В «Новой газете» (№ 23) в спецвыпуске «Поименно, лично и отдельно» был опубликован материал Алексея Макарова о бывшей участнице молодежной антисталинской группы, а ныне члене общества «Мемориал» Сусанне Соломоновне Печуро. В 1951 году...

В «Новой газете» (№ 23) в спецвыпуске «Поименно, лично и отдельно» был опубликован материал Алексея Макарова о бывшей участнице молодежной антисталинской группы, а ныне члене общества «Мемориал» Сусанне Соломоновне Печуро. В 1951 году семнадцатилетняя Сусанна Печуро и ее товарищи были арестованы, трое приговорены к расстрелу, десять - к 25 годам лагерей. Рассказ Сусанны Соломоновны получил неожиданное продолжение - если Алексей Макаров расспрашивал свою собеседницу о подробностях создания подпольной молодежной организации, то Екатерина Жирицкая - об опыте выживания в лагере. Точнее, о том, как остаться человеком в нечеловеческих условиях.

Я познакомилась с Сусанной Соломоновной в начале 1990-х. Впервые изданные тогда мощнейшие свидетельства о «красном терроре» - от «Окаянных дней» Бунина и «Солнца мертвых» Шмелева до «Колымских рассказов» Шаламова - по сути, были хрониками расчеловечивания человека. Хотелось найти живого свидетеля, обладающего опытом личного сопротивления системе и вышедшего из этого противостояния победителем. Того, кто поймет вопрос - как остаться человеком в нечеловеческих условиях? И тогда я нашла Сусанну Соломоновну.

«Мой пример не вполне показателен, - предупредила моя собеседница. - Нам повезло, мы сидели в «политическом», а не в уголовном лагере, в 1952-м, а не в 1937-м. И, полагаю, нам было легче, чем сегодня в армии, потому что нас мучили враги, а не наши погодки». «Ваш опыт уникален», - возразила я. И следующие два часа мы вместе пытались разобрать стратегию сопротивления человека бесчеловечному.

«Мы сидели в Инте, под Воркутой. Витя Булгаков и Женя Шаповал - в мужской зоне, я, через забор с колючей проволокой, - в женской. Жене было восемнадцать, Вите, как и мне, семнадцать. Не представляю, что бы с каждым из нас было, если бы не держались вместе и не помогали друг другу. Женя, например, меня несколько раз спасал от смерти, рискуя очень многим. Собственно, рисковать там можно было только одним - своей жизнью.

Самым страшным в лагере было слишком сильно цепляться за жизнь. Там вопрос стоит очень четко - выжить или нет. И если выжить, то какой ценой. И те, кто слишком цеплялся за жизнь, отвечали: «Любой!». Умри ты сегодня, а я - завтра. И если так решил, то можно все - воровать, убивать, превратиться в доносчика, в проститутку. Но парадокс в том, что человек, выбирающий такой путь, на самом деле выбирает смерть. Выжить в лагере можно, только если не бояться смерти.

Я не говорю об отсутствии страха, все боятся, это естественно. Но когда этот страх хотя бы в какой-то степени преодолен, человек становится практически неуязвим. Мы, все трое, вернулись, только потому, что придерживались принципа: «Я умру сегодня, чтобы ты прожил лишний день». Там в первую очередь надо заботиться о других. Если у тебя есть друзья, ты можешь в самых тяжких, самых безнадежных ситуациях рассчитывать на помощь. А без помощи там человеку не выжить.

Нам повезло в том, что мы шли по «групповому делу», потому что «групповое дело» предполагало, что сначала надо думать о других - не сказать лишнего, не навредить. И еще, конечно, нам было легче, потому что мы знали, на что шли.

Люди, попавшие в лагерь случайно, были растеряны, испуганы, унижены. Когда вас мучают, бьют, превращают в тварь дрожащую, это страшно для человека, который все время пытается доказать, что он этого не заслужил. Даже в лагере они продолжали оставаться в плену старых догм. Такие люди считали, что они сами ни в чем не виноваты, зато все вокруг - враги. Я помню одну такую старую большевичку. Она много лет сидела, а в лагере была первой стукачкой. Она и за колючей проволокой стояла «на страже интересов советской власти», считая партийным долгом докладывать, кто что говорит, ведь «сама она здесь случайно, товарищ Сталин разберется», а те, кто охраняет зэков, и есть ее настоящие товарищи по партии.

А для того, кто сознательно выбрал путь борьбы с властью, мучения были неунизительны. Для нас лагерь был закономерным поворотом судьбы. Мы знали, на что идем, - значит, не надо жаловаться. И потом, если ты с «ними» борешься, значит, ты их по меньшей мере не принимаешь. И не уважаешь. Значит, любое действие с их стороны унижением не является. Да, они могут тебя мучить, иногда очень тяжело, но не унизить.

А вот как крайнее унижение я воспринимала, например, постоянное чувство голода. Когда невозможно было заставить думать себя о чем-то другом, кроме еды. Но это унижение от собственной слабости. Ну, значит, надо попытаться справиться с собой. Мы знали, что есть грань, которую нельзя переступать. Например, даже когда голова кружится от голода, когда еле ходишь, все-таки нельзя подбирать объедки. Иначе ты себя уже человеком чувствовать не будешь, да и другие не будут тебя человеком считать. И жалеть ведь не будут, будут презирать. Но, повторюсь, нам было немного проще, это были уже не колымские лагеря времен Шаламова.

Попытка защитить свое право на самоуважение выглядит иногда как странное упрямство: «Я все равно не разрешу сделать из меня то, что вы хотите». И когда есть такая решимость, уже не страшно. То есть страшно, но это уже другой страх.

Такая деталь. В Инте, как и в любом другом лагере, был распространен жаргон. А в быту - безумная грязь, рваная одежда, невозможность как следует вымыться. Так вот Женя не разрешал нам никогда ни одного жаргонного словечка, и себе не позволял выйти из барака без белого подворотничка. Он говорил: «Они хотят сделать из нас животных. Хотят заставить нас забыть нормальный русский язык, забыть правила человеческой жизни. Мы не позволим им этого сделать». А еще он присылал мне в записках задачки по математике, а я ему отправляла обратно решения - чтобы не забыть учебу. А когда я умирала, Женя каким-то чудом достал нужные лекарства. Это было потрясающее ощущение - там, за забором, у тебя есть друг, который сделает для тебя все. Точно так же, как ты для него.

У Жени была такая формула: «Человек свободен настолько, насколько он сам себя считает свободным». И тогда лагерь, забор, бараки, надзиратели - все это воспринимается как чисто внешние обстоятельства. Да, это тяжело, но не мешает тебе быть внутренне свободным. Вот если бы они заставили тебя думать так, как они хотят, ты бы превратился в их раба.

Те, кто нас мучил, были, по сути, поверхностