Челябинский Государственный Университет

на тему: «Философский смысл трилогии Дж. Р. Р. Толкиена

«Властелин Колец»

Выполнила: Антипина Н.А.

Проверила: Екимова Т.А.

Челябинск

Введение

2. Отношение критиков и коллег по цеху к творчеству Дж. Р. Р. Толкиена

3. История публикации трилогии в России

4. “Властелин Колец”

5. Правда Толкиена

Заключение

Литература

Введение

Дж. Р. Р. Толкиен – признанный гений и величайший писатель 20 века. “Вторичная реальность”, которую он создал поражает воображение, читаешь, а в груди тоска по неизведанному, небывалому. Я решила писать работу по “Властелину Колец” неспроста: в свое время сказочное Средиземье также захватило меня, стало “первичной реальностью”. Я бредила бескрайними степями Рохана, ущельями Лунных Гор, бредила сказочной историей этого края. Самым моим любимым продолжением “Властелина Колец” было “Кольцо Тьмы” Ника Перумова. Кстати, Перумов не единственный продолжатель Толкиена, их масса. Но, конечно, работа не одного из них не сравнима с работой Профессора (так называли Толкиена студенты). Дж. Р. Р. Толкиен, подобно Островскому, который один создал весь русский театр, один создал целый мир фэнтэзи. Его часто сравнивают с другими писателями (Толкиен и Борхес, Толкиен и Солженицын, Толкиен и Свифт), но тем не менее Толкиен – явление уникальное и ни с чем несравнимое. Ведь не зря же “Властелин Колец” приобрел такую известность: мало того, что трилогия переведена на многие языки мира, по мотивам “Властелина Колец” создана компьютерная игра, по всему миру распространены так называемые “Хоббитские игрища”, уже экранизированы две части из трилогии, а третья вот-вот выйдет. Но почему сказочное Средиземье так захватило мир, что нового Толкиен открыл в своей трилогии? Прочитав массу критических статей, я попыталась ответить на этот вопрос в своей работе.

1. Профессор: жизнь и творчество

Мёртвые языки стали живой водой, которая позволила вырастить Древо Толкиена. Первое и главное его увлечение, превратившееся в профессию. Дело жизни, от которого его постоянно отвлекали: две войны, преподавание, большая семья (у него было три сына и дочь). Вполне обычная жизнь обычного человека. Как писал сам Толкиен, “изучение биографии автора – самый пустой и ложный путь к познанию его работ". Но он же как-то сказал: "Мой мир родился вместе со мной".

Начальные познания в латыни и греческом Толкиен получил от матери, Мэйбл Саффилд Толкиен. Она всегда мечтала, чтобы её сыновья, Джон Рональд Руэл и Хилари Артур, получили хорошее классическое образование. В 1895 году она перевезла детей в Англию из Южной Африки, где было всегда невыносимо жарко, а на Рождество в доме вместо ёлки наряжали эвкалипт. Зелёная и уютная Англия настолько потрясла трёхлетнего Джона Рональда, что через много лет захолустное местечко Сархоул в Вустершире с прудиком и мельницами превратилось в сказочное Заселье, а старые, корявые вязы и дубы – в могущественных энтов из Леса Фангорна. Когда в 1896 году их отец, Артур Толкиен умер в Африке, Мэйбл осталась практически без средств к существованию, а вскоре и без поддержки родственников-протестантов, поскольку отважно перешла в католичество. Только благодаря помощи своего духовника, преподобного Фрэнсиса Моргана, она смогла отдать сыновей в лучшую школу Бирмингема – Колледж короля Эдварда. Именно там Джон помимо латыни и греческого начал изучать средневековый английский, а потом, уже самостоятельно, староанглийский, древненорвежский и даже готский – случайно нашёл в книжной лавке учебник.

В 1904 году Мэйбл умерла от диабета – инсулина ещё не изобрели, да и средств на какое-либо лечение у неё не было. Сыновья остались на попечении отца Фрэнсиса. Он определил их в пансион миссис Фолкнер и объяснил Джону, что не может полностью оплачивать его университетское образование, а посему Джон Толкиен обязан сдать вступительные экзамены в Оксфорд на отлично, чтобы учиться бесплатно. Но какие могут быть экзамены, если вам шестнадцать, а прямо перед вашей комнатой живёт ангел – мисс Эдит Бретт, девятнадцати лет от роду: "её волосы были чёрными, кожа – белой, глаза – ясными, и она могла петь и танцевать". Так что первый экзамен в 1909 году Толкиен благополучно провалил. Выяснив причину, отец Фрэнсис пришёл в ужас, срочно переселил братьев и запретил Джону писать Эдит до совершеннолетия. В 1911 году Джон Толкиен поступил в Экзетеровский колледж Оксфорда, на отделение классической филологии.

Перед началом первого семестра он отправился с братом Хилари в Швейцарию. Альпы произвели на него сильное впечатление – смесь восторга и какого-то первобытного преклонения, почти страха. Домой на память он привёз мозоли на ногах после Большого пешего похода и пачку открыток. Одну из них он бережно сохранил в специальном конверте, на котором через много лет написал: "Происхождение Гэндальфа". Обычная швейцарская postkarte с репродукцией картины И.Мадленера "Горный дух": седобородый старец в широкополой шляпе и длинном плаще, сидящий на камне под сосной, и заснеженные вершины на заднем плане.

В Оксфорде Толкиен серьёзно увлёкся мифологией Северной Европы, особенно его впечатлила "Калевала", даже в английском переводе, - настолько, что он даже начал учить финский язык. И проникся убеждением, что у Англии тоже должен быть свой древний эпос масштаба "Калевалы": если он утрачен, его следует восстановить, а если его не было – выдумать. Немного позже на основе финского возник один из самых разработанных толкиеновских языков - "эльфийская латынь" (квэнйа), наречие эльфов Валинора.

Когда ему, наконец, исполнился 21 год, он написал письмо Эдит – ровно в полночь 3 января 1913 года. Вскоре они официально объявили о своей помолвке, но для женитьбы Толкиен был слишком беден. Свадьба состоялась только в апреле 1916 года. Сразу после того, как Джона Рональда Толкиена призвали в армию.

На войне он попал в самую мясорубку, в битву на Сомме. Но вернулся – в бирмингемский госпиталь, с сыпным тифом. Война на этом для него закончилась – несколько рецидивов болезни уложили его в койку надолго. В госпитале он начал работать над "Книгой Утраченных Сказаний (Сильмариллион)", а Эдит стала его помощницей и героиней книги – эльфийской девой Лутиен Тинувиэль, полюбившей смертного Берена. Однажды во время вечерней прогулки они нашли в окрестностях Руза рощу с зарослями болиголова, и там Эдит пела и танцевала среди ядовитых "зонтиков", гигантских, как доисторические цветы. "Бродя в разгар лета по лесам Нэльдорефа, он повстречал Лутиэн, когда в вечерний час, при восходе луны, танцевала она на неувядающих травах прибрежных полян Эсгалдуина… Её одеяние было синим, как ясное небо, а глаза темны, как звёздная ночь, волосы же черны, как ночные тени". Персонажи появлялись по одному и начинали жить своей жизнью.

Как-то раз во время экзамена, слушая робкое блеяние очередного нерадивого студента, профессор Толкиен написал на клочке бумаги: "В земле была нора, и в норе жил хоббит". "Интересно, а кто такой этот хоббит?" – рассеянно подумал профессор. Выяснилось это только через два года, когда в 1930 году появился первый вариант книги "Хоббит, или Туда и обратно". До этого разобраться было как-то некогда: дети, для которых он сочинял маленькие сказки и Письма Деда Мороза на каждое Рождество, студенты с их бесконечными экзаменационными работами, заседания "Инклингов" два раза в неделю. К тому же гораздо важнее для него была его работа над первой редакцией "Книги Утраченных Сказаний" ("The Shaping of Middleearth"). "Хоббит" был закончен в 1936-м, через год опубликован, в 1938-м объявлен лучшей детской книгой сезона ("Нью-Йоркер Джеральд Трибьюн"), а в 1970 году слово "хоббит" вошло в Оксфордский словарь.

Читатели и издатель умоляли о продолжении. Толкиен дал себя уговорить и понемногу начал писать роман "Властелин Колец". Писал долго – двенадцать лет: было множество других дел и интересов, и ещё война. "Властелин Колец" писался для собственного удовольствия: я проверял, способен ли написать большое произведение, и пытался выразить веру во "Вторичный мир". Создавалась книга медленно, поскольку я старался не пропустить ни одной подробности, и превратилась в конечном итоге в Картину-без-рамы. Я выхватил из мироздания кусочек, историю которого и попробовал отобразить". Под обложкой этой книги – западный ветер в волосах, зеленоватая дымка векового леса, непроглядная темнота пещер Мории, леденящее дыхание Умертвия, свист боевых стягов, сладкая вода из родников Лориена. Бескрайний живой мир и бездонные глубины времени. Названия мест и имена королей, курганы забытых народов – отголоски многих и многих эпох, что стоят за временным пространством героев романа. Уничтожение Кольца Всевластия есть всего лишь небольшой эпизод истории Средиземья. Поэтому Толкиен настаивал, чтобы "Властелин Колец" публиковался вместе с "Сильмариллионом". Но издатели упёрлись – удалось лишь снабдить роман шестью историко-лингвистическими примечаниями.

"Властелин Колец" был опубликован в 1954-1955 гг., и издатели Аллен и Анвин ясно понимали, что идут на определённый коммерческий риск, выпуская книгу, практически не имеющую аналогов в мировой литературе. В известном смысле такое определение заслуженно. Однако теперь можно с уверенностью сказать, что Толкиен и его "Властелин Колец" – явление не столь уникальное, как это казалось в то время. Подлинными событиями в литературе первого послевоенного десятилетия стали "1984" (опубликованный в 1949 г.) и "Скотный двор" (опубликованный в 1945 г.) Д.Оруэлла и "Повелитель мух" Т.Уайта. Как тетралогия с единым названием он появился только в 1958 г., но история его создания настолько сложна, что в данном случае вряд ли можно свести всё к определённой дате. В этом ряду можно назвать ещё и К.Льюиса с его "Космической трилогией", вышедшей в свет в 1945 г. У всех перечисленных выше произведений есть нечто общее, что позволяет объединить их в одну группу. Все они реалистичны; все несут на себе несомненный след войны; все – произведения писателей послевоенных. Кроме того, все пятеро обращались в своих книгах к одной теме: тема эта – природа зла.

Итак, Толкиен пришёл на излёте эпохи, когда центральными героями сюжета стали не описанные Сергеем Довлатовым кочегары-дзен-буддисты и теоретики авангардного искусства, а, скорее, тихие "гуманитарные мальчики". Для них мир абсолютно чётко разделился на внешний и внутренний. На микромир, который соразмерен тебе и пригоден для жизни, - над ним ты властен; и макромир, с которым ты стремишься соприкасаться как можно реже, не брезгуя при этом маской лояльности. Наступило время конструирования личных мифов, которые разрабатывались из мельчайших деталей, с избыточной, на взгляд непосвящённого, трогательностью, подобно той, с которой старые голландские мастера прописывали неразличимые невооружённым глазом лица людей, фасады домов и кроны деревьев на задних планах своих картин. Вот тут-то и появился Толкиен, предложив кустарям-одиночкам миф, куда более разработанный, мощный и универсальный, опирающийся на англосаксонский, кельтский, исландский, норвежский, финский эпосы.

2. Отношение критиков и коллег по цеху к творчеству Дж.Р.Р.Толкиена.

Критики нападают на Толкиена по многим пунктам сразу: здесь и ребячество, и стилистический разнобой, и тому подобное. Но наибольшее раздражение вызывает то, что писатель не потрудился представить зло в допустимом, приемлемом виде. У Толкиена "добрые" – неизменно добрые, а "злые" – непреложно злые; в его мире нет места Сатане - "существу падшему и трагическому одновременно". Критики сетуют на то, что "злые" персонажи у Толкиена раскрыты недостаточно полно: "Кроме их жестокости в войне (где и "добрые", как правило, тоже не знают пощады), мы не находим в них ничего дурного", тогда как противоположная сторона "кажется, не являет нам особо выдающихся добродетелей". Обобщив эти утверждения, мы получим, что "злые" герои представлены недостаточно полно, а "добрые" – недостаточно сложно; и, хотя эти две стороны противопоставлены столь нереалистично (абсолютное добро и абсолютное зло), действуют они во многом одинаково, особенно в случае применения силы. Большая часть подобных обвинений не соответствует истине. Утверждение, что "добрые" персонажи Толкиена "неизменно добрые", игнорирует таких героев, как Боромир, и такие сцены, как та, где Фродо присваивает кольцо. А мнение, что "злые" – непреложно злые, опровергает, например, сама идея происхождения Призраков Кольца, или те строки книги, где говорится, что даже Саурон "не всегда был таким".

Английский поэт Уистан Хью Оден отозвался о трилогии исключительно высоко, поставив её рядом с "Потерянным раем" Джона Милтона. С другой стороны, американец Эдмунд Уилсон, тоже изрядный авторитет, обозвал книгу "галиматьёй".

3. История публикации трилогии в России.

Попытаемся восстановить историю публикации "Властелина Колец" в России. Первый том вышел под названием "Хранители" двадцать восемь лет спустя после появления английского издания. Причин такой задержки чисто технического характера могло быть много. Однако одна деталь настораживает: когда всё-таки дошло до печати, этой массовой книге был назначен ничтожнейший тираж. Это уже достаточно ясный сигнал: придержать дальше было совсем неприлично, но давать книгу широкому читателю издатели побоялись. Она вышла, но вроде её и нет… А дальше дело пошло ещё интересней: ни в 1983 г., ни в последующие годы обещанные второй и третий тома трилогии так и не вышки, готовые переводы остались пылиться на полках редакционных шкафов. И, наверное, не увидели бы света, если бы не перестройка. Почему наши сверхподозрительные издатели прервали публикацию "Властелина Колец"? Возможно, потому что посчитали Мордор карикатурой на наше чёрное время – тридцатые и сороковые годы, приняли "Белый совет", ведущий войну против Мордора, за намёк на белую гвардию и гражданскую войну; историю короля Арагорна – за монархическую пропаганду.

Но такие параллели проводили не только советские издатели, но также и издатели, и критики всего мира. На что Толкиен ответил с явным раздражением (в предисловии к американскому изданию): "Что касается скрытого смысла … то в намерения автора ничто подобное не входило. Это не аллегория, не отражение современных событий … Я всем сердцем не приемлю аллегорий в любых её проявлениях…"

4. "Властелин Колец"

"Властелин Колец" из таких штук,

что если уж вы их любите, так любите,

а нет – так и на дух не переносите!"

Дж.Р.Р.Толкиен

Тысячелетия назад Чёрный Властитель отковал Кольцо Власти в пламени вулкана, Горы Судеб, и магический талисман стал как бы основой и душой чёрной власти. Мощь Чёрного Властителя возросла почти безгранично; веками эльфы пытались его одолеть и терпели поражения, пока не заключили союз с людьми и не отобрали Кольцо. Этот подвиг совершил человек, прапрапредок Арагорна, и он же совершил роковую ошибку: поддавшись власти Кольца, древний король его не уничтожил, а оставил себе и вскоре погиб. (Сквозная тема романа: людям войны нельзя доверять Кольцо Власти – они будут стремиться занять место Чёрного Властителя.) Итак, Кольцо осталось без хозяина, и прошли века, прежде чем его нашёл Горлум, злобное и страшное существо, дальний сородич хоббитов. И от него уже по счастливой случайности, - а, может быть, по соизволению самого Кольца, - оно перешло к хоббиту Бильбо, дядюшке Фродо, главного героя трилогии. Всё это происходит задолго до событий, о которых рассказывается во "Властелине Колец", это предыстория. Мы проникаем в неё постепенно, встречаем её "отзвуки " (термин самого Толкиена) в балладах, воспоминаниях, древних манускриптах. Вместе с героями узнаём, что Кольцо нельзя использовать для добрых свершений, что оно бесконечно опасно, и единственный способ победить Чёрного Властителя – послать кротких хоббитов в Мордор, к Горе Судеб, в огне которой они должны уничтожить Кольцо, как некую душу самого Властителя: тем замкнётся иное кольцо – круг истории.

"Властелин Колец" – это виртуозно сложенная и одновременно очень простая книга. Обычная сказочная фабула: добрые люди и волшебники борются со злым волшебником, Чёрным Властителем. Подобно русскому Кащею Бессмертному, он закрылся в заколдованном царстве, и путь туда неимоверно труден. Есть у него и "Кащеева смерть" – чародейское Кольцо Власти, золотой перстенёк; чтобы погубить Властителя, надо уничтожить Кольцо. И, разумеется, приходит добрый герой, Мальчик-с-пальчик, пробирается в Кащеево Царство, уничтожает Кольцо и тем губит Чёрного Властителя. Но здесь простота кончается: толкиеновский Мальчик-с-пальчик совершает свой подвиг не затем, чтобы освободить принцессу и получить традиционную сказочную награду, - он спасает мир от позора и гибели. Мальчик-с-пальчик – это Фродо. Он отличается от привычных персонажей сказок настолько же, насколько обширный мир Средиземья отличен от тесного мирка классической сказки.

"Властелин Колец" формально относится к жанру "квеста", "поиска", получившего небывалое развитие не в литературе, а в компьютерных играх. Реально же Толкиен писал антиквест: его герой не ищет сокровища, а ищет возможность расстаться с сокровищем, расстаться с властью. Путешествие – второй по древности литературный сюжет (первый – любовь, Адам и Ева сначала любят, а потом уходят в путь). И если девятнадцатый век пытался исчерпать тему любви, то двадцатый сосредоточился на путешествии.

"Властелин Колец" - путешествие личности, обладающей идеалом, волей, не желающей власти и боящейся её как огня, ощущающей себя маленькой и постоянно уничтожаемой, но при этом знающей, что опасности, встречающиеся ей на пути, - куда ничтожнее.

Толкиен сразу устанавливает отчётливую границу между волшебным миром и миром человека. Эта граница утверждается как закон природы волшебного мира – здесь действуют другие силы, человеку неизвестные, - силы магические. Палантир (драгоценный шар, который позволяет видеть любое событие, происходящее в Средиземье) – это не телевизор и не компьютер, Палантиры связаны друг с другом силой магического заклятья, Силой – сверхъестественной. Ей нет и не может быть аналогов в мире современного человека.

Толкиен вобрал в роман древние верования, мифы, сказки и эпические легенды разных времён и народов. Могущественный маг Гэндальф напоминает волшебника Мерлина из цикла сказаний об английском короле Артуре, на самого Артура похож Король-странник, Арагорн, обладатель волшебного меча. Но, в то же время, оксфордский сказочник оказался, помимо всего прочего, прекрасным писателем-реалистом. Толкиен снабдил своё Средиземье такой огромной, уходящей в тысячелетние глубины историей, что действие кажется лишь верхушкой айсберга. Это даёт нам ощущение подлинности рассказа. Для "Властелина Колец" Толкиен, как некий демиург, создал несколько языков: два языка эльфов – старинный и "современный", язык Северного Средиземья, языки гномов и Мордора. Это отнюдь не тарабарщина, а достаточно сложные языки со значащими корнями, с алфавитом и правилами произношения, так что рассыпанные по всей книге названия рек, гор, стран, людские имена и прозвища лишь кажутся звучно-экзотическими, а на деле непременно что-то значат. Например, слово "Мордор" содержит два корня: "мор" - "тьма" и "дор" - "страна".

С.Лихачёва о трилогии "Властелин Колец" выразилась так: "Полвека спустя "Властелин Колец", книга, в которой нет ни слова о сексе, но есть шесть лингвистических приложений, согласно последним статистическим данным, занимает пятое место в числе наиболее читаемых книг мира (первое место остаётся за Библией)".

Сам же профессор Толкиен на вопрос, о чём же его книга "Властелин Колец", отвечал: "Истинная тема романа – Смерть и Бессмертие; загадка Любви к миру, владеющей сердцами расы, обречённой покинуть его и якобы утратить; тоска, владеющая сердцами расы, "обречённой" не покидать мир, пока не завершится … его история".

Здесь необходимо ещё добавить, что издано уже шесть русских версий "Властелина Колец", выполненных профессиональными переводчиками, и ни одна из них не является безупречной. Наиболее точным, почти академическим, считается перевод Каменкович и Каррика – достаточно сказать, что он включает более трёхсот страниц лингвистических и страноведческих комментариев. Пальму первенства по художественным достоинствам русского текста держит перевод Кистяковского и Муравьёва, самый популярный среди толкиенистов-любителей, но отвергаемый толкиенистами-лингвистами из-за некоторых вольностей. Лично мне очень хотелось бы прочитать "Властелина Колец" в оригинале, но, к сожалению, пока я не имею такой возможности.

5. Правда Толкиена

У Толкиена, несомненно, есть своя теория зла, и интерес его к этому предмету не менее глубок, чем у других писателей. Его теория в некотором смысле современна, ибо в основе её лежит мысль, что зло есть дурная склонность. В то же время Толкиен пытается объединить и примирить два древних и, на первый взгляд, противоположных понимания зла: христианско-боэцианское (зло есть отсутствие добра, соблазн или заблуждение) и северно-героическое (зло – внешняя сила, с которой следует сражаться с оружием в руках). Сплетение этих воззрений в ткани произведения рождает чистый, ни на что не похожий мир, что немало способствовало успеху Толкиена.

Со злом нужно бороться, но платой за победу запросто может стать твоё доброе сердце. У Толкиена – как, впрочем, в большинстве мировых религий – активное противостояние злу параллельно разрушает твою собственную душу. Борьба со злом – жертвование собой, но не в смысле реальности гибели, а в смысле перерождения любой чистоты, прикоснувшейся к грязи – пусть и с самыми благородными помыслами. Благие намерения ведут в ад - этот фундаментальный парадокс нашей жизни звучит у Толкиена с пронзительно-детской ясностью. Мудрый должен остерегаться власти, но только мудрому можно её доверить. Проклятое кольцо смертельно опасно для самой чистой души, но именно такая душа должна принять на себя этот грех. Победа в том, чтобы отказаться от силы – уничтожить кольцо.

Мир Кольца – мир без малейших сомнений в ценности религии и любви, это мир сомнений: в силе власти и во власти силы. Этим-то он и противоположен бесконечным мирам, герои и авторы которых постоянно осуждают войну, насилие, власть, проливают либеральную слезинку над умученным ребёнком, но тут же оттягиваются в пьяной драке, на корриде, изобретают какую-нибудь такую пакость, до которой даже Гитлер не додумался.

Главная правда толкиеновского мифа – это правда о том, что в человеке до сих пор очень мало человеческого, а притязания на божественность обесценивают и то человеческое, что в нас остаётся.

Джон Эктон:"Всякая власть склонна развращать, абсолютная власть развращает абсолютно.” Толкиен же обращал больше внимания на то, что развращает всякая власть, а не только абсолютная (как раз абсолютная, которая только у Бога, не развращает, поскольку Бог ею не пользуется). Хоббиты – блаженны, не имеющие власти, блаженны, не имеющие того, что вообще-то полагается иметь человеку. Хоббит – получеловек, полукролик, и, вроде бы, неприятно (а юродивый, вообще настоящий христианин – разве приятен?), но миф открывает ту правду, что человеку надо очиститься ниже "принятого" уровня, чтобы подняться к тому, чем он должен быть. Это роман не о проблеме тоталитарной власти, а проблеме власти как таковой, и не о проблемах диктаторов, а о проблеме обычного человека.

Толкиен даёт нам важнейший из исторических уроков: зло нельзя победить оружием зла, бессильны герои и воители, истинная сила у тех, кто не прикасается к оружию. История определяет сегодняшнее бытие, поэтому мы обязаны её знать. Сегодняшний день определяет лицо завтрашнего – поэтому мы должны помнить о своей ответственности. Джон Рональд Руэл Толкиен как бы даёт нам философское обоснование высокой нравственности; разворачивая своё историческое полотно, он говорит: мы должны быть ответственными, преданными своим друзьям и своему делу, мы не должны трусить, ибо наши потомки неразрывно связаны с нами, и от нас зависит их процветание или гибель. Но превыше всего не честь и отвага, а милосердие и жалость, ибо без них добрые устремления не возымеют действия и даже могут стать опасными. Это абсолютный закон морали по Толкиену, и как же он нам всем сегодня нужен!

Заключение

Толкиен стал создателем целой мифологической системы, в которой нашлось место и сказочным эльфам, и трудолюбивым гномам, и диковинным чудищам, и деревьям, которые умеют ходить, и могильным существам с замечательным – спасибо переводчикам – названием “умертвия”, и мертвым черным всадникам, и милым хоббитам. Атаки и осады, поражения и победы, коварство и любовь, чудеса дружбы и ужасы предательства – все это “Властелин Колец”. Так почему же все-таки эта трилогия так популярна? На мой взгляд, потому что Толкиен ясно показывает что есть добро, а что есть зло, причем добро побеждает зло, торжествует справедливость. Толкиен дает читателю жизненные ориентиры, показывает честные, чистые, добрые сердца, полные отваги и желания помогать людям.

Литература

1. Бандиленко М. Хранитель// Кино-парк №1 2003 г.

2. Борисов В. Предначальный мир// Если №3 2002 г.

3. Григорьева Н., Грушецкий В. Главная книга Толкиена// Знание-сила №9 1992 г.

4. Григорьева Н. Человек с каплей эльфийской крови// Клуб №4 1991 г.

5. Губайловский В. Обоснование счастья// Новый мир №3 2002 г.

6. Зеркалов А. Три цвета Джона Толкиена// Знание-сила №11 1989 г.

7. Зотиков А. Мир работы Толкиена: потерянный рай// Огонек №50-52 1992

8. Каплан В. Заглянем в стенку// Новый мир №9 2001 г.

9. Кобрин К. Толкиен и Борхес// Октябрь №11 1994 г.

11. Курицын В. Мир спасет слабость// Дружба народов №2 1992 г.

12. Лихачева С. Миф работы Толкиена// Литературное обозрение №11-12 1993

13. Николаева А. О волшебной истории// Наука и жизнь №5 2002 г.

14. Рогинский Б. Приподняв дерюжку// Звезда №9 2002 г.

15. Свиридов В. Властелин Колец// Домашний компьютер №11 2000 г.

16. Фолин А. Братство Кольцо// Кино-парк №5 2001 г.

17. Шиппи Т. Толкиен как послевоенный писатель// Знание-сила №12 1997 г.

18. Щербак-Жуков А., Мильчин К. Капля эльфийской крови// Книжное обозрение 18 февраля 2002 г.

Властелин колец — пожалуй самая известная книга в жанре фэнтези, не говоря уже о том, что она одна из первых. Это произведение было написано в середине ХХ века английским профессором лингвистом Джоном Р. Р. Толкиеным и состоит из трех частей: Хранители, Две твердыни и Возвращение короля.

Я даже боюсь представить, как было сложно создать такое масштабное, удивительнейшее произведение. В этом Толкиену во многом помогло изучение литературы и мифологии, что дало возможность создать такой мир, который мог когда-то существовать. Ведь эльфы, гномы или волшебники присутствуют в каждой мифологии, в каждом фольклоре любой страны. Просто в разных странах они называются по разному и представлены в ином виде...

Но суть одна — это существа, которые раньше жили с людьми бок о бок (вспомнить хотя бы древнерусские предания, они же наполнены духами лесов, рек и озер...).

Поэтому, я думаю, это произведение хорошо перекликается с историей, пусть и мифологической, но зато близкой почти каждому человеку. Толкиен написал не просто фантастический роман, он создал целый мир с собственным языком (что не удивительно для профессора англосаксонского языка), картой, хроникой (летосчисление и исторические события, предшествующие событиям в книгах и последующие после них), волшебными существами и их философией.

Но я хотела бы рассказать конкретно о романе «Властелин колец». Действия в нем происходят после книги «Хоббит» и являются логичным продолжением его сюжета, хотя главным героем уже становится не хоббит Бильбо Торбинс, состарившийся после своих приключений, а его племянник Фродо. Ему переходит Кольцо, выкованное самим Сауроном и «случайно» попавшее в руки Бильбо, обладающее огромной темной силой. И на его плечи ложится тяжелая миссия — уничтожить это Кольцо, пока Оно не подчинило его разум себе.

Сюжетная линия, лишь косвенно открытая в «Хоббите», здесь получает самостоятельное и куда более масштабное развитие, нежели действия, происходившие в первом романе. Стоит пояснить: хоббит — это существо, меньше человека, иначе часто называемое полуросликом. Живут они в уютных норах и ведут неспешный и размеренный образ жизни. Не любят показываться людям на глаза и вообще участвовать в каких-либо приключениях. Фродо и Бильбо — первые хоббиты, которые пошли наперерез этим традициям и сыгравшие глобальную роль в судьбе всего Средиземья — мира, в котором и происходят действия книг.

Сюжет «Властелина колец» совсем не детский и сказочный, по серьезности и масштабности приключений, происходящих в романе, он может легко сравниться с любой исторической драмой. С поправкой лишь на то, что все действия происходят в фантастическом мире и участвуют в них не только люди... Благодаря фантастичности происходящего, в романе легко можно вписать символизм, параллели с реальным миром. Обратить внимание людей на происходящее в жизни. Ведь роман был опубликован после Второй мировой войны. И в книге поднимается тема об объединении своих сил против одного зла. Но в книге можно увидеть гораздо больше... Стоит только прочитать. И просто получить от этого удовольствие.

На момент создания в 2003 году этой статьи популярность Толкиена, как культовой фигуры современной английской фэнтези, резко подскочила вверх. Его «Властелин колец» перевернул образ жизни современного молодого поколения во всем мире и Украина не стала исключением из этого правила. Общества толкиенистов стали расти как грибы после дождя, об их деятельности в популяризации ролевых игр по произведениям Толкиена не раз писали СМИ и порой дело доходило даже до абсурда или точнее говоря до невежества, несведующие в теме люди принимали ролевиков за самых настоящих эльфов, гономов, гоблинов или орков и реакция была довольно разнообразной, заканчиваясь порой и драками. Те ставшие эпохальными несколько строк «На земле была нора и в земле жил Хоббит», которые профессор Оксфордского Университета Толкиен написал в сданной ему пустой тетради для сочинений одного из его студентов. Его «Хоббит» был напечатан и редактор потребовал продолжения и вскоре в свет вышли «Братство кольца», «Две крепости» и «Возвращение короля». По последней книге был снят фильм, сценарий которого писался более 7 лет и имел более 12000 персонажей, 4000 из которых не имеют слов. Анализ критических статей посвящённых фильму показывает желание кинокритиков видеть фильм более коротким по объёму (фильм «Возвращение короля» занимает 3,5 часа), а кроме этого кинокритиками в самом фильме были найдены специфические клинические аспекты жизни главного героя фильма Бильбо Беггинса, а именно то, что главный герой страдал так называемым «афганским синдромом», сущность которого заключалась в его необычной молчаливости, после того как он прошел через некий шок в своей жизни. Те немногие, вернувшиеся из ада Саланга, Герата и Кандагара не могут ясно и адекватно пояснить через что им пришлось пройти и из за боязни быть непонятыми, помалкивают о тех событиях и говорят на это тему с теми, кто прошел ад Афгана. В последнее время наряду с афганским синдромом в терминологию клинической психиатрии вошел ещё один термин «чеченский психоз», симптоматика которого полностью повторяет афганским. Так называемый «сторожевой пункт» тех кто прошел Чечню напряжен настолько, что даже простой хлопок брошенной вблизи петарды вызывает у них, с точки зрения обывателя, неадекватную реакцию — простое желание спрятаться куда ни будь. Отсюда и то большое количество, как разводов, так и суицидов среди тех, кто прошел через Афганистан и Чечню. Данная статья может быть использована как вспомогательный материал при изучении произведения «Властелин колец» или при подготовке реферата по данному произведению, поскольку содержит довольно интересные факты исследования, проведённые эмпирическим путём. В настоящей статье рассмотрены (пусть и неглубоко) три основных аспекта данного романа: психологический, лингвистический (языковой) и исторический аспект являющийся одновременно кратким резюме самой статьи.

Современная наука о исследовании художественного текста (и не только художественного, но и текста вообще) — герменевтика включает в себя понятие интерпретации текста, нахождение определенных ключей к пониманию произведения, корни которых следует искать в наличии фоновых знаний как самого индивида, так и в общей исторической эпохе. Приведённый в своеобразном вступительном слове афганский ключ является одним из тех аспектов, которые помогают в понимании хитросплетений психологической канвы героев романа. Собственно анализ психологического аспекта произведения необходимо начинать с толкования психологического интерьера двух главных его героев — двух противоположностей — Бильбо Беггинса и Гэндальфа Серого . Толкиен намеренно подчеркивает несхожесть жизненных принципов этих двух антиподов. При рассмотрении психологического аспекта данного романа следует учесть и тот факт, что Бильбо на самом деле сначала не понимал, в какую авантюру он влезет, (завязка этой авантюры лежит в основе романа «Хоббит. Туда и обратно»), и к каким последствиям приведет последнее. Само собой здесь напрашивается ответ-приключение ради приключения, риск ради самого риска, оба эти качества будут верными, если во внимание не брать рассудочность хоббита, а причина такой страсти к приключения проста до гениальности. Свой род Бильбо ведет от Перегрин Тука, по концепции Толкиена это фанат авантюр, обожающий влезать «черт знает куда», а по сути любящий подобный риск. Всё дело в генетике, у самого Бильбо Бэггинса в определённый момент проснулась так называемая «память рода» — одна из самых неразгаданных загадок человечества, описано не мало случаев, когда родовая память спасала людей бывших на волосок от собственной смерти. Другой же персонаж — полный антагонист Бильбо – серый маг Гэндальф словно слеплен из другого теста. Насквозь прожженный приключениями, человек без возраста и комплексов, пофигист с рассудком –вот далеко неполная характеристика Гэндальфа. Всё, и принцип ради принципа, кайф ради самого кайфа, риск ради самого риска, как литое сидит в Гэндальфе. И в тоже время Толкиен, будучи англичанином, видит в образе Гэндальфа американский принцип «make money»-«делай деньги», с лихвой перешагнувший сквозь века и мир. Об этом свидетельствует тот эпизод, в котором Гэндальф оплатил приключения Бильбо.

Антагонизм Бильбо и Гэндальфа виден и в их нравственных качествах. Бильбо гораздо мягче, нежели Гэндальф, в пользу этого говорит тот эпизод, в котором он пожалел Горлума (последний – это отдельная тема и отдельный разговор), впоследствии из за рабского страха и природной трусости он совершит двойное предательство, которое в свете конфликта с магом Сауроном представлено как глубокая психоделическая трансформация самого Гэндальфа. Жалость Бильбо по отношению к Горлуму как раз и вызвала в Гэндальфе злость по отношению к Бильбо. Именно здесь необходимо сделать небольшой акцент на самом Горлуме, который в дальнейшем станет центральной фигурой конфликтов всех остальных героев, их поисков и страданий. У Толкиена Горлум — это раб неодушевлённого фетиша, лишенный человеческого рассудка, фетишизм которого и привел к братоубийству — смерть Деагорла – родного брата Горлума стала тем фатумом, который лишил Горлума человеческого лица. Он стал рабом кольца. В романе кольцо- это ещё один ключ, Толкиен трактует кольцо как символ жадности, трусости, слабости, низменных человеческих инстинктов, подлости и порока, само кольцо чуть не поработило Бильбо, но вдоволь наглумилось над Горлумом, его жертвой стали орки и гоблины, поведение и проступки которых можно объяснить при помощи всё того же афганского ключа. Символизм борьбы эльфов с орками и гоблинами как раз показывает доминирующее начало этого ключа, который можно представить в виде двух цепочек: Душманы — орки и гоблины — Советские войны — эльфы и гномы.

С точки зрения европейской мифологии гоблины и орки-это олицетворение злой силы, а у Толкиена это ещё символ зависти и порока. Описанный конфликт это непросто война, это противостояние, вызов низменных инстинктов и омерзения чувству красоты и возвышенности. Психологию Бильбо и Гэндальфа нельзя считать до конца раскрытой без акцентуации внимания на Фродо Сумкине — приёмном сыне Бильбо — это совершенно другой характер, по крайней мере он был таким до внезапного исчезновения самого Бильбо. По сюжету романа после исчезновения Бильбо Фродо стали преследовать странные и непонятные сны, соседи и некоторые родственники стали считать Фродо тронутым (см. страницу 227 текста) [здесь и далее ссылки на оригинальные тексты даны по изданию романа 2002 года] . Наличие странных снов и проступков индивидуума как раз является одним из признаков активизации родовой памяти, едва Фродо исполнилось 50 лет его родовая память окончательно проснулась и он, как и Бильбо тоже отправился в путь.

В настоящем исследовании намеренно не сделан акцент на психологии гномов, эльфов, темных личностей Мордора, людей чьим представителем в романе является Колоброд, этоне случайно, поскольку все эти персонажи это своего рода фундамент для главных героев — Бильбо, Гэндальфа и Фродо, точней для Бильбо и Фродо — Гэндальф в свою это комплексный персонаж как и другие второстепенные персонажи, — все они цемент для более глубокого понимания образов Бильбо и Фродо. Этой фразой завершается раздел рассматривающий психологический аспект романа и прежде чем перейти к более широкому разделу- лингвистическому или языковому аспекту необходимо сделать следующие заключения:

• «Властелин колец» это многоплановая, психологически многослойная композиция, синтез нескольких исторических эпох самой Англии перенесенных на выдуманный мир.
• В романе сформированы определённые типажи характеров, которые действуют согласно своим личностно-психологическим планам.
• Формирование героя в романе обусловлено определённым комплексом когнитивных, фоновых исторических факторов и позиционных наслоений.

В свою очередь лингвистический аспект более объёмен и представляет основную тему настоящей статьи. В данном разделе рассматриваются лингвистические и стилистические особенности романа, особое внимание уделено проблеме письменности, которая в романе представлена двумя своими разновидностями: Феанорской и Даэронской, особое внимание уделено гипотезе расшифровки надписи на главном атрибуте всего романа кольце власти, представлена попытка поиска фонетических аналогий данной надписи в тюркских языках.

В заключительной части исследования представлены лингвистические особенности проблемы переводимости имен гостей прибывших на юбилей Бильбо Бэггинса. Рассматривая лингвистические особенности романа необходимо сделать подробный акцент на письменности. В приложении сделанном автором романа изложена филологическая характеристика двух основных типов письменности данного романа: феанорская и даэронская письменности. Подробный анализ двух данных типов алфавита позволяет сделать вывод о том, что перед нами причудливая смесь алфавитов разных частей света, в том числе и элементы древнеиндийской письменности — санскрита.

Именно связочные лигатуры санскрита напоминает первый тип письменности — феанорская, в пользу этого довода говорят знаки по №№ 4,8,12,16 и 24, а в начертание знака под №34 легко можно опознать классическую латинскую букву «d», в знаке под №33 так же легко опознаётся уже греческая буква «λ» (лямбда). Однако совершенно по другому выглядят знаки той же письменности под №№ 1,2,5,6,9,10,13,14,17,18,21 и 22 их начертание поразительно напоминают армяно-грузинские письменные знаки.

Алфавит другого типа письменности — Даэрон представлен совершенно иначе он совсем не похож на фаэронский тип письменности. Особенностью Даэрона как раз является то, что его знаки похожи на рунический футарк — особый вид письменности древних германцев применявшийся для обрядов подобный иератический алфавит существовал у жрецов Древнего Египта. Отсюда можно сделать следующий вывод: феанорский тип письменности использовался для так называемого бытового письма, в то время как Даэрон служил своего рода иератическим (кодовым) алфавитом жрецов.

Рассматривая некоторые знаки даэронской письменности нельзя не заметить схожесть знаков под № № 29,33,41 и 51, которые напоминают как русские, так и латинские буквы, а вот знаки под №№ 19,21 22 выглядят ещё причудливей, скорей всего они напоминают недостроенный еврейский семисвечевый канделябр. Внимание заслуживают и знаки под №№ 4,5 и 6, по своим начертаниям они напоминают русские буквы «Я», «Ф», «В», а эквивалентом знаку по № 36 служит русская буква «Х». И хотя в лингвистическом приложении к роману описаны все особенности двух типов письменности, вышеизложенные особенности алфавитов феанора и даэрона в сравнении с индоевропейскими типами письменных систем выявлены эмпирическим путем.

Касаясь языкового аспекта исследуемого романа необходимо отметить явственные различия языкового поведения хоббитов и эльфов с гномами, в частности Толкиен отмечает некоторую искусственность языка хоббитов- Вестрона, в лингвистическом приложении автор приводит все особенности Вестрона, давая при этом объективную картину степени адекватности перевода лексических единиц. Толкиен так же делает особый акцент на том, что язык эльфов для хоббитов был своеобразной латынью, и сами хоббиты совершенно не владели языком эльфов, будучи для последних иностранцами. Другой характерной особенностью романа является наличие огромного количества фольклорных вставок. Статистический метод подсчёта показывает, что в данном произведении Толкиен использовал 87 вставок из них 3 на оригинальном эльфийском наречии (полный текст приведен на С.516-517, 778, 958).

Анализируя фольклорные вставки в романе не возможно не отметить определённые особенности ритмики стихотворных текстов. Так на С.15 ритмика текста имеет вид типа 1,3,2,4, а ритмика текста на С. 16-17 имеет вид 1,2,4 строчка 3 стоит обособленно. Внутри строчную и порядковую рифму имеет песня эльфов на С.39 и песни гоблинов на С.46 и 74. Совпадения рифмовки на С.16 можно видеть и на С.36.. Порядковая рифма характернадля текста на С.102, а рифму типа 1,2,3,4 можно встретить на С. 103 и 123, точно такая рифма представлена на С. 181, рифму вида 1,2,4 строка 3 стоит отдельно представлена на С.161.Таким образом в романе, в частности в «Хоббите» можно встретить два основных типа рифмовки:

• традиционная парная рифмовка
• рифмовка типа 1,2,4 где строка 3 стоит отдельно

Анализ фольклора в романе будет не совсем полным, если в нем не будут проанализированы образцы оригинальных фольклорных вставок. Особый интерес с точки зрения стиля представляют тексты на языке Заморских эльфов С. 516-517.При анализе текста может возникнуть вполне понятное подозрение,что оригинальный текст вообще не содержит рифмы. Заслуживает внимание и текст эльфийской баллады на С.356-357, будучи филологом Толкиен отмечает, что они плохо поддаются переводу и дает им особое название «анитеннат». Проблематика эльфийских баллад гораздо сложнее за лиричностью и красотой, с которой воспеваются поступки героя или группы героев скрывается ещё один символ. За основу эльфийских баллад типичные кельтские предания, но характерный для них символ лежит в совершенно ином пласте культуры. Основной символ эльфийских баллад- Дракон, такая трансформация взаимное перетекание культурных слоёв вовсе не случайно, в кельтской мифологии дракон это антагонистический символ злого начала, злой силы.

Наличие символьных ключей можно наблюдать и в тех местах текста, в которых речь идёт о враге. У Толкиена враг выражен в орфоэпическом плане с большой буквы, отсутствие персонификации тоже определённый символ «ВРАГ» — здесь большая буква говорит о силе, злой силе, для которой в мире эльфов нет преград или каких либо рамок. Символизм врага легко поддается расшифровке, если сопоставить его с символом кольца как олицетворения дурного начала. Таким образом, «ВРАГ» имеет вполне реальную расшифровку: кольцо — символ дурного начала, враг — носитель порока. Такая же трактовка уместна и при расшифровки образов черных всадников, которые по роману преследуют Фродо.

В романе есть ещё один не мало важный момент это сцена ранения Фродо (С.361). Мордорский клинок — орудие которым ранили Фродо самим Толкиеном было заимствовано из ведической культуры, в «Махабхарате» описывающей битву при Курукшетре есть упоминание об особом виде орудия, которое убивало при помощи слова, сцена ранения Фродо наводит на мысль, что Толкиен прекрасно был знаком с ведической культурой Индии.

Главным ключом к пониманию всего заложенного в романе конфликта является та самая знаменитая надпись на кольце Власти:

«Что бы всех отыскать, воедино созвать

И единой черной волей сковать»

[Властелин… С.235]

Анализ начертания оригинала говорит о её явной принадлежности к армянскому языку, в вот её фонетическое воспроизведение на С.411 и вовсе приводит к интересному парадоксу, оригинальный вариант звучит следующем образом:

«АШ назг дурбутулак, аш назг имбатул

АШ назг тракатулак аг бурзум

Иши кримпатул»

[Властелин… С.411]

Фонетические особенности оригинала ясно говорят о принадлежности последнего к казахскому языку, хотя вполне может, что сами слова имеют явно искусственное происхождение. Очевиден тот факт, что сам автор имел представление о казахской культуре и о культуре Востока в целом, иначе бы он не придумал бы такую страну как «Мордор», в самом название которого ощущается дыхание Востока, в самом романе Мордор — это гнездилище Мрака и порока, горя и зла, черных мыслей. Анализ языковых особенностей романа завершает стилистическая характеристика имен персонажей. Необходимо отметить и тот факт, что сам по себе перевод имен как реалий достаточно сложен и является одной из основных проблем в переводческой теории и практике. Основной задачей при переводе имен во главу ставиться умение переводчика находить эквиваленты для перевода в самом языке, на который делается перевод, а здесь нужна не малая сообразительность.

