересными маленькому зрителю. Лучшей работой в этой группе является оформление книжки «Вчера и сегодня». Едва ли будет преувеличением назвать ее одной из вершин в искусстве детской книги. Художественная система, созданная Лебедевым, раскрывает здесь все заложенные в ней возможности. В книжке Маршака и Лебедева развернут поэтичный и вместе с тем сатирический диалог вещей. Электрическая лампочка спорит со стеариновой свечкой и керосиновой лампой, пишущая машинка - с пером и чернильницей, водопровод- с коромыслом и ведрами. Замысел поэта и художника можно назвать в известном смысле программным для детской литературы двадцатых годов. В формах сказки, доступной самым маленьким детям, рассказано о важнейших процессах, происходивших в стране, об изменениях жизненного уклада, о борьбе старого быта с новым и о неизбежной победе нового. Этому замыслу Лебедев подчинил все средства художественного выражения, найденные и использованные с неистощимой выдумкой. Контраст между старым и новым дан не только в теме, но и в самом языке рисунка, в цвете, ритме и приемах изображения. Сопоставление «вчерашнего» и «сегодняшнего» начинается с обложки. Под крупной черной надписью «Вчера» черно-серыми расплывающимися пятнами намечены сгорбленные силуэты прошлого; старуха в чепце и шали с керосиновой лампой в руках, бородатый водонос и ветхий канцелярский чиновник во фраке, несущий перо и чернильницу. А ниже, по красным буквам надписи «Сегодня», энергично маршируют четкие, ярко раскрашенные фигуры электрика, водопроводчика и девушки с пишущей машинкой. По цвету и ритму обложка напоминает плакаты РОСТА; а следующий лист, с изображением предметов «старого мира» и намеренно небрежным рукописным шрифтом, восходит к традициям искусства вывески. Спор старого с новым проходит сквозь всю книжку. Художник изобретательно раскрывает своеобразную «психологию предметов», выраженную, впрочем, не сюжетным действием (его и нет в картинках), а графической композицией, цветом и манерой рисунка. Обгоревшая стеариновая свечка надломлена и скривилась, керосиновая лампа сгорблена как старушка, ее абажур и покосившееся стекло окрашены блеклыми тонами. Изображая электрическую лампочку, художник интенсифицировал цвет и так искусно использовал контрасты красного, белого и черного, что вся страница кажется светящейся. Изобразительно-декоративные элементы оформления, все его разнородные и намеренно разностильные мотивы - от жанровой сатирической картинки до чертежной схемы, от тщательно воссозданной «рукописной» страницы до яркого по цвету и плакатно упрощенного изображения деревенских девушек с коромыслами, от обложки до заключительной иллюстрации - связаны между собой объединяющим ритмом и слагаются в стройное целое. Лебедеву удалось добиться взаимной обусловленности всех графических элементов книги и достигнуть архитектонической ясности, которую он считал главной целью и лучшим достижением созданной им системы. Не менее программно по идейному содержанию и столь же глубоко и строго продумано изобразительное оформление книжки «Как рубанок сделал рубанок». Текст и графика срастаются здесь в нерасторжимое единство, в книжке нет изображения человека. Изощренный мастер натюрморта, Лебедев показывает зрителю только вещи, но добивается впечатления такой материальности и конкретности, какие дотоле не имели себе равных в книжной графике. В рисунках Лебедева передана фактура - и гладкая поверхность деревянного рубанка, гибкость и блеск стальной пилы, тяжесть и плотность необструганного древесного ствола. Темой книжки становится поэзия труда, одухотворяющая рабочие инструменты. Раскрывая руководящие принципы своей работы в детской книге, Лебедев писал: «Постараться по-настоящему подойти к интересам ребенка, как-то сжиться с его желаниями, вспомнить себя в детстве - одна из главнейших задач художника... Сознательно и с неослабевающей энергией сохранить определенный ритм на протяжении всей книги, то ускоряя, то замедляя его плавными переходами, - вот тоже едва ли не основное условие... Страница должна приковывать внимание целиком. Детали прочитываются только после понимания общего замысла... Рисунок и текст должны быть разрешены возможно интенсивнее... Книжка должна вызывать радостное ощущение, направлять игровое начало на деятельность ребенка и желание побольше узнать...» Несколько раньше Лебедев говорил: «Конечно, рисунок для детей должен быть рисунком понятным. Но все же рисунок должен быть таков, чтобы ребенок мог войти в работу художника, то есть понял бы, что было костяком рисунка и как шла его стройка». Эти принципы и художественные приемы, сформулированные Лебедевым и разработанные им в оформлении детских книг, - которые, не опасаясь преувеличения, можно назвать классическими, - легли в основу творческой деятельности не одного только Лебедева, но и большой группы его учеников и последователей. Молодые ленинградские графики двадцатых-тридцатых годов развили и своеобразно переработали идеи и принципы своего учителя, осуществив высокий расцвет советской иллюстрированной книги для детей. Автор статьи: В. Петров.

Евгений Шварц

Печатный двор

Году в двадцать седьмом, когда работа в Детском отделении Госиздата вошла в колею, мы часто ездили в типографию "Печатный двор", на верстку журнала или очередной книжки. В те дни я был особенно озабочен, обижен близкими друзьями, домашней своей жизнью, но эти поездки вспоминаются как бы светящимися, словно картонажики со свечкой внутри. Они сияют своим воображаемым игрушечным счастьем. В дни таких поездок я наслаждался игрушечной, непрочной и несомненной свободой. По роковой, словно наговоренной бездеятельности моей я с неохотой пускался даже в этот легкий путь. Откладывал поездку на самый последний срок. И у Геслеровского переулка, среди плохо знакомых улиц Петроградской стороны, меня вдруг поражало чувство освобождения от домашней и редакционной упряжи, не Бог весть какой тяжелой, но все же натирающей плечи. И я не мог понять - зачем я скрывался, прятался от праздника. Я шагаю по переулку, напоминающему - не хочу угадывать что. Так свободнее. Как будто Екатеринодар в самом раннем моем детстве. Не вглядываюсь. Вот и кирпичный забор, и кирпичные стены "Печатного двора". И любимое с донбассовских времен, со "Всесоюзной кочегарки" обаяние типографии, работы ощутимой, видимой, охватывает меня. Сдав материал в верстку, поговорив с метранпажем и наборщиками, я отправился бродить по всему зданию "Печатного двора"; подчиняясь все тому же чувству свободы. Только что привезенный из Германии офсет, его начинают осваивать, он на ходу. Смотрю и смотрю, и не мoгy поймать повторяемости, машинности движений его многочисленных рычагов. И вдруг в блеске никелированных частей, в мостиках и лестницах, я сильно, но коротко, всего на миг, вспоминаю нечто праздничное, давно пережитое. Что? Так я смотрел в ясный день, чувствуя, как дрожит палуба, в застекленный сверкающий люк машинного отделения на пароходе и...

И страх охватывает меня. Мне страшно спугнуть полное радости воспоминание, страшно утратить чувство свободы. Я не смею восстановить, разглядеть, что пережил когда-то, откладываю. Потом, потом! И убегаю.

При входе в литографию оглушительно гремит машина, моет литографские камни. Тяжелое квадратное корыто трясется и трясется, катает по камням стеклянные шарики. Я вхожу в светлые и просторные комнаты литографии. Здесь в свои наезды встречаю я непременно кого-нибудь из гвардии Владимира Васильевича Лебедева. Он заведовал в те дни художественным отделом Детгиза. И держал молодых художников строго. Они обязаны были сами делать рисунки на литографских камнях, следить за печатанием своих книг. В те дни Владимир Васильевич Лебедев считался лучшим советским графиком. Один художник сказал: "Лебедев настолько опередил остальных, оторвался, что трудно сказать, кто же следующий". Он работал непременно ежедневно, не пропуская. С утра приходила к нему натурщица. Потом он трудился над иллюстрациями книг. Потом шел в редакцию, где пристально, внимательно, строго разбирал иллюстрации учеников. И боксом занимался он столь же пристально, рассудительно. Он даже был до революции чемпионом в каком-то весе. И в двадцатые годы на состязаниях занимал он места у самого ринга, вместе с судьями. А дома возле кровати висел у него мешок с песком для тренировки. И он тренировался так же истово, как иные молятся. Но, несмотря на ладную свою фигуру, он не казался человеком тренированным, спортсменом в форме. Вероятно, больше всего мешала лысина во всю голову и несколько обрюзгшее лицо с дрябловатой кожей. Брови густые, щеткой, густые волосы вокруг лысины увеличивали ощущение беспорядка. Неприбранности. Неспортивности. И одевался он старательно, сознательно, уверенно, но беспокоил взгляд, а не радовал, как человек хорошо одетый. И тут чувствовалось что-то не вполне ладное, как в лице его. Матерчатый клетчатый картуз с козырьком вроде французского солдатского кепи, клетчатое полупальто, какие-то невиданные полувоенные длинные до колен ботинки со шнуровкой - нет, глаз на нем не отдыхал, а уставал. Талант Лебедева не вызывал сомнений, - ведь дух Божий веет, где хочет, даже в душах демонических, дьявольских. Но в данном случае об этом не могло быть и речи. Душа Лебедева была свободна и от Бога и от дьявола. Дух Божий веял в душе сноба, который всякую веру нашел бы постыдной. Кроме одной. Как Шкловский, как Маяковский, он веровал, что время всегда право. А это является иной раз, кроме всего прочего, еще и признаком денди, сноба. Он одевался по времени.. Лебедев веровал в сегодняшний день, любил то, что в этом дне сильно, и презирал, как нечто непринятое в хорошем обществе, всякую слабость и неудачу. То, что сильно, и людей, олицетворяющих эту силу, любил он искренне, любовался ими, как хорошим боксером на ринге. И узнавал их и распределял по рангам с такой безошибочностью, как будто они обладали соответственными дипломами или титулами. Больше подобных людей любил он только одно - вещи. У него была страсть ко всяким вещам. Особенно к кожаным. Целый строй ботинок, туфель, сапог стоял у него под кроватью. Собирал он и кожаные пояса. Портупеи. Обширная его мастерская совсем не походила на комнату коллекционера. Как можно! Но в отличных шкафах скрывались отличные вещи. И в Кирове во время. войны Лебедев потряс меня заявлением, что ему жалко вещей, гибнущих в блокадном Ленинграде, больше, чем людей. Вещи - лучшее, что может сделать человек. И он завел альбом, в котором рисовал оставшиеся в ленинградской квартире сокровища. Какой-то замечательный половник. Кастрюли. Башмаки. Шкаф в прихожей. Шкаф кухонный. Все эти вещи уцелели его молитвами, бомба не попала в его квартиру. Как ясна и чиста от угрызений совести, похмелья, греха должна была быть подобная душа! Как спокойно, с каким цельным, полным наслаждением должен был бы обладать Лебедев натурой, сапогами, чемоданами, половниками, старинными лубками, женщинами, шкафами! А между тем близкие люди жаловались на его женственность, капризный характер. Это случается с мужественными, сильными людьми его вида. Они любят желания свои не меньше, чем собственные вещи. И избаловывают сами себя. Слишком прислушиваются к собственным капризам, устают, надрываются. В те дни Лебедев говорил часто: "У меня есть такое свойство". Говорил почтительно, даже как бы религиозно, удивляясь себе, словно чуду. "У меня есть такое свойство - я ненавижу винегрет". "У меня есть такое свойство - я не ем селёдки". Hо ученики его ужасно смеялись над этим. Фраза эта одно время употреблялась как пословица. "У меня есть такое свойство..." Да, да, несмотря на его снобическую замкнутость, умение соблюдать дистанцию, ученики знали его насквозь и любили поговорить о недостатках, о смешных сторонах учителя. Достоинства его не обсуждались. Да, Лебедев был великолепным художником, но это было так давно известно всем. О чем же тут говорить? А вот лебедевская скуповатость обсуждалась неутомимо. И костюмы его. И романы его. И характер его. А если речь заходила о нем как о художнике, то предпочитали говорить о неудачах. Например, о том, что станковая живопись ему не удается. Петр Иванович Соколов отнюдь, впрочем, не ученик Лебедева - осуждал и его рисунки.

Карандашом можно передать мягкость пуха и такую гpубость, перед которой грубость дерева, грубость камня ничего не стоят. А Лебедев знает, что мягкость пуха приятнее, и только ею и пользуется.

Знал Лебедев или не знал, что говорят о нем его ученики. Конечно, и не предполагал, как это обычно бывает. Но и он говорил о близких своих под сердитую руку, а то и просто ни с того ни с сего, с беспощадной злобой. Хуже завистника. Люди раздражали его самим фактом своего существования, стесняли, как сожители по комнате.

Так вот он и шел, великолепный художник, свободный от веры и неверия, шагал своей дорогой, уважая силу и ее носителей, вдумчиво и почтительно слушаясь самого себя, капризничай и дуря.

Итак, в литографии я встречал непременно графиков из гвардии Владимира Васильевича Лебедева,

Это был золотой Век книжки-картинки. Фамилия художника не скрывалась среди выходных данных, наряду с фамилией технического редактора, а красовалась на обложке, рядом с фамилией писателя.

Как это часто бывает расцвет лебедевский группы сопровождался нетерпимостью, резким отрицанием предыдущей школы. Самым обидным, уничтожающим ругательством было "мирискусничество". Бакст вызывал гримасу отвращения, он просто не умел рисовать. Сомов - презрительную усмешку. Головин был "украшатель", как и все, впрочем, театральные художники. Замирайло не понимал форму, и так далее, и так далее. Все они были эпигоны, стилизаторы, литераторы. Литературность - это было самое серьезное обвинение для художника. Он обязан был высказываться средствами своего искусства. Лебедев был особенно строг к нарушителям этого закона. Даже за пределами изобразительных искусств. Он не мог простить Чарушину, что тот еще и пишет рассказы. Значит, он недостаточно одарен в своей области, если его тянет в соседнюю. Я понимал, что это требование здоровое. Литературность - губительна. для художника. Но иной раз мне Казалось, что для людей, иллюстрирующих книги, некоторая доля литературности обязательна. К авторскому тексту художники относились иной раз надменно. Например, Лебедев, иллюстрируя строки Маршака, говорящие, что там, где жили рыбы, человек взрывает глыбы, - уклонился от литературной сюжетной стороны этих строк, изобразил не взрыв, а двух-трех спокойно и безотносительно к тексту плавающих рыб. Вторым строгим требованием, которое предъявлял Лебедев к ученикам, было знание материала. Точно было известно, кто знает и может рисовать лошадей, кто море, кто детей. Тома Сойера выпустили со старыми американскими иллюстрациями. Лебедев сказал, что они плоховаты, но в них есть настоящее знание материала, среды, времени. И третьим требованием было понимание технической стороны дела. Какое клише будут делать с твоего рисунка - тоновое или штриховое? На сколько красок рассчитана твоя книжка-картинка? И перенесите свой рисунок на литографский камень сами. Должна чувствоваться авторская рука. Итак, я шагаю по литографии, здороваюсь с художниками и с завистью смотрю на их ощутимый, видимый, отчетливый труд. Вот Курдов, потомок курда, попавшего в плен во время турецкой войны и сосланного на Север, не то в Вятку, не то в Пермь. Он охотно отрывается от работы и хохочет, черный, широкогрудый, с чубом на лбу, с разбойничьими лапищами. Вот Васнецов, наивный, краснолицый, с выпученными светлыми глазищами. Кажется, он вспылил, да так и остался. Вот и Чарушин, ладный и складный, и уж до того открытый, словно показывает тебе горло, говоря "а-а-а"... Ну весь, весь нараспашку - и вместе с тем самая темная душа из всех. Вот Пахомов Алексей Федорович, самый взрослый, определившийся и талантливый из лебедевских учеников. На работу смотрит он спокойно, по-крестьянски, как на урожай, который несомненно удастся собрать и продать, если будешь вести себя осторожно. И это удается ему. Вот Тамби, знаток моря, тихий, молчаливый, заикающийся, румяный, в те годы худенький. Вот и многие другие, которых я не знаю по фамилии, но здороваюсь с ними по-братски. Все мы, как когда-то в реальном училище, знакомы. И я с завистью смотрю на их ощутительный, видимый труд, но что-то беспокоит меня. Мешает завидовать до конца. Я не хочу думать, что именно. Потом, потому И потом, много уже лет спустя, понял я., что почувствовал почти во всех молодых художниках, несмотря на разные характеры их, и дарования, и судьбы. Я не хотел бы быть на их месте. Да, они делали свое дело, делали отчетливо, понимая, что такое мастерство. Но так же отчетливо и нелитературно маршировали гвардейские части, и кавалеристы шагали по улице так же лихо, презирая штатских со всей их сложной жизнью. Гвардейцы. Хоть и не графы, но графики. Аристократичность, причастность к высшим сферам заменялась тут причастностью к высшему, начисто лишенному литературности искусству. А обеспеченность - беспечностью. Старшее поколение - Тырса, Лапшин, да и Лебедев, сколько бы он ни прятал это, - были людьми по-настоящему образованными. Я помню, как Тырса спорил с Тыняновым, заступаясь за Боткина, восхищаясь с настоящим пониманием литературы "Письмами из Испании". Они не щеголяли своими знаниями, как "мирискусники", но питались ими по мере надобности. А молодые плыли без всякого багажа, даже без лебедевской веры в сегодняшний день. Вера, неверие, знание - не оправдали себя. И они не были одиноки в своей свободе от багажа. Новый опыт требовал новых знаний. Кто-то писал, что до сих пор, до революции, русские интеллигенты строили леса вокруг отсутствующих зданий. И в самом деле. Люди как бы впервые увидели смерть и жизнь, и подвиги, и предательство, а детство их и молодость ушли в историю. Ушло с историей время, когда они учились говорить. Лебедев, Лапшин, Тырса понимали, что старыми знаниями жить нельзя, но питались ими по мере надобности. А молодые писатели, художники, музыканты все посмеивались. Нет, я не мог до конца завидовать художникам у литографских камней. Недавно я с помощью Маршака как бы выбрался на дорогу, почувствовал, во что верю, куда и зачем иду. Но почему же я так мало работаю? Почему томятся и слоняются, словно не находя себе места, и мои друзья? Потом, потом, это потом пойму, а сейчас вернусь к наборщику, верстающему "Еж". У него дела идут благополучно. И у нас завязывается разговор о верстке вообще. В те дни в Москве лефовцы и их многочисленные ученики освободились от всех типографских традиций в этой области, что глубоко раздражало пожилого моего, знающего себе цену собеседника.

С каких это пор московские наборщики указывают питерским? Московский наборщик зимой набирает, а летом уходит на свое хозяйство, столярничает, огородничает. Раньше говорилось, что у московского наборщика на поясе верстка, а за поясом топорик. А у питерского на ногах опорки, а на голове котелок. Он о своем хозяйстве не заботится!

И собеседник мой рассказывает о легендарных подвигах наборщика по имени Афиноген Максимович, а по прозвищу Фатаген Керосинович. Он дома не бывал неделями, уверял, что жена его голодом морит. Он сосиски покупал не на вес, а на сажени, и соответственно пил. А зато как работал. В "Новом времени" уж, кажется, было из чего выбирать. Там платили так хорошо, что лучшие наборщики подобрались в типографии. Но все же Суворин особо ценил Афиногена Максимовича. Ему прощалось все. В день суворинского юбилея его одели в сюртук и позвали на банкет. А Фатаген Керосиныч, ха-ха, вот человек, напился и всю правду сказал Суворину:

"Помнишь, - говорит, - как я попросил у тебя аванс, а ты отказал?"

Ха-ха! Вот человек! Но и это ему простилось, потому что мастер был! Только посмеялись. Да и один ли Фатаген Максимович! Все умели и пить и работать. Суббота называлась у наборщиков "концерт". Пили и платили. Воскресенье: "водевиль с переодеванием". Все пропивали с себя. А понедельник: "нищие духом". Приходили в типографию - на ногах опорки, а на голове котелок. А теперь, видите ли, московская верстка пошла! Колонцифру в поле. Игра шрифтов! А кому она нужна? Иду и вижу, выставлена книжка в окне: "Сто лет малому". Что такое? Какому малому сто лет? Оказывается, Малому театру. До чего дошла игра шрифтов, что слово "театру" не видишь. Игра шрифтов! Не умеют работать и стараются придумать почуднее. Доигрались! Показали бы им прежде! И он рассказывает, как строг был Афиноген Максимович, когда учил его типографскому делу. Как заставил угостить себя на всю первую получку. Как утром после выпивки, по дороге в типографию, увидел ученик своего учителя в дверях трактира, вполне нищего духом.

"Афиноген Максимович! Поднесите опохмелиться!"

А он отвечает:

"Я с оборванцами не разговариваю".