Имена в самом романе это своеобразный симбиоз слов, так, например имя «Бильбо» представляет собой симбиоз детского определения понятия «боль» — «бо» украинского эквивалента слова «боль» — «біль», а вот фамилия Бэггинс это уже другое образование от английского «bag» — «пакет» «сумка».Вот почему в некоторых переводах можно встретить и русское «Фродо Сумкин» и украинское «Фродо Торбинс». Здесь речь идёт об особом типе имен и фамилий так называемые «говорящие фамилии», их перевод представляет наибольшую сложность (в русской литературе тоже можно встретить подобные фамилии, например Овсов из рассказа Чехова «Лошадиная фамилия»). В эпизоде посвященном юбилею Бильбо автор приводит не мало говорящих имен, например Дерикуль — Сумниксы, Помочь — Лямкинсы, несомненно,что эти имена Толкиен заимствует по аналогии из «Алисы в стране чудес», что требует от переводчика не малой сноровки для передачи комического эффекта самого имени.

Завершает данное исследование третий аспект романа- исторический. Сам аспект довольно подробно изложен в приложении к роману, без которого понять сам текст задача не из лёгких. Анализ исторического аспекта позволяет сделать краткий и ёмкий вывод: в романе представлена хронология и летопись вымышленного до конца государства и цивилизации с описанием войн имевших место в определенные исторические периоды самой Англии. Таким образом, в романе через призму Средиземья описана метаистория самой Англии. Точно такая же метаистория России описана в романе русского философа Даниила Андреева в его «Розе мира». В качестве литературного резюме к роману можно считать следующие тезисы:

«Властелин колец» представляет собой типичную роман-эпопею признаками которой можно считать:

• наличие большого количества персонажей (более 12000);
• охват значительных временных отрезков;
• описание пусть и вымышленных исторических событий.

Проведенный анализ произведения является одной из множества разных концепций толкования феномена «Властелина колец» Толкиена и может быть дополненной за за счет новых открытий в мире жанра фэнтези.

Содержание:

Введение

Отечественные литературоведы о «Властелине колец»

Традиции английской сказки в трилогии Толкина

Язык книги

Список литературы

Введение .

Сам Толкин о том, что его произведение является волшебной историей, писал совершенно открытым текстом, но почему-то это с упорством, достойным лучшего применения, игнорируется. В эссе «О волшебных историях» Толкин фактически дал определение того жанра, в котором он работал, - фэери, - но не пытался определить его, говоря, что главное свойство фэери -«неописуемость». Тем не менее Толкин перечисляет то, чем фэери не может быть, и те свойства, которыми этот жанр обязательно должен обладать, чтобы быть самим собой. Фэери - это история о сверхъестественном. Но сверхъестественное здесь должно пониматься особым образом: «Сверхъестественное можно применить к фэери, если только рассматривать приставку „сверх“ как чисто грамматическое выражение превосходной степени… Фэерис просто естественные, и они гораздо ближе естеству мира, нежели люди». Фэерис ни в коем случае не миниатюрные крошечные существа, напротив, это могучие древние герои. В фэери всегда присутствует магия, и магия эта может существовать лишь при наличии двух условий, она никогда не должна становиться предметом насмешки и «не должна допускать никаких объяснений - никаких подпорок и костылей, наводящих на мысль, будто повесть - плод воображения мечты или сна»8. Любая волшебная история должна быть представлена как «непреложная правда, в ней не должно быть никакой мистики, она не должна являться сном, видением или плодом работы воспаленного воображения. Именно так Толкин определяет жанр фэери.

Западные авторы предпочитают говорить о жанре квеста, т. е. о жанре особого путешествия. Квест - слово многозначное. Это одновременно подвиг, путь, поиск, задача, цель и все это, вместе взятое. Впрочем, в трактовке У Х. Одена жанр квеста очень близок жанру волшебной сказки, как определяет его Пропп. В работе Одена „Герой квеста“ перечисляются все те же основные элементы его структуры, что и у Проппа по отношению к волшебной сказке.

Отечественные литературоведы о «Властелине колец».

Тем не менее прежде чем перейти к рассмотрению основной книги Толкина именно как волшебной сказки, волшебной истории, посмотрим, что видят отечественные литературоведы во „Властелине колец“.

Профессиональные филологи удивительно единодушно игнорируют факт существования творчества Толкина. Два автора, написавшие статьи на данную тему, - Е. М. Апенко и С. Лихачева - лишь фиксируют тот факт, что оно опирается на миф и эпос, и прежде всего миф европейский. Рассуждение верное, но уж слишком поверхностное. Исследователи упорно пытаются обнаружить в творчестве Толкина элементы мистицизма, вплоть до сравнения его философии с философией Д. Андреева (Т. Антонян). Другие авторы, похоже, задались главной целью - поразить читателя оригинальностью своего мышления: Толкина сравнивают с Брехтом (К. Кобрин), во „Властелине колец“ видят критику техногенной цивилизации (С. Кошелев), наконец, Толкина критикуют за отсутствие реализма и серьезной проблематики (Е. Иваницкая). Похоже, единственными, кому удалось понять Толкина, являются его почитатели и организаторы толкиновских игрищ (Б. Жуков, Н. Жукова, Ю. Рубинштейн, Н. Прохорова). Они не претендуют на глубокий философский, филологический или культурологический анализ текста, но и не пытаются увидеть в нем то, чего нет. Удачной попыткой анализа творчества Толкина можно считать и статью В. Курицына „Мир спасет слабость“10. Любопытно, что Курицын практически повторил то, что говорил о трилогии друг Толкина, Клайв Стейплс Льюис. В своей статье, которая, кстати, названа „Развенчание силы“ (почти так же, как у Курицына) он подчеркивает, что хоббиты оказываются героями именно потому, что они не герои: „С одной стороны, весь мир устремляется в битву: книга звенит от грохота копыт, пения труб, скрежета стали, скрестившейся со сталью. С другой стороны, далеко-далеко две крошечные жалкие фигурки пробираются (как мышки по груде шлака) через сумерки Мордора. И мы все время осознаем, что судьба этого мира гораздо более зависит от этих маленьких шажков, чем от гигантских перемещений. Это изобретение структуры высшего порядка. Оно необычайно усиливает пафос, иронию и величие истории“11 .

Поражает стремление даже серьезных филологов отнести творчество Толкина к жанру фэнтези. Несомненно, Толкин является создателем этого жанра, но сам к нему ни в коей мере не принадлежит. Утверждение это вовсе не парадоксально. Конечно, Достоевский написал первый русский детектив, а Гоголь являлся родоначальником фантастики. Но тем не менее определить „Преступление и наказание“ как детектив, а „Вечера на хуторе близ Диканьки“ как фантастику - значит обнаружить свое глубокое литературное невежество. Знание вышеприведенных фактов многое дает для анализа особенностей жанра детектива и фантастики, но анализировать творчество Достоевского и Гоголя только как детектив или только как мистику вряд ли можно. Разумеется, соблазн прочитать „Мертвые души“ по Юнгу или по Фрейду (или даже по девице Ленорман) весьма велик, и при этом могут обнаружиться очень интересные вещи. Однако полностью игнорировать литературную ситуацию XIX века, анализируя творчество этих авторов, вряд ли разумно. Продолжатель книг Кеннета Грэма, Уильям Хорвуд, весьма разумно заметил: „сам Грэм … менее всего был склонен наполнять свой текст каким-то скрытым смыслом, однако это не означает, что таких аллюзий и ассоциаций в нем нет вовсе … меня волновал тот особый внутренний смысл, те скрытые намеки, которые могут обнаружиться в Ивовых историях, а могут и раствориться в них“12, а благодаря тому, что Хорвуд решился увидеть скрытые аллюзии в классической литературной сказке, возникли его „ивовые истории“, а благодаря тому, что „Алиса“ Кэрролла была прочитана взрослым, возникла „Аннотированная Алиса“ Гарднера. Упрекать этих критиков в том, что они пошли вопреки воле автора, бессмысленно, нельзя адресовать такой упрек и исследователям творчества Толкина. Они вправе находить в его произведениях мистику, фантастику, скрытые намеки, пророчества и даже новую религию. Причем этим занимается не только отечественная, но также и англоязычная критика (достаточно почитать работы Т. Шиппи, Р. Зимбарда, В. Махнач). Еще чаще англоязычная критика предпочитает заниматься не самим творчеством Толкина, а географией, историей, мифологией и лингвистикой его художественного мира.

Нам же хотелось бы остановиться именно на самом что ни на есть традиционном моменте - на истоках его творчества. Для англичан эти истоки достаточно очевидны, а для нас, по-видимому, нет. Мы умудряемся даже не заметить явного сходства „Книги джунглей“ Р. Киплинга и „Властелина колец“ Дж. Р. Толкина. А ведь параллели напрашиваются сами собой. В обоих случаях мы имеем эпическое повествование, основанное на древнем мифе (причем мифе европейском, поскольку Киплинг опирается ни в коем случае не на индуистскую традицию, а уж скорее на Гомера). Совершенно очевидно и сходство героев, изначально чуждых этому миру, но тем не менее призванных его спасти. Удивительно, почему, восхищаясь миром Толкина, никто не пытается сравнить его с миром Памелы Трэверс: ее „Мэри Поппинс“ является прямо-таки сублимацией мифологического. Вообще сравнить „Книги Джунглей“ и „Властелина колец“ - это задача любопытная и весьма благодарная, точно так же, как сравнение книг Толкина и Трэверс, Толкина и Барри.

Традиции английской сказки в трилогии Толкина.

Для того чтобы говорить о произведении Толкина в русле традиций английской литературной сказки, следует вначале описать эти традиции. (Подробный анализ жанра литературной сказки применительно к английскому ее воплощению был дан нами в работе „“Светлее алмазов горят в небе звезды» (о жанровой специфике английской литературной сказки)«13, на основных ее положениях мы здесь остановимся.)

Как создавалась английская сказка? Она представляла собой классический рассказ, т. к. была именно рассказана, поведана слушателям. Хорвуд очень хорошо характеризует этот процесс: „Доведись мне родиться до того, как появились первые книги, я стал бы одним из тех, кто, появляясь из-за частокола, входил в круг света, отбрасываемого общинным костром, садился на землю и начинал рассказ, зарабатывая себе таким образом право на пищу, питье и безопасную ночевку. Если уж ты таким уродился, то по-другому жить тебе все равно не удастся“14. Авторы английских сказок „уродились“ именно такими людьми, и все сказки были прежде всего рассказаны как волшебные истории. Слушателями их, как правило, были дети. Кэрролл рассказал историю об Алисе Линделл, Лофтинг пересказывал историю доктора Дулитла в письмах своим детям, первыми слушателями сказок Грэма и Милна стали их сыновья, а Барри сочинил Питера Пэна для юных Дэвисов. Толкин тоже рассказывал некоторые сюжеты из своих книг трем своим детям, а первым критиком „Хоббита“ стал сын редактора издательства „Аллен и Анвин“. Именно его восторженные отзывы и побудили редактора издать столь необычное произведение.

В большой литературе и официальном литературоведении уже давно считается, что герои большой литературы ведут себя независимо от воли их создателей. Не будем цитировать здесь известное высказывание Пушкина по поводу поведения его Татьяны, не будем цитировать и критиков Толстого и Достоевского. Совершенно очевидно, что действительно полноценное, живущее собственной жизнью литературное произведение и его герои не особенно считаются с волей автора. Герои же английской литературной сказки в этом смысле совершенно распоясались, они не только обретали независимость на страницах книги, но сами совершенно произвольно являлись тем людям, которые их описывали. Даже сами писатели усердно отвергали свое авторство. Кэрролл в письме одному из своих юных адресатов писал: „Пожалуйста, никогда меня не хвали. Я всего лишь доверенное лицо, не более“15. Барри отвечал своим критикам: „Я не помню, чтобы я писал эту пьесу … я никогда не сомневался в том, что я создал Питера, потерев вас пятерых друг о друга …“16. Толкин утверждал, что он только пересказал „Алую книгу Западного Края“, авторами которой являются Фродо и Бильбо Бэггинсы.

Сказка всегда совершенно естественно связана с мифом. Собственно говоря, это и есть миф, только упрощенный, огрубленный, забывший о своих корнях. Литературная же сказка, являясь производной от сказки народной, казалось бы, должна еще дальше уходить от мифа. Если обратиться к сказкам Вольтера, Гофмана, Андерсена, Перро, то мы как раз обнаружим это. Они пытаются „олитературить“ народную сказку в соответствии с литературными традициями своего времени, со вкусами эпохи Просвещения, романтизма или рококо. Английская сказка, наоборот, возвращается к своим истокам, к мифу. Все без исключения критики восхищаются полнокровностью и жизненной силой мифа, созданного Толкином, говоря, что до этого мировая литература не знала ничего подобного. Мировая литература - возможно. Но английская литература все это прекрасно знала и великолепно использовала. „Книги джунглей“ - это, несомненно, эпос. Достаточно вслушаться в речь героев. Впрочем, все другие приметы эпической поэмы в произведении Киплинга налицо, недаром книга наполовину написана в стихах, потому что трепетная ткань мифа не может долго выдержать прозаический язык. Полное описание приключений Мэри Поппинс - это, в общем-то, обширная экскурсия по европейским мифам, которую совершают юные Бэнксы вместе со своей наставницей. (Кстати, Памела Трэверс была известным знатоком мифологии и ездила по всему миру с лекциями на эту тему.)

Древние боги и герои населяют страницы книг и других писателей. При этом самым излюбленным персонажем является бог, олицетворяющий животворящую силу природы, выступающий то как Пан, то как непосредственно Дионис-Вакх-Бахус. В сказках он является под разными именами. У Барри это Питер Пэн, у Киплинга - Пак, у Грэма - Тот, кто играл на свирели. По страницам книг Несбит путешествуют целые вереницы египетских, ассирийских, вавилонских богов и божков. Примеры эти можно продолжать. Мы так подробно перечисляем их просто потому, что большинство наших читателей не знает этих авторов или не связывает их какой-то единой традицией.

Толкин не изобрел ничего нового. Он лишь взял не особенно старое и не особенно забытое и гениально его воплотил. Быть может, толкиновский миф описан полнее и подробнее, чем миф Киплинга или Барри, но сама идея была отнюдь не революционной. Да и знаем мы толкиновскую мифологию настолько подробно лишь потому, что был опубликован „Сильмариллион“, черновик, который никогда не предназначался для публики. Черновики Киплинга или Трэверс нам просто недоступны. Поэтому материала для сравнения нет, во всяком случае если работать в пределах нашей страны. Интернет такие вещи также не публикует. Миф Толкина разработан тщательно, но также тщательно он разработан и у других писателей. Мы не сомневаемся в том, что Гэндальф знакомит хоббитов с действительной историей Средиземья, с событиями, которые на самом деле имели место; но точно так же у нас не возникает сомнений в том, что Хатхи действительно излагает древний миф, повествуя о том, как в джунгли пришел страх. На самом деле это „взаправдашность“ и является основной чертой квеста. Квест превратится во вторую реальность только в том случае, если в нем не будет необъяснимых пустот и логических противоречий, если в нем будут править законы, а не желания. Эти законы могут не совпадать с законами нашего мира, но они должны быть столь же доступны пониманию и непреложны. История такого мира может быть необычной, но она не должна противоречить нашему пониманию истории. Наконец, ничто в этом мире не должно противоречить нашему моральному опыту. Именно таким и является мир английской сказки, и, в частности, мир Толкина.

Может быть, более дидактическими на этом фоне выглядят пересказы Несбит, но это и понятно, увлечение архаическими мифами в связи с раскопками, которые активно вели англичане на Востоке, вполне понятно, это дань моде того времени, а мода всегда плохо сказывается на литературном творчестве. И даже когда речь идет, казалось бы, о самых что ни на есть повседневных вещах, мы все равно обнаруживаем следы какого-то другого, параллельного нашему, мира со своей географией и историей, со своими мифами и легендами. Достаточно посмотреть, как описывает Барри Кенгсингтонский сад. Для взрослых это просто небольшой парк в центре Лондона, а для ребенка это целая страна. Недаром все топонимы этой страны - Большая Аллея, Спуск, Тропа малышей, Круглый Пруд, Озеро Серпентин - пишутся с большой буквы. Здесь есть свои волшебные места, такие, как Дерево Секко или Колодец Святого Говора. Здесь каждую ночь появляется и исчезает волшебный домик Мэйми. Здесь путешествуют по ночам король и королева эльфов со своей свитой и Питер Пэн на лохматом козле. Точно так же подробно расписана география Парка приключениях Мэри Поппинс. Точно так же в игрушечной стране, где живут Винни-Пух и его друзья, где до определенного момента пребывает Кристофер Робин, есть Пуховая опушка, Зачарованное место, Шесть сосен, Место, где не было Буки и Бяки, Северный Полюс, открытый Пухом, и т. д.

Толкин лишь меняет ориентацию. До этого заимствования шли в основном из античной мифологии, которая традиционно является копилкой сюжетов для европейской литературы, начиная с Вергилия, а также из восточной мифологии. Интерес к мифам Индии, Вавилона, Ассирии, Египта был обусловлен и самой политической историей Англии, и историей ее культуры. К своим национальным корням, к мифологии кельтов и других народов, населяющих северо-запад Европы, английская сказка обращалась менее охотно. Впрочем, стремление к экзотике было вполне оправданным, хотя и тут у Толкина существовали свои предтечи. В „сказках Пака“ действует древний германский бог Веланд, Веланд-кузнец, добрый малый Робин, английский домовой-брауни; эльфийские короли и королевы. Так что Толкин не был новатором в этом смысле. Другое дело, что, будучи профессиональным филологом и исследователем германо-скандинавского эпоса, он, конечно, был глубже, чем Киплинг, не имевший академического образования.

Обратимся теперь к самому сюжету и проблематике трилогии Толкина. Один из западных его критиков заметил, то ли восхищаясь, то ли, наоборот, порицая его, что Толкин в ХХ веке умудрился создать мир, „в котором Добро побеждает Зло, а нравственные проблемы воспринимаются всерьез“. Интересно, а какой еще мир может существовать в мифе? Нравственные проблемы здесь всегда воспринимаются всерьез, а добро и зло всегда борются. При этом зло может часто побеждать (кстати, у Толкина так и происходит), и победа добра здесь отнюдь не всеобща и не абсолютна. Добро должно побеждать, но реально ему это удается далеко не всегда. Саурон неоднократно возрождается из пепла и, по-видимому, возродится вновь и в четвертую эпоху. Гэндальф говорит: „Неминуемо явится в мир иное зло, может статься, еще большее: ведь Саурон всего лишь прислужник, предуготовитель. Но это уже не наша забота: мы не призваны улучшать мир, и в ответе лишь за то время, в которое нам довелось жить“17. Ему вторит эльфийский владыка Келеборн Мудрый, правда, уже не толкиновский герой, а герой продолжателей великой трилогии. В повести Жуковых „Экскурсия“ Келеборн говорит: „Благодаря вам, я теперь знаю, что зла в мире не прибавляется. Просто оно не собрано в одной руке, а разлито по капле во многих существах … Нечисть стала многочисленней, но безопасней“18. Саурон, как и вообще мировое зло, неуничтожим. Злу могут предаться самые отважные герои и самые разумные мудрецы, и при этом падение их может быть окончательным. Зло уничтожает многих из тех, кто достоин жизни и мог бы жить. Но зло не может победить окончательно. Это известный закон, и Толкин просто следует ему. Другое дело, что эта борьба добра и зла ведется на полном серьезе. Казалось бы, серьезность - это не то, что мы можем требовать от сказки. Но ведь речь идет и не о сказке в полном смысле этого слова, а о волшебной истории, фэери, а в ней все всерьез. Эта история, по мнению Толкина, является сверхъестественной именно потому, что она правдивее и реальнее любой естественной истории. Здесь все взаправду и всерьез, а иначе просто и быть не может. Это не игра, и смерть здесь окончательна и пересмотру не подлежит (даже Гэндальфа всего лишь отпускают на поруки), расставание здесь происходит навечно, а прошлое уходит навсегда. Такая глубина трактовки проблемы и отсутствие легкомыслия, конечно, требует от читателя серьезной душевной работы.

В английской сказке всегда все всерьез. Лягушонок-Маугли на самом деле рискует своей жизнью, сражаясь с Шерханом; это не подвиг сказочного богатыря, который обязан побеждать всегда, это бой слабого подростка с безжалостным властелином джунглей, и исход его в сторону хэппи-энда не определен заранее. То же самое происходит и когда Билли-король в сказке Несбит сражается с драконом. Исход поединка маленького мальчика и грозного хтонического чудища до самого конца не определен. Билли, в отличие от сказочного рыцаря, совершенно не уверен в своей победе, но он должен выйти на этот бой, потому что он, будучи королем, ответствен перед своими подданными. Бремя, свалившееся на Билли, аналогично тому, которое придавливает юного Фродо Бэггинса. „А какие тебе нужны ответы? Что ты не за доблесть избран? Нет, не за доблесть. Ни силы в тебе нет, ни мудрости. Однако же избран ты, а значит, придется тебе стать сильным, мудрым и доблестным“19 .

Горечь расставания, которая пронизывает нас на последних страницах трилогии Толкина, всегда присутствует в английский сказке. Расставание всегда неизбежно, Уходит из взрастивших его джунглей Маугли, уходит детство от Барбары и Джона Бэнкс, а потом и от Анабели, возвращается в реальную жизнь, оставляя волшебный остров Нетинебудет Венди. Прощание с волшебным миром - это почти всегда прощание с детством. У Толкина эта мысль столь явно не подчеркнута, но ее можно проследить. Мир волшебной сказки - это мир детства, и именно он уходит от жителей Средиземья.

Герой английской сказки всегда ребенок. В этом смысле исключений нет вообще. Никаких богатырей, рыцарей, ловких портняжек, крестьянских сыновей, оказывающихся героями, могучих королей и т. д. Показательно, что даже если кто-то из героев и удостаивается этого звания, то свои подвиги он совершает отнюдь не в обличии героя или короля, а в облике маленького мальчика или девочки. Питер Пэн, конечно, бог, но с капитаном Крюком он сражается, будучи всего лишь маленьким мальчиком с белоснежными молочными зубами. Когда дети семейства Пэвензи возвращаются в свою страну, их появление воспринимается как появление легендарного кроля Артура и его рыцарей, но Питер идет на смертный бой, оставаясь всего лишь английским школьником. Билли-король, конечно, уже облечен своим высоким саном, но с драконом сражается все-таки испуганный мальчик. Кто совершает подвиг у Толкина? „Там и люди были, и лесные, только эти недомерки всех обошли - и царей, и королей, потому что горазды были пожрать“20. Хоббиты по сравнению с другими народами Средиземья - те же дети, и появились они в этом мире относительно недавно, и ни в какие серьезные взрослые легенды и предания их не включают, и даже ростом они не вышли, высокие гондорцы воспринимают полуросликов как юношей-оруженосцев. Нет у хоббитов ни мудрости, ни воинской закалки, ни опыта, ни особой доблести, ни даже стремления к подвигам, и тем не менее основное испытание выпадает именно на их долю. И они с ним справляются.