Ха-xa| А я был одет вполне прилично, в тройке. Ха-ха. Вот был человек. А вдруг в этом и есть секрет, думаю я, отправляясь в цинкографию, где задерживают клише. Работа, и полная свобода. Неделями он дома не бывал. Я занимаюсь гимнастикой, бросил курить, обливаюсь холодной водой, а чтобы работать, может быть нужна эта артистическая свобода от обязанностей, когда только одни законы и признаются, - законы мастерства. Из Майкопа вынес я интеллигентски-аскетический дух, уважение к естественности, сдержанность. A что, если в порочности - истина? Порочный человек правдив в одной области, и это многое определяет и во всей его жизни. Не есть ли моя сдержанность - просто робость, холодность, отсутствие темперамента? Но мысли эти нарушают сегодняшнюю игрушечную свободу. Потом, потом! И я вхожу в цинкографию. Здесь царствует тишина. В ванне с кислотой доспевают клише. Острый химический запах мешает дышать. Работа здесь идет невидимо для глаз, придет время - процесс завершится. Может быть, и с нами так, мечтаю я, спускаясь по лестнице и разглядывая готовые клише, которые несу на верстку. Может быть, придет день и исчезнет отвращение к письменному столу? И вернется тот поток, который так радовал меня в ранней молодости, когда писал я свои безобразные, похожие на ископаемых чудищ стихи? Конечно, он вернется. И я вижу, переживаю с массой подробностей себя в новом качестве. Я неутомимый работник! Я живу без вечного ужаса перед своей уродливостью! Я больше не глухонемой! Я слышу и говорю! У меня есть точка зрения, не навязанная, а найденная, органическая. Мы идем к ручному станку делать оттиски первых сверстанных полос журнала. Возле машин мастера, строгие, сосредоточенные. Словно врачи на консилиуме, занимаются приправкой клише. И я уже не завидую их ощутимой, видимой работе, - я так ясно вижу и себя работающим. Так ясно, что, проходя через брошюровочный цех, с необыкновенной легкостью представляю себе, что это мои книжки горой высятся у столов. И это наполняет меня самым картонажным игрушечным счастьем, которое не могу я забыть до наших дней. Домой я возвращаюсь пешком, чтобы подольше пожить в моем картонном мире. Я опьянен, и добр, и счастлив. Я вспоминаю о Лебедеве - и обвиняю себя в излишней требовательности. Скаковая лошадь прекрасна, когда бежит, - ну и смотри на нее с трибун. А если ты позовешь ее обедать, то несомненно разочаруешься. Лебедев-учитель и Лебедев-художник - великолепны. Что же ты тащишь его за стол и отрицаешь его право не принимать винегрет и не есть селедки. И почему я так уж строг к себе? О какой, собственно говоря, работе мечтаю? Почему я так сильно позавидовал графикам и наборщикам? Такую работу и я делаю. Подумаешь, подвиг - иллюстрировать чужой текст, иной раз неприятный тебе, а потом переносить свою, так сказать, вышивку на камень. А наборщики чем лучше? Да, они лихо набирают и верстают чужие слова. Не о такой работе мечтаем мы. Мы хотим рассказать нечто такое, что, по любимому нашему тогдашнему определению, "соответствует действительности". У одних знакомых был попугай, который знал два слова: "Радость моя!" Он повторял эти единственные свои слова и с горя и с голоду. Кошка подползает к нему, перья встали дыбом от ужаса, а он вопит одно: "Радость моя!" - слова его ничем не соответствуют действительности. Не уподобляться же этому несчастному. Все это так. Но и не работать во всю силу постыдно. И страшно. Лучше плохая работа, чем полное бесплодие. А не начать ли работать сегодня же? Просто записать сегодняшний день? Но едва я начинаю перебирать то, что пережито с утра, как все впечатления, словно испугавшись, убегают, расплываются, перемешиваются. Попытки их передать - робкие и осторожные - кажутся в картонажном мире непристойными, грубыми. "Потом, потом!" - приказываю я себе. После дня, проведенного в типографии, я начинаю уставать. Мысли теряют стройность и утешительность. Все чаще и чаще мысль обрывается, и я не думаю ни о чем, я повторяю обрывки стихов, столь же нестройных и бессмысленных, как душевное состояние, в которое я постепенно погружаюсь. Путь мой лежит мимо маленького тесного рынка с вывеской:

"Дерябкинский рынок открыт целый день".

От сотни дробинок укрылся я в тень,
Дерябкинский рынок открыт целый день, -

бормочу я полусознательно-полусонно.

По сотням картинок ведет меня лень,

Уже темнеет, день кончается, скоро рынок закроют. Хозяйки входят в решетчатые ворота.

От скрипа корзинок у теток мигрень,
Дерябкинский рынок открыт целый день.

И среди этого потока неподвижно и надменно, опираясь на забор или усевшись на земле, устроились инвалиды гражданской или германской войны. Совесть их чиста. Все обязанности сняты судьбой. К вечеру так или иначе, но всем удалось опьянеть. Иные философствуют страстно, иные поют, никто не слушает друг друга, и все они в горести своей сейчас к вечеру наслаждаются жизнью, имеют точку зрения, понимают все.

Повыше ботинок из жести голень,
Дерябкинский рынок открыт целый день.

Инвалиды счастливы. А женщины с корзинками и не мечтают о счастье, и не замечают отекших счастливцев. Какое там счастье! Они отвечают за детей, за стариков, оставшихся дома. За мужей. Они кажутся мне тут единственными взрослыми, несмотря на свою суетливость. И мне становится страшно. Я трезвею. Я не хочу походить на поэтоподобных распухших чудовищ, как это ни соблазнительно. Но и со взрослыми мне не по пути. И я сажусь в трамвай с тем, чтобы сегодня же непременно начать работу. Начать писать. Впрочем, сегодня я устал. Начну с понедельника. Нет, понедельник тяжелый день. Но с первого непременно, непременно, во что бы то ни стало, я начну новую жизнь. И скажу все.

Однажды Лебедь, Рак и Щука везти с поклажей воз взялись...». Что из этого получилось, раньше было известно всем, теперь - пока еще - многим. Заглавие статьи - цитата из юбилейного поздравления, присланного Самуилом Маршаком своему соратнику - художнику Владимиру Лебедеву.

Какой же воз пришлось везти им слаженно и дружно, судя по строчке, отрицающей идею крыловской басни? В 1924 г. поэт С. Маршак, в ту пору занимавшийся не только творчеством, но и организацией работы по развитию новой детской литературы, знакомится с художником В. Лебедевым, ставшим его сподвижником в создании и продвижении книги к детям молодой Советской страны.

Настала пора пристального внимания к детству, время становления нового мышления, новых представлений о роли детей в истории государства. Достаточно вспомнить выступление наркома просвещения А.В. Луначарского на собрании детских писателей и педагогов с докладом «Пути детской книги» (1929 г.), где однозначно и четко была определена роль не только детей как будущего страны, но и тех завоеваний, к которым привела свершившаяся революция. «Забота о детях будет не только частью нашей революции, но она - необходимейшая мера самой прочности революции... Судьба России лежит именно в детях».

Что касается книжного дела, то забота о детях выразилась в увеличении тиражей, постепенном переходе от частного к государственному книгоизданию, формировании круга детского чтения, где на первом месте были не только книги, славящие революцию, как кажется некоторым, но и книги, качество содержания которых не вызывало сомнений у взрослых. Это время отмечено их широким распространением среди городских и сельских детей, активной пропагандой детской литературы и детского чтения и - чего не было до и не будет после - созданием Института детского чтения.

Обложка книги «Слоненок»

В 1922 г. в Ленинграде, в Музее художественной культуры, проходила выставка художников из «Объединения новых течений». В ней участвовал В. Лебедев, который «выставил графические листы иллюстраций к книге Р. Киплинга «Слоненок» (Пг., 1922). Е. Штейнер называет их «манифестом нового подхода к детской книжной графике» . На протяжении долгих лет иллюстрации к «Слоненку» получали высокие оценки художников, искусствоведов, издателей.

Художник новой детской книги

Писавшие о работе В. Лебедева отмечали: в ней он показал себя как художник новой детской книги. Один из основных специалистов по творчеству художника - В. Петров пошел дальше, подчеркнув, что в ней «отчетливо сформировались особенности новой книжно-графической системы В. Лебедева » (выделено мной. - З.Г. ) .

Что же представляла собой эта система? Одна из основных ее особенностей - плакатный стиль оформления книги, стиль, который художник заимствовал у себя самого, который сформировался у него в пору работы в «Окнах РОСТА». Соответствуя стилю, В. Лебедев оставляет книжную страницу чистой, белой. Фоновое пространство редко бывает цветным, да и цвет-то слабый, пастельный, лаконичный. На этом фоне выделяются фигуры людей, животных, силуэты вещей, выполненные открытым цветом, чаще всего черным, красным, синим, желтым. Они изображены плакатно, схематично, разбросаны по всему листу.

Лебедевские фигуры Е. Штейнер называет «шарнирными марионетками». Они действительно похожи на марионеток и, кажется, в какой-то момент начнут двигаться, выполнять те действия, которые на рисунке представлены статично. Вот-вот соскочит с лошадки «прекрасная мисс Дженни» («Цирк»), сделает следующий шаг пожилой мороженщик со своим крашеным сундуком («Мороженое»), упадет на землю спиленный старый клен («Как рубанок сделал рубанок») и т.д.

Владимир Васильевич Лебедев (1891-1967)

Чаще всего В. Лебедев иллюстрировал произведения С. Маршака. Так сложилось, что художник и писатель совпали не только в творческом, но и в профессиональном плане: оба были очень требовательны к тому, чем занимались, знали свое дело досконально, работали в полном смысле не покладая рук, подчеркивая в творчестве друг друга то, что было удачным, необычным, стоившим особого внимания читателя.