Герой у Толкина вполне типичен для английской сказки - это ребенок, который оказывается в достаточно жестоком мире взрослых испытаний и помогает решать обитателям этого мира (а иногда и решает за них) их проблемы. Противопоставление детского и взрослого в литературной традиции, и в частности в произведениях для детей, встречается довольно часто. Но в английской сказке это противопоставление всегда является очень драматичным, а иногда и трагическим. Взрослые не просто не понимают детей, это было бы вполне естественно и достаточно безобидно. Нет, очень часто взрослые вполне осознанно противостоят детям и таким образом оказываются именно на стороне зла. Таковы, например, почти все взрослые в тетралогии о добывайках, таков дядюшка Эндрю у Льюиса. Но если бы все взрослые были плохи, а все дети хороши, это было бы слишком просто и недостойно английской сказки. Все обстоит гораздо сложнее, и не всегда можно определить, на чьей стороне правда. Питер Пэн, не желающий вырасти и стать взрослым, по-своему прав, чисто рефлекторно отталкиваясь от всего того плохого, что есть в этом взрослом мире. Но его правота оборачивается жестокостью, эгоизмом и бессердечием. И именно эти качества, „жестокосердие, легкомыслие и бессердечность“ позволяют стать ему невесомым в буквальном смысле этого слова. Совершенно очевидно, что мир взрослых и мир детей - это два совершенно разных мира. И дело не в том, что один из них является добрым, а другой - злым, просто у каждого из этих миров своя правда, свои нормы поведения, свои обычаи и традиции; и для того, чтобы их совместить, требуется как минимум фигура мага или волшебника - Мэри Поппинс, Питера Пэна, Аслана, Гэндальфа.

Именно Гэндальф вводит хоббитов во „взрослый“ мир Средиземья. Мир хоббитов, как любой мир детской комнаты, безоблачен и счастлив, „даже нашествие волков с севера казалось бабушкиной сказкой“. Это несомненно игрушечный мир, который и привлекателен именно потому, что в нем все проблемы еще могут решаться на игровом уровне. Эльфы Лориэна живут так, как будто „зло еще не родилось“. Но если эльфы начинают сражаться со злом, они воспринимают его более серьезно, чем, может быть, даже все иные обитатели Средиземья. Хоббитания прекрасно знает, что зло уже родилось, но зло, которое существует здесь, достаточно безобидно и не может никого всерьез расстроить, унизить и тем более уничтожить. Самый страшный злодей - это скупой родственник, от которого в общем-то несложно избавиться путем нехитрой семейной политики. Хоббитания сталкивается с настоящим злом, только когда она открывается внешнему миру. Может быть, Фродо и Сэм потому так успешно и решают свою задачу, что они непричастны ни великому Добру, ни великому Злу. Кстати, именно эту мысль как бы невзначай высказывает В. Курицын в своей упоминавшейся уже здесь статье, посвященной Толкину (кстати сказать, это чуть ли не единственная работа, в которой высказывается действительно какой-то оригинальный, свежий и вместе с тем органичный взгляд на творчество Толкина). Хоббиты потому и оказываются спасителями мира, что они не испытывают тех искусов, перед которыми оказываются сильные мира сего. Кольцу практически нечем их искушать. Сэм, будучи вполне здравомыслящим хоббитом, понимает, что ему нет нужды превращать весь мир в цветущий сад.

Можно повернуть эту мысль и немного по-другому. Великие витязи, мудрецы и волшебники могут быть либо белыми, либо черными. Поэтому кольцо неизменно склонит их или ко всеобщему злу, превратив в черных властелинов, или к тотальному добру, которое не менее страшно, чем всеобщее зло. Галадриэли не грозит опасность стать черной владычицей, она по-прежнему останется на стороне светлых сил, но эта новая владычица, „грозная, как внезапная буря; устрашающая, как молния на ночных небесах; ослепительная и безжалостная как солнце в засуху; опасная как пламя; холодная, как зимняя звезда“21, перестанет быть самой собой. Быть может, Гэндальфу единственному удается хотя бы чуть-чуть справляться с кольцом, потому что он Гэндальф Серый. Его цвет позволяет ему идти на компромиссы, осознавать, сколь опасны и зло в чистом виде, и дистиллированное добро. Кстати, Гэндальф, становясь Белым, теряет целый ряд своих привлекательных черт, платя за высокую мудрость и бессмертие чисто человеческими привязанностями.

Хоббиты непричастны ни к абсолютному добру, ни к абсолютному злу, ни к высокому героизму, ни к низменной трусости. Благодаря этому кольцо не может им посулить ни венец мученика, ни скипетр черного владыки, ни корону спасителя мира. Им удается преодолеть искус именно благодаря своей обыденности, серединности, незаметности. Как это ни парадоксально, и даже обидно, звучит, но героем в итоге оказывается буржуа, именно потому, что он буржуа, и ему чужды романтические порывы. Он не бросается в крайности, он просто выполняет свой долг, пусть навязанный ему внешними обстоятельствами. Здесь уместно снова вспомнить те высказывания Льюиса и Курицына, о которых говорилось выше. Именно умение отрешиться от великих дел, любовь к мелочам, к незаметным, но и не заменимым прелестям домашнего уюта, которые не ценят Герои, и помогают хоббитам сохранить себя, не отчаяться, не потеряться в той героической кутерьме, в которую они угодили. И Толкин постоянно подчеркивает эти столь любимые сердцу хоббитов (и, по-видимому, самого автора) житейские детали. В то время как герои точат мечи и натягивают луки, Сэм собирает кастрюльки, соль, веревку, теплые носки. Мерри, побывав в лапах орков, а затем сразившись с Черным всадником, больше всего переживает по поводу потери своей трубки. Арагорн с иронией замечает: „Дай хоббитам волю, и они посреди сражения рассядутся, закурят трубочку и будут рассказывать о своих делах и о своих родственниках до десятого колена“. Хоббиты действительно таковы, но при этом в словах Арагорна слышится не осуждение, а скорее легкое сожаление. Ему такое немудрящее наслаждение радостями быта вряд ли доступно, так же, как и Теодену, и Денатеру, и Боромиру. Эта любовь к соединению волшебного и сугубо прозаического тоже характерна для английской литературной сказки. Когда Мэри Поппинс со своим поклонником решает отправиться на экскурсию в любой выдуманный мир, они отправляются в джунгли, но там их ждет накрытый к пятичасовому чаю стол с лепешками, маслом, джемом и вареньем.

Хоббитания, если представить Средиземье как большую квартиру, - это уютная детская, в которой все опасности и страхи можно преодолеть. И именно эта вера в то, что самое страшное приключение в итоге окажется игрой со счастливым концом, помогает хоббитам. При этом игра оказывается очень серьезной, чересчур серьезной. Но ощущение того, что это миф, сказка, счастливый конец которой в конце концов предрешен, все-таки поддерживает хоббитов. В смертный час на склонах пылающего Ородруина Сэм утешается сам и пытается утешить хозяина сагой, которая когда-нибудь непременно будет рассказываться и будет названа „О девятипалом Фроде и о Кольце Всевластия“.

Если же попытаться наложить карту Средиземья на карту нашего реального мира, то Хоббитания, конечно, окажется на месте Англии. Почти 20 лет назад в своем предисловии к „Властелину колец“ первые официальные переводчики, Муравьев и Кистяковский, писали, что для Толкина события борьбы за кольцо всевластия связываются прежде всего со Второй мировой войной, а Хоббитания олицетворяет собой Россию. Трудно упрекать профессиональных переводчиков и литераторов за эту явную глупость. Глупость эта была вынужденная, и реверанс в сторону цензуры при переводе такого странного издания, конечно, был необходим. Если уж говорить о России, то, увы, она у Толкина отождествляется скорее с Мордором. Достаточно взглянуть на карту Средиземья. Очертания ее несколько напоминают очертания Европы, и все враждебные светлым силам государства оказываются на Востоке. Толкин не отходит от традиционной культурологической традиции противопоставления Запада и Востока. Впрочем, Мордор вполне может ассоциироваться по своему местоположению и с Германией. Только, увы, описание орков уж очень нелестны для нас, это и их красные знамена с изображением страшного Ока, и их тяжелые кованые сапоги; можно обнаружить и другие параллели. Сам Толкин, правда, категорически отрицал, что война и личный опыт как-то повлияли на его творчество, но большинство критиков все же были уверены в обратном.

Хоббитания - это, конечно же, Англия. Об этом говорит даже само название страны хоббитов. У Толкина она называется не Хоббитания, а Шир (ср.: Девоншир, Йоркшир и т. д.). Какое еще государство может находиться на берегу Великого моря и в самом северо-западном углу мира? Впрочем, даже карта тут не нужна. Достаточно взглянуть на благоустроенный уютный быт хоббитов, чтобы понять, что речь идет именно об англичанах. Чего стоит только описание знаменитой встречи гномов в доме Бильбо. На стол были поданы и лепешки с маслом, и крыжовниковый пирог, и бекон, и кексы, и сливки … в общем, тот стандартный набор, который мы всегда встречаем в викторианских романах. Хоббиты очень ценят свой устроенный быт, свои уютные норки (мой дом - моя крепость), свою родословную, свои легенды и традиции. Бильбо с большой гордостью рассказывает гномам о своем знаменитом предке Бычьем Реве и с гордостью вспоминает свою собственную карту, в которой его любимые дорожки были помечены красными чернилами. Именно англичане, несмотря на крохотные размеры своей страны и свою любовь к домашнему очагу, стали властителями мира и в какой-то степени до сих пор ими остаются. В конце концов, именно английский язык стал международным, и на нем говорят на трех континентах. Именно хоббиты, несмотря на свою нелюбовь к приключениям и подвигам, становятся спасителями мира, побывавшими в самом сердце тьмы, куда нет доступа даже самым отважным и мудрым. Обыватель прочнее, чем щитом, кольчугой и доспехами, защищен именно своим обывательским миром. Воспоминания о родном доме, о саде, о немудрящих радостях холостяцкого или семейного быта часто поддерживают хоббитов куда эффективнее, чем волшебное питье Гэндальфа или эльфийские путлибы. И именно с этой домашней, уютной жизнью связана стихия юмора в книге. Казалось бы, в столь серьезном повествовании юмору нет места. Но у Толкина он присутствует. Впрочем, Толкин никогда и не говорил, что юмору не место в фэери, он делал лишь одну оговорку, что сама магия не может быть его предметом. В книге есть немало забавных и откровенно смешных эпизодов, веселых песенок и прибауток, что вовсе не снимает серьезности ее проблематики. И это тоже характерная черта английской сказки. Именно юмор помогает герою пережить самые страшные и самые опасные приключения.

Язык книги.

И последнее, на чем следует остановиться, это язык книги. Толкин, будучи профессиональным лингвистом, сумел создать целый ряд „мертвых“ языков, язык гномов, язык эльфов. В книге приводятся лишь названия отдельных топонимов на разных языках Средиземья. Но в толкиновских черновиках сохранились и алфавиты, и словари; несколько монографий, посвященных творчеству Толкина, анализируют только созданные им языки. Такого английская сказка до Толкина, конечно, не знала. Хотя… если вспомнить математический язык книг Кэрролла, здесь ведь тоже есть свой алфавит, свои правила игры, свое подчиненное строгим законам движение. Но у Толкина работают законы лингвистики, а у Кэрролла - законы математики, однако логически безукоризненная четкость присутствует в обоих случаях. С точки зрения языка и „Книга Джунглей“ почти не уступает „Властелину колец“. Конечно, язык Киплинга не столь богат и разнообразен. Он не предлагает нам наречия народов джунглей во всем их многообразии. Но то, как звучат имена обитателей джунглей, их древние напевы и заклинания, то, как они разговаривают, сама ритмика Законов Джунглей - все это говорит в пользу Киплинга.