Маршак в каких-то произведениях подхватывает плакатный стиль Лебедева, пишет динамично, ярко, создавая словесные картины, которые потом графически воплотит художник. Восприятию рисунков как движущихся, действующих способствуют звукопись и поэтические интонации С. Маршака. Слово, звук, рифмы поэта гармонично сочетаются с рисунками художника.

«Как рубанок сделал рубанок»

На поляне перезвон.
Это пилят старый клен.
Поперечная пила
Отхватила полствола,
Рвет кору и режет жилки,
Брызжут желтые опилки.
Только крякнул старый ствол -
И пошел, пошел, пошел.
Грянул наземь левым боком,
Утонул в снегу глубоком...

Стилизация

Думается, В. Лебедев любил заниматься стилизацией жизненных явлений. И дело здесь не только в традициях и опыте, накопленных им в процессе работы в «Окнах РОСТА». Стилизация как прием и подход нравилась художнику. В рисунках он видел жизнь как плакат, энергично, широко, активно развернутый перед взором человека. Не будем забывать, что стяка как напоминание о прошлом.

Рисунок точно совпадает с содержанием, в котором также главной является деталь, а не состояние. Деталь способствует восприятию происходящего с героем, но при этом не вызывает у маленького читателя сочувствия. Она, как и цвет в рисунке, - это констатация и осуждение жадности, потери чувства меры, закономерного результата исчезновения человеческого в человеке.

Еще одна особенность рисунков Лебедева - они разбросаны по всему листу. Пространство, свободное от текста, заполнено шагающими, движущимися, действующими героями. Но при этом индивидуальность и роль каждого не теряются. В шаге, посадке, повороте головы, протянутой руке заметны характер, принадлежность к профессии, состояние (например, рисованная книга «Охота»),

B. Лебедев был художником, жадно всматривавшимся в жизнь. Современники отмечали, что он любил наблюдать за пластикой человеческой фигуры, делал зарисовки различных движений. Его интересовали балет, спорт, цирк, каток, «хорошо сделанные вещи».

C. Маршак и В. Лебедев в некоторых своих ипостасях - полная противоположность. Маршак-человек кабинетный, «книжный червь», преуспевший в отвлеченных знаниях и науках. Лебедев - человек конкретного жизненного склада. Его ученики вспоминают о нем как о мастере, умевшем многое делать своими ру-

Лебедев жил и творил в эпоху революционных преобразований и создавал книги для детей, чье будущее виделось новым, свободным, ярким. Но стилизация, плакатность изображения не исключали деталей. В книжно-графической системе художника они играют особую роль. В стихотворении «Мороженое» детали помогают передать всеобщую радость наслаждения деликатесом, «отличным, заграничным, клубничным, земляничным», которая свойственна и детям, и взрослым.

Иллюстрация к стихотворению «Мороженое»

Детали придают рисунку колорит. Вот ребенок в штанишках на двух пуговичках объедается мороженым так, что пуговички еле удерживают полосатые штанишки. Вот толстяк взрослый с бабочкой, золотой цепью к брегету и перстнем, забыв о своем реноме, бежит к мороженщику. Детали помогают художнику сделать рисунок смешным. Хотя общий контур рисунка не меняется, толстяк, уничтоживший все мороженое, становится еще толще, теряет всю свою респектабельность. А вместо бабочки и брегета «на усах белеет иней, как на дереве в лесу, и сосулька на носу!».

Лебедев экономит цвет, не обращается к полутонам. Иллюстрируя «Мороженое», он берет цвета простые, открытые: красный, синий, зеленый, желтый. Полоски, точки, кружочки, клеточки разнообразят рисунок, придают плоскостному изображению выразительность, объемность. Но что интересно: по мере развития действия цвет становится более насыщенным, способствует пониманию происходящего. Толстяк так наелся, что не только щеки - руки у него стали ярко-красными, в цвет колес сундука с мороженым, долго катившихся по улице.

Художник не пользуется перспективой. У сундука одно колесо и одна рессора. Так обычно рисуют дети. Плоскостной мир им ближе и понятнее.

Но назвать лебедевские рисунки схематичными нельзя. Внутренняя жизнь изображения передана в цвете. Толстяк, превратившийся в сугроб, нарисован тремя цветами: бело-сине-черным с минимальным вкраплением желтого. Своей жадностью к мороженому он убил в себе жизнь. «Он стоит и не шевелится, а кругом шумит метелица!». Мрачный колорит рисунка, скорбно сложенные руки, склоненная набок голова и в самом низу, у ног, мини-изображение прежнего толками. Он досконально знал полиграфическое производство, был хорошим боксером, любил лошадей, страстно относился к конноспортивной жизни, любил и знал цирк, был прекрасным рассказчиком и дружил с интересными людьми вне своей профессии и внутри нее. При этом В. Курдов пишет: «Не простой, а очень сложный человек был Владимир Васильевич. Среди людей он жил замкнутой жизнью. К широкому общению с людьми его не влекло. Он говорил про себя: "Мне с Лебедевым не скучно"... В личную жизнь он никого не посвящал, а она была у него такой же непростой...» .

Откуда у Лебедева такие интересы, когда они сформировались?

Становление Лебедева как художника

(1891-1967) родился в Санкт-Петербурге в семье механика. Именно в семье он научился ценить умение человека работать, быть профессионалом. Сам выучился многим ремеслам, имел глубокие и разносторонние профессиональные знания. В рисовании любил точность, тщательно изображал каждую деталь. Особенно в том случае, когда это касалось машин. Здесь они с Маршаком были очень похожи.

Впоследствии В. Курдов, называвший себя учеником В. Лебедева, скажет: «Нашу работу Лебедев рассматривал, по существу, как следствие ремесла, приравнивал наш труд к труду рабочего...». С ним нельзя не согласиться, имея в виду ту физическую силу, то мастерство, которое вырабатывается годами, то терпение, которое художник вкладывает в создание своего произведения, то время, которое он тратит, чтобы глубоко познать изображаемое.

Требование глубины познания Лебедев относил прежде всего к себе. У него не было академической художественной подготовки, систематического художественного образования. Он учился в частных школах и студиях, преподавал сам, наблюдая за тем, как работают его ученики. Но это не помешало ему стать народным художником РСФСР и от коллег получить такие определения, как «признанный мастер», «крупный живописец», «знаменитый автор политических плакатов», «замечательный редактор», создавший свою школу, свое направление в иллюстрировании детской книги. Впоследствии его назовут «великим художником детской книги», «королем детской книги». И это будут заслуженные, проверенные временем определения . Всего этого он добивался трудом.

Выразительный словесный портрет В. Лебедева создан Б. Семеновым: «Я смотрел на его сильные руки в закатанных по локти рукавах, как на руки Зевса, который может создать все, что только пожелает. Умелые его пальцы действительно были способны на любую трудную работу, он сам сколачивал подрамники, натягивал холсты, строгал, чинил и склеивал мебель и этими же руками создавал, будто из воздуха, свои рисунки, где вы не найдете ничего приблизительного, ни одной неверной нотки» .

Первое появление имени В. Лебедева в послереволюционной детской книжке случилось в 1918 г., когда был выпущен сборник под названием «Елка». У него необычная история, какие бывают в необычное время. Книга была собрана из отдельных произведений известных авторов, среди которых B. Брюсов, М. Горький, К. Чуковский, и проиллюстрирована теми, кто уже тогда был славой русского искусства, - И. Репиным, М. Добужинским, С. Чехониным и др. Молодому Лебедеву, наверное, лестно было находиться среди таких имен. В книгу помещены три его иллюстрации. Кроме того, им выполнены обложка и титул. Если знать, что в сборник включены 19 произведений, то становится ясным: составители А. Бенуа и К. Чуковский доверили В. Лебедеву большую и важную часть работы по художественному оформлению книги. Кроме него три рисунка сделал только C. Чехонин. Остальные - по одному. Причины такого соотношения могут быть разными. Абсолютизировать сделанное Лебедевым не берусь, но не заметить его вклад в выпуск сборника нельзя.

Остерегаюсь говорить о том, что в этих иллюстрациях виден будущий мастер, со своим неповторимым стилем. Рисунки выполнены в черно-белой гамме, в реалистической манере. Лица людей чуть шаржированы, но того требует текст. И только пластика зайца (Н. Венгров. «Как прыгал зайчик»), удивительное правдоподобие его движений напомнят о себе, когда мы будем рассматривать созданную позже лебедевскую «Охоту». Современники художника заметили трубочиста (Саша Черный. «Трубочист»), Он поразил их своей жизненной конкретностью, веселой открытостью, точной передачей авторского замысла.

Чернощекий, белозубый,
А в руке огромный хлыст...
Сбоку ложка, как для супа.
Кто наврал, что он - злодей?
В свой мешок кладет детей?
Это очень даже глупо!

У искусствоведов разное представление об этом герое: одни видят в нем «классовый смысл» (Е. Штейнер), другие этот смысл отрицают (Д. Фомин). Мне кажется, что В. Лебедев, изображая трубочиста, думал об особенностях востребованной тогда профессии, а не о том, что детской книге нужен герой из народной гущи. У трубочиста сильные, хорошо прорисованные руки, широкий пояс, на котором укреплены важные для работы инструменты, мешок с сажей как эмблема профессии, забранные в ботинки шаровары, на коленях той же сажей вымазанные. Это человек, который привык хорошо и сноровисто делать свое дело. Такой герой не только во времена Лебедева - всегда нужен детской книге и ее растущим читателям.

Работа в Детгизе. Тандем Лебедев-Маршак

По одним сведениям, в 1924-м, по другим, в 1925 г. В. Лебедев приходит в Детский отдел Ленинградского отделения Госиздата (Детгиз) и возглавляет художественную редакцию. Литературным редактором стал С. Маршак, который и пригласил Лебедева. С этих пор и до 1933 г. они вместе везут воз проблем, связанных с изданием новой детской книги, поиском, обучением, «взращиванием» новых, советских по миропониманию авторов и художников.

Работе в Детгизе предшествовали встреча, знакомство и сотрудничество в издательстве «Радуга», где они выпустили несколько совместных книжек. И когда пришла пора Детгиза, Маршак точно знал, кого следует сделать главой художественной редакции. И не ошибся. Б. Семенов считает содружество Лебедева с Маршаком «неразрывным». Видимо, самой судьбе было угодно соединить их. Оба относились друг к другу с высокой степенью уважения.

Тандем Лебедев-Маршак не был чем-то исключительным для того времени. В 20-х годах XX в. так работали и Маяковский, и Чуковский. Художник не был фигурой, стоящей «за спиной писателя» и следующей его рекомендациям. Он был способен создавать книгу, в первую очередь книгу для детей дошкольного возраста, самостоятельно, понимая не только художественные задачи, которые следовало бы воплотить, но и задачи содержательные, продиктованные и революционным преобразованием мира, и познавательными потребностями детей.

У В. Лебедева есть книга «Охота», изданная в издательстве «Радуга» в 1925 г. Это книга без текста. Но рисунки в ней говорят о многом, хотя выполнены очень лаконично, с минимальным цветовым разнообразием. Цвет коричневый, черный, синий с оттенками голубого, темновато-желтый. Такой подбор цвета подчеркивает драматические коллизии, возникающие на охоте. Но фигуры охотников, зверей, животных, живущих рядом с человеком, столь выразительны, столь искусно расположены и вырисованы на белом листе бумаги, что перед глазами того, кто рассматривает их, будь то взрослый или ребенок, возникает яркая картина противоборства человека и зверя, силы и разума, борьбы за жизнь, которая одинаково дорога всем. И хотя фигуры стилизованы - лиц охотников мы не видим вовсе, а изображение животных плоскостное, - анатомия их передана так четко, так правильно, в соответствии с ситуацией, в которую попадают герои книги, что нет сомнения в реальности происходящего, в напряженнейшем и опасном характере борьбы между человеком и животным. Остается только пожалеть о том, что «Охота» давно не переиздавалась, а так рисовать животных сейчас некому. Да и слово «рисовать» мне кажется здесь не совсем точным, слишком простым для Лебедева. Это создание картины, это проживание запечатленного кистью события, это палитра чувств, событием вызванных.

Лебедев и Маршак, как и представители других парных творческих союзов, были равнозначно талантливы, потому и существовали вместе так долго. Единственное, что отличало их союз: оба были руководителями редакций, а значит, отвечали не только за свою работу, но и за работу других, за издательскую политику Ленинградского отделения Детгиза в целом.

Мистер Твистер

Будучи соавторами в полном значении этого слова, они старались и другим передать свое понимание совместной работы писателя и художника над детской книгой. Известный ис- следова/ель детской литературы М. Петровский, размышляя об особенностях такой работы, возражает против слова «иллюстрировать». Оно кажется ему «крайне неточным». Согласно его мнению, художник не иллюстрирует, а «превращает в книгу» замысел автора. И она получается тогда, когда работа двух творческих людей «не расслаивается, как вода и подсолнечное масло, но образует органическое единство, которое и есть книга, совместное произведение двух мастеров» . Это хорошо видно на примере «Мистера Твистера», появившегося впервые в 1933 г. в журнале «Еж» (№ 5). Вышедшая отдельно книга перерабатывалась и переиздавалась несколько раз.

В. Петров указывает на шестикратное при жизни поэта и художника переиздание . При этом и поэт, и художник старались сделать текст и рисунки более убедительными.

Истории создания «Мистера Твистера» даны у Б. Галанова («детский вариант», рассчитанный на читателя-школьника) и Ю. Ле- винга (подробный и интересный текстологический комментарий) . Исследователи представили анализ процесса работы над произведением. Я не ставлю перед собой задачу сравнивать их. Хочется подчеркнуть, что обе истории показывают, как ответственно и автор, и художник относились к созданию детской книги. Об этом свидетельствуют прежде всего название произведения и титул издания, то, что ребенком прочитывается и просматривается быстро, без оглядки. Для юного читателя важно идти дальше, к содержанию. Но это - для читателя.

У автора и художника другой взгляд на происходящее. О своей работе С. Маршак пишет: «Пожалуй, ни над одним из стихотворений я не трудился так настойчиво». Он несколько раз менял название, добиваясь ясности и красоты звучания. Это были «Мистер Блистер», «Мистер Пристер» и даже «Мистер Порк». И только потом появляется «Мистер Твистер», название, в котором совпадает не только конечная, но и внутренняя рифма.

Но это не вся история. Ю. Левинг пишет о том, что у Р. Киплинга была поэма «Мэри Глостер». Киплинг был любимым автором В. Лебедева. Эту поэму он знал наизусть и умел выразительно читать ее. Возможно, от Лебедева Маршак услышал о поэме, ставшей по обозначению имени главного героя созвучной написанному позже «Мистеру Твистеру». Если это так, то и поэт, и художник имели отношение к названию, которое рождалось не сразу, в настойчивых поисках точного звука, той опоры, которая композиционно держала и содержание, и художественное оформление книги.

С. Маршак неоднократно редактировал стихотворение, подчеркивая в мистере Твистере его буржуазность, расистские взгляды как черты непривлекательные, выражающие неприглядность капиталистического мира. Лебедев также много раз рисовал Твистера или правил то, что было нарисовано раньше. Портрет Твистера на титуле, выполненный графически, с годами менялся. Художник не слишком заметно, но все же подчеркивал его двойной подбородок, упирающийся в галстук- бабочку, вылезающую из воротника шею и делал его все более «жирным» капиталистом, который, согласно идеологии тех лет, должен был вызывать отвращение у читателя.

Сейчас, по прошествии длительного времени, в связи с изменением представлений о той далекой эпохе, можно долго рассуждать о том, совпадали ли взгляды поэта и художника, одинаково ли они относились к Твистеру или кто-то из них видел этот образ как исключительно сатирический и смеялся над ним, а кто-то следовал государственной идеологии и в лице Твистера разоблачал ненавистный капитализм и в том числе расизм как одно из его основополагающих проявлений. Как бы там ни было, другие художники стали иллюстрировать переиздания «Мистера Твистера» только после смерти В. Лебедева. Значит, их работа обоим казалась цельной.

Цельность, полное творческое совпадение Маршак подчеркнул, отозвавшись о Лебедеве так: «В.В. Лебедев никогда не был ни иллюстратором, ни украшателем книг. Наряду с литератором - поэтом или прозаиком - он может с полным правом и основанием считаться их автором: столько своеобразия, тонкой наблюдательности и уверенного мастерства вносит он в каждую книгу».

В. Лебедев иллюстрировал такие книги С. Маршака, как «Цирк», «Мороженое», «Вчера и сегодня», «Как рубанок сделал рубанок», «Усатый полосатый», «Багаж» и др. Книги выходили многотысячными тиражами, но вряд ли сохранились до сегодняшнего дня в семьях тех, кто был их первым читателем. И причиной тому не только принципиально короткая жизнь детской книжки-тетрадки, тем более книжки любимой, которая не просто читалась - зачитывалась, изнашивалась, из области материальной культуры переходила в такую трепетную субстанцию как память детства.

Детское восприятие рисунков

Путь творческого человека всегда сложен. Первый сигнал, первый звонок прозвенел для Лебедева в середине 20-х годов. Мне неизвестно, услышал ли его художник. Но нам, сегодняшним, его нужно услышать и еще раз обратить внимание на то, как неоднозначно и содержание, и оформление книги действуют на читателя, как различно восприятие взрослого и маленького человека и даже восприятие детей одного и того же или близкого возраста.

Сегодня много говорится о губительном воздействии на детей теле- и видеопродукции. Но почти никто не изучает, как воздействуют на ребенка иллюстрации, выполненные в разных техниках, коих сейчас множество. Обращение к феномену Лебедева в этом плане весьма показательно.

Отдельная благодарность Е. Штейнеру, который нашел и опубликовал избранные фрагменты из материалов, собранных работниками Института детского чтения в 20-е годы. Эти материалы должны были стать основой для серьезного исследования особенностей восприятия художественной иллюстрированной книги детьми. Не стали. Институт прекратил свое существование. Указанные материалы показывают, как воспринимались иллюстрации В. Лебедева к «Слоненку». Дети не поняли их.

Плакатная, плоскостная техника, сочетание серого и черного, т.е. мрачных для детских глаз цветов, были не только новыми для них, они вызывали совсем не те ассоциации, которые, видимо, представлялись художнику. Дети видели фигуры животных как бы разрезанными на части.

Как пишет Е. Штейнер, внимание привлекала не сама фигура, а те кусочки, которые, на взгляд детей, «отлетели» от нее. Проводившие эксперимент фиксировали детский восторг по поводу «расчленения» рисунка. Современный автор предполагает, что такие картинки «внедряли в подсознание зрителя чувство разорванности бытия» (выделено мной. - З.Г.). «И это чувство разорванности, нарушения естественного течения органической жизни перетекало из детских книжек в детские головки » .

Детское восприятие рисунков отнюдь не умаляет сделанного художником. Оно свидетельство того, как непредсказуем ребенок в своих отношениях с книгой, как внимательно и провидчески грамотно должен работать взрослый, создавая книгу для детей. Увлекаясь техникой иллюстрации, поисками собственного стиля, будучи мастером, но не будучи педагогом по образу мысли и восприятию детства, Владимир Васильевич не уловил, не почувствовал, что те, для кого он работает, могут не понять его или понять превратно. Но не эти - другие, новой силы потрясения ждали художника впереди.

Рисунки к сборнику Маршака

В 1936 г. в издательстве «Academia» вышла книга С. Маршака «Сказки, песни, загадки». В. Лебедев уже не работал в Детгизе, но содружество с Маршаком продолжалось. Книга представляла собой сборник произведений - как новых, так и уже публиковавшихся. Иллюстрации к ней были выполнены В. Лебедевым. Но это был уже другой Лебедев: так кардинально изменилась его манера рисования.

Искусствоведы предполагают, что эту книгу не собирались адресовать детям. Серьезное издательство, основой которого был научный подход к изданию книг, выпускало ее для специалистов книжного дела. Издателям важно было показать те изменения, которые произошли в творческой манере Лебедева, и дать их в качественном исполнении. Но направленность работы и старания издателей сослужили художнику плохую службу.

Иллюстрация к стихотворению «Мяч»

В том же, 1936 году (обратим внимание на год, вспомним о тех предгрозовых ощущениях, которые переживали люди накануне 1937 г.) в газете «Правда», центральном партийном органе, без указания имени автора публикуется статья под броским названием «О художниках-пачкунах». Имя автора скрывалось так тщательно, что оно не атрибутировано до сих пор. Основным объектом внимания статьи является В.В. Лебедев, хотя называются имена и других художников, в частности В. Конашевича. Писавший (писавшие?) эту статью не утруждает себя выбором выражений и тем более не думает о том, какое воздействие она может оказать на тех, чьи имена в ней упоминаются.

Для автора статьи это уже не люди, а «компрачикосы от искусства», похожие на средневековых изуверов, калечивших и превращавших детей в уродцев. На их рисунки «противно смотреть», В. Лебедев - «мастер-пачкастер», проявивший свою «буржуйскую природу». В его рисунках сквозит «внутренняя пустота», «мертвечина», «гниль».

Между Лебедевым и Маршаком пытаются вбить клин. «Нет ничего более разительного, чем контраст между жизнерадостным тоном сказок - стихов Маршака и этим мрачным разгулом уродливой фантазии Лебедева...». Но осторожный Маршак молчит.

Между тем рискну предположить, что изменения в творческой манере Лебедева произошли не без влияния Маршака, но влияния опосредованного - не на художника, а на человека. Дружба с Маршаком, человеком своеобразным по своей внутренней организации, сделала Лебедева чуть мягче, чувствительнее. Возраст, видимо, тоже давал себя знать: ему исполнилось 45 лет. Прежний художественный опыт динамичного, броского, плакатного рисования, наверное, был во многом исчерпан. И если кого-то «лета к суровой прозе клонят», то Лебедев, наоборот, ищет поэзию в цвете, тональности, линиях, движении кисти. В сборнике «Сказки, песни, загадки» художник находит новую для себя технику иллюстрации.

Рисунки к сборнику Маршака... Легкие, воздушные, как будто летящие изображения людей, животных игрушек. Плавные линии. Марево цвета, игра красок. Полутона. Лебедев как будто по-другому взял кисть в руки и, едва прикасаясь к бумаге, стал управлять ею, создавая расплывчатые полосы, пятна, точки, придавая какую-то особую выразительность тому, что рисовал.

Кажется, художник по-новому увидел жизнь. Энтузиазм первого десятилетия сменился короткой передышкой. Лебедев захотел воспользоваться ею, показать маленьким читателям иной - спокойный, переливающийся красками, уютный мир.

Но время для него еще не пришло. Новая манера Лебедева получила жестокую оценку, которую художник тяжело пережил. Сейчас, рассматривая иллюстрации к книге «Сказки, песни, загадки», не понимаешь, за что так набросились на их создателя, что крамольного совершил он. Тогда же, в 30-е годы, Лебедеву приписали и ненависть к детству, и преклонение перед Западом, и еще целый ряд «преступлений», пережить которые ему было очень трудно. Нет, его не репрессировали, как можно подумать, после упомянутой статьи. Он остался на свободе. Но это была свобода в клетке.

В годы войны В.В. Лебедев жил в столице. Его переезду из Кирова, где он находился в эвакуации, в Москву активно способствовал Маршак. В 1950 г. художник возвращается в Ленинград, много работает. Его рисунки интересны, но традиционны. О себе он как-то сказал: «Я художник двадцатых годов». Кажется, это было сказано не без горечи.

1. Галанов Б. Книжка про книжки. М.: Детская литература, 1978.
2. Курдов В.И. Памятные дни и годы. Записки художника. Л.: Арсис, 1994.
3. Лебедев В.В. 10 книжек для детей. Л.: Художник РСФСР, 1976.
4. Левине Ю. Воспитание оптикой: Книжная графика, анимация, текст. М.: Новое литературное обозрение, 2010.
5. Петров В.Н. Владимир Васильевич Лебедев (1891-1967). Л.: Художник РСФСР, 1972.
6. Петровский М. Книги нашего детства. СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2006.
7. Фомин Д. Король детской книги // ХиП: художник и писатель в детской книге. 2011. № 5 (9).
8. Штейнер Е. Авангард и построение нового человека. Искусство советской детской книги 1920-х годов. М.: Новое литературное обозрение, 2002.

З. ГРИЦЕНКО, кандидат филологических наук, Москва

Гриценко З. Не лебедь и не рак, а Лебедев и Маршак // Дошкольное воспитание, 2013. № 2. С. 32-39 .

Жили-были лиса да заяц. У лисы была избушка ледяная, а у зайчика лубяная…

Зачитанная почти до дыр детская книжка с картинками. На чудом уцелевшей обложке год издания - 1924… «Заяц, петух и лиса»…
С этим чернильным пятном на одной из страниц, с этими карандашными каракулями на другой у меня не могут быть связаны никакие воспоминания, потому что это не моя книжка, да и родилась я почти на десять лет позже. Но я чувствую, что лицо мое неудержимо расползается в улыбке, что-то детское обступает и затягивает. Может быть, у меня была точно такая же книжка, ведь были же переиздания, а теперь, вглядываясь в эти строчки и рисунки, не сознанием, не памятью, а какими-то другими чувствами, я узнаю ту свою книжку, тот свой мир?

На каждой странице - одна или две строчки, напечатанные крупным шрифтом, все остальное занято рисунками. Они простые, быстрые, не затейливые, трудно их описать, определить, на что они похожи: на народный лубок не похожи, на примитивный детский рисунок, на стилизацию под детский рисунок не похожи, если сравнить с работами знаменитых художников, любивших изображать зверей,- ничего общего. А между тем от них не оторваться. Заяц доверчивый и простодушный, а у лисы глаза с поволокой, красавица, но близко лучше не подходить. А вот собаки на помощь зайцу прибежали: в сюртучках, круглых котелках, у одного через плечо охотничья сумка, у другого -рог на перевязи, то что называется «фу-ты ну-ты», но вот на другой странице улепетывают они от лисы - котелки свалились, сюртучки задрались, морды такие взъерошенные, смешные, да ведь это щенки, это только в котелках они казались взрослыми собаками. И все звери в книжке забавные и милые. Да, вот это, наверное, замечательно - не то, что у каждого свой характер (все, кто рисует зверей, обязательно какой-нибудь характер ему придумает), а то, что они забавные. Про маленьких мы говорим, что они забавные, вот и здесь -не звери, а детеныши звериные. И все они носятся по книге, как может носиться самая непоседливая детвора.

Наверное, сам художник, когда рисовал свою книжку, необычайно любил все детское. И я вспоминаю свое детство совсем не потому, что была у меня такая книжка, другие которые будут точно знать, что этой книжки у них не было, будут то же чувствовать. Да, по-видимому, все дело в таланте того, кто делал книжку. В таланте понять все детское.

На обложке фамилия - В. Лебедев

Что удалось узнать из биографии художника и иллюстратора Владимира Васильевича Лебедева ? Родился он в 1891 году, окончил Академию художеств, в 27 лет стал профессором Петроградских свободно-художественных учебных мастерских, был создателем петроградских окон РОСТа, удачно выставлялся на многочисленных выставках. Считал ли его кто-нибудь чудаком? Никто из знавших его так не говорит. А между тем представьте себе Петроград 1918 года. С большим трудом Лебедев раздобывает литографский камень и с упоением, работая вручную, печатает книжку собственного сочинения. Называется эта книжка «Приключения Чуч-ло». Ну как же не чудачество? В напряженнейшие дни, когда решаются судьбы страны, проводить ночи в подвале за печатанием книжки о приключениях маленького индейца, рассказанных не взрослым, а малышом.

Текст воспроизводит неправильность детской речи и характерную интонацию малыша, а рисунки занимательно дополняют текст. Нет. Лебедев не был слепцом, не понимающим, что происходит вокруг, им владела страсть, он должен был создать нечто совершенно необходимое, потому что пришло время родиться книжке для самых маленьких.

Незадолго до этого вышел из печати сборник рассказов и сказок «Елка», составленный А. Бенуа и К. Чуковским под руководством М. Горького. Иллюстрировали этот сборник известные художники самых разных направлений: и Репин, и Пуни, и Чехонин, и Ю. Анненский. Вышло нечто пестрое, потому что многие из этих художников не задумывались, как надо работать для самых маленьких. Лебедев принимал участие о этом сборнике и, наверное, рассматривал его с чувством неудовлетворенности. Какой же должна быть книжка для самых маленьких?

“Просто яркость, пестрота еще недостаточны. Дети - чуткие наблюдатели, но способны на первых порах удовлетворяться эффектным - не нужно ограничивать их возможности. Холодные поучения не вызовут нужных эмоций, так же как излишняя гротескность и карикатурность. Книжка должна вызывать радостное ощущение, направлять игровое начало на деятельность ребенка и его желание побольше узнать”. А вот главное: «Постараться по-настоящему подойти к интересам ребенка, как-то сжиться с его желаниями, вспомнить себя в детстве…»

Эти мысли были с такой четкостью сформулированы почти три десятилетия спустя, когда Лебедевым были сделаны десятки, сотни книжек для детей. А тогда, в 1918 году, он мудрил над каждой страницей книжечки с заманчивым и непонятным названием «Чуч-ло».

Когда в 1925 году Маршак возглавил отдел детской книги при Государственном издательстве, он пригласил Лебедева в качестве помощника и главного художника. В этом же году вышло сразу четыре книжки, сделанные совместно Маршаком и Лебедевым: «Цирк», «Мороженое», «О глупом мышонке», «Вчера и сегодня».

Владимир Васильевич Лебедев был замечательным художником и иллюстратором детских книг . Известны его графические серии, работы акварелью и маслом. Их смотришь с интересом, потому что они документальны. Острый глаз, пластическое чувство времени, мягкий юмор заставляют еще и еще раз возвращаться к ним. А все же жизнь этого художника, его творческое лицо определила его страсть и поразительная способность «вспомнить себя в детстве». Выносив образ детской книжки, он первый создал ее. Он был не иллюстратором, а творцом. Он воспитал, стал помощником и товарищем целой плеяды художников, работающих для самых маленьких: Пахомова, Конашевича, Курдова, Тырсы, Каневского… Можно сказать, он продолжает учить и тех, кто начинает сегодня.

Иллюстрации Лебедева к детским книгам