Толкину воистину удалось создать новую мифологию, на которую, как пишут с восторженным придыханием критики, у целых народов уходили тысячелетия. Может быть, Толкину удалось это именно потому, что у него хватило здравого смысла относиться к своей деятельности с определенной долей юмора: „Некогда… я задумал создать цикл более-менее связанных между собой легенд - от преданий глобального, космогонического масштаба до романтической волшебной истории… я хотел, чтобы предания эти несли в себе ясный, холодный дух Северо-Западных европейских сказаний… чтобы они обладали волшебной, неуловимой красотой, которую зовут кельтской… важнейшие из легенд я представил бы полностью, а многие другие наметил бы лишь схематически и объединил циклы в некое величественное целое… вот абсурд!“22. Эти рассуждения перекликаются со столь же возвышенными и столь же неожиданно завершающимися мыслями Мерриадока Брендизайка: „Но вот в чем дело, Пин, мы теперь знаем, что эти высоты есть, и поднимаем к ним взгляд. Хорошо, конечно, любить то, что тебе и так дано, с чего-то все начинается и укорениться надо… но в жизни-то, оказывается, есть высоты и глубины: какой-нибудь старик-садовник про них ведать не ведает, но потому и садовничает, что его оберегают высшие силы и те, кто с ними согласны. Я рад, что я это хоть немного понял. Одного не понимаю - чего это меня понесло?“23. Книга Толкина потому и не становится навязчиво дидактичной, что ее спасает юмор, хотя, может быть, в последней части чувство меры несколько изменяет автору.

Сейчас, когда уже перечислены все главные особенности английской литературной сказки и особенности трилогии Толкина, вероятно, есть смысл прибегнуть к некоторым чисто формальным обобщениям. Автор не претендует на то, чтобы писать новую морфологию английской литературной сказки, но не может удержаться от искушения представить небольшую сравнительную таблицу.

И последнее, произведение Толкина - это, конечно, классический „слоеный пирог“, в том смысле, что количество его прочтений приближается к бесконечности. Но произведения английских сказочников всегда имели как минимум два слоя - »взрослый" и «детский». Если же вчитываться в текст глубже, то всплывут и иные смыслы, и иные истолкования. Конечно, это нельзя отнести стопроцентно ко всем произведениям. Сказки Нортон или Несбит не особенно глубоки (хотя, если вспомнить некоторые эпизоды…), но в большинстве их эта многослойность все-таки присутствует. О Кэрролле мы уже говорили, и этот пример давно стал хрестоматийным, так же, как и фраза, что в книгах Кэрролла можно найти цитаты буквально на все случаи жизни. Но точно так же можно читать и Трэверс, и Барри (особенно Барри!), и Киплинга, и Грэма (Хорвуд недаром написал продолжение «Ивовых историй», в сказке Грэма ему почудились какие-то скрытые недоговоренные намеки, аллюзии, которые он и попытался реализовать). Относительно недавно вышла книга отечественного автора, который пытается прочитать «Винни-Пуха» с позиций классического психоанализа24. Некоторые положения книги шокируют, но, несомненно, это образчик замечательной интеллектуальной игры.

Я думаю, все вышесказанное достаточно убедительно доказывает, что Толкин написал именно волшебную историю, фэери, квест, что, конечно, не мешает нам вычитывать из нее и какие-то другие смыслы и интерпретации. Интерпретации - вещь, конечно, полезная и интересная (прежде всего для самих интерпретаторов), но вначале, вероятно, следует установить некоторые базисные, само собой разумеющиеся вещи, а потом уже оригинальничать и интересничать. Но в нашей стране филологически-критическая «толкиниада» пошла другим путем.

Список литературы:

1) Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986; Морфология сказки. М., 1969.

2)Толкин Дж. Р. Р. Возвращение государя. М., 1992.

3)В. Муравьёв. Предыстория к «Властелину колец». Статья. М..: Радуга,

4)Дж. Р. Р. Толкиен «О волшебных сказках». Статья. М.: Риф, 1991.

Перевод С. Кошелева под редакцией И. Тогоевой.

23+

Сейчас я напишу критику к этой статье.

Начну с того, что Толкин ВСЕГДА говорил, что его произведения основаны на мифологических архетипах, и аллегории ему чужды (включая, разумеется, и политические аллегории, о чем он САМ неоднократно говорил).

Да, в произведениях Толкина есть противопоставление благого Запада и неблагого Востока, но представления о Западе, населенном бессмертными существами, взято из кельтской мифологии (Аваллон, “остров женщин”, “земля юных” etc.), а о востоке, который населяют враги – из скандинавской (именно там находится Ётунхейм, мир великанов).

Толкину нравился русский язык, и некоторые имена в его произведениях были едва ли не напрямую заимствованы из него (так, нолдорское имя эльфа Белега – Великэ; Беор из “Хоббита” (в переводе с др-англ – “медведь”) в ранних рукописях именовался Medwed; в Легендариуме также присутствует персонаж Воронвэ).

Далее: энтов назвать “цивилизованными” нельзя никак, их близость к природе недвусмысленно подчеркивается и в книге, и в фильме (Древобрад говорит “Я ни на чьей стороне, потому что на моей стороне нет никого, маленький орк. Никому больше нет дела до Леса”).

Да, безусловно, харадрим (те самые “южане”) действительно по эстетике похожи на стереотипных “арабов”, и это подчеркивает их чуждость европейскому миру. Но, доживи Толкин до наших дней, ему и в мыслях не пришло бы противопоставлять Европу России – для него Россия была частью европейской цивилизации. Также стоит добавить, что после окончания Войны харадрим и истерлинги стали лояльны власти короля Арагорна.

По поводу “викингов-арийцев”: народ Рохана имел своим прототипом древних англов и саксов (западногерманские племена), и по-другому они выглядеть просто не могут. К слову, у многих русских читателей и зрителей рохиррим вызывали ассоциацию с древними славянами. Потомки же нуменорцев же (к коим относятся и Арагорн, и Денетор, и Боромир) выглядит по-другому – у них темные (или даже черные) волосы и светлая кожа.

Иронию же по поводу “оголтелых толкиенистов, прыгающих с картонными мечами в Нескучном саду” считаю неуместной, поскольку и Нескучный сад, и деревянные (а не картонные) мечи являются анахронизмами 90-х годов.

Некая образность и аллегоричность присущи любому произведению, даже вопреки воле автора, просто потому, что фантазия автора основывается на усвоеных образах и стереотипах.
Даже если у самого Толкиена и не было столь однозначных намёков на противостояние запада и востока, то в кино эти образы наполнили именно тем смыслом, что указан в статье.

Тут следует привести смысл слов актера, игравшего Арагорна (Виго Мортенсон): “Книга – это книга, а кино – это уже другое”.
Разница между Питером Джексоном и Толкиеном колоссальная. Книги Толкиена остаются образцом возвышенных идеалов. Если почитать биографию Толкиена, то нельзя не проникнуться уважением к этому человеку. Совсем другое дело Питер Джексон. На некоторых сайтах пишется Пи Джей. Как режиссер он выдвинулся с фильмом “Небесные создания” 1994 г. По-другому его бы не заметили (это уже сарказм). Это жестокий фильм о жизни двух лесбиянок в Новой Зеландии. Кажется, на этот сюжет снимался то ли клип, то ли фильм у группы “Тату”. Там две школьницы-лесбиянки Полин и Джульет убивают мать Полин, которая не разрешает им встречаться. Им дают срок. После тюрьмы Полин работает учительницей в школе! в Англии. В роли Джульет играет Кейт Уинслет (героиня фильма Титаник). То есть актриса выдвигается тем же путем, что и Питер Джексон. Вообще, Питер Джексон мастер ужаса и спецэффектов. Названия фильмов говорят за себя (Страшилы, Милые кости). А в трех частях “Хоббита” применение спецэффектов зашкаливает и остается безвкусица.
Теперь о фильме “Властелин колец”.
Многие актеры, когда снимались, даже в кратком содержании не читали “Властелина колец”. Этим, наверное, объясняется некоторое непопадание в образ. Виго Мортинсон затем снялся в фильме “Порок на экспорт” (Там русские показаны в негативном свете). Йен Мак Келлен (Гэндальф) – гей. Лив Тайлер (Арвен) – незаконнорожденная от рок-музыканта, страдает дислексией, поэтому не может читать. Элайджа Вуд (Фродо) затем снимается в роли маньяка-убийцы (фильм «Маньяк»). Хьюго Уивинг (Элронд) – внешне ну ооочень не похож на короля эльфов. Его внешность даже с натяжкой нельзя отнести к положительным персонажам. Наверное, была масса подобных откликов, потому что в “Хоббите” его загримировали как следует. Также снимался в отрицательных ролях (он там лучше подходит, Агент Смит “Матрица”). Вообще, как многие считают, из эльфов хорошо получилась только Лив Тайлер (Арвен) благодаря своей внешности. Хотя ее актерскую игру многие признают наислабейшей. В этом, мне кажется, виноват режиссер. Особенно нелепо и где-то неуклюже смотрится сцена погони назгулов за Арвен и Фродо. Здесь как раз появляется вредный феминистический образ. Как одна хрупкая женщина справляется с девятью призраками! Сцена вызова разлива реки, которая смывает назгулов, тоже смотрится нелепо и неправдоподобно. Это ответ Арвен на колдовство царя-ведьмака. В книге от приказа царя-ведьмака сломался меч Фродо, остановился конь и Фродо упал с коня без чувств. В произведении Толкиена вместо Арвен был эльфийский богатырь Горислав. Да и Фродо сам спасался от погони. А вызов разлива реки подогрел Гэндальф. Как ни смешно это звучит, но в гоблинском варианте и озвучке это смотрится, так скажем, уместно. Шон Пен (Боромир) и Фарамир не должны быть рыжими! Это неподходящая находка режиссера! Хотя Джексон этим хвастал. Образ Фарамира (Толкин с ним себя сравнивал) вообще испорчен. Фарамир тоже соблазняется кольцом и приводит Фродо с Сэмом в Минас-Тирит. Это вызвало шквал негодования у поклонников Толкиена. Еще Питер Джексон снял несколько эпизодов с Арвен в Хельмовой Пади. Там она сражается с орками. Но потом, к счастью, эти сцены не попали в фильм. Ведь можно было показать Арвен за вышивкой знамени для Арагорна. Это было бы приятно, красиво и эстетично.
Насчет Кейт Бланшетт (Галадриэль). Мне кажется, грим у нее в фильме довольно неудачный. Актриса она хорошая и внешние данные красивые, но грим портит ее, а одежда тоже не очень красивая. Также играет негативных героев в “Индиана Джонс” : советского агента злодейку Ирину Спалько и сомнительную героиню Дэйзи в “Загадочной жизни Бенджамина Баттона”. А в “Хоббите” показана совсем ненужная интрижка Галадриэль с Гэндальфом. Которой, кстати, не было в книге! Только Саруман сказал, что Владычица всегда благоволила к Гэндальфу, нежели к Саруману.
Также неудачен грим у Иэна Холма (Бильбо). Тоже не похож на доброго персонажа. Эдакий злодейский старик. Этот актер играл в фильме-ужасов “Чужой” андроида Эша.

Что удалось. Конечно же Хоббитания и музыка к ней. Хотя поведение четверки хоббитов не всегда положительно. Это на празднике у Бильбо, когда запускают фейерверк в виде красного дракона (тоже негативный образ). Голлум и его песня. Но этот персонаж в фильме не вызывает сочувствия. А это главное! Ведь в книге это постоянно подчеркивается. В фильме сделаны установки на зрелищность и масштаб. Хотя виды природы меня завораживают. Но экологи предъявляли много претензий, что съёмки фильма наносят урон природе. Частая непонятная и быстрая смена событий вызывает нервозность и раздражение. Это фильм типа экшн. Причем, не прочитавши книгу, невозможно понять весь фильм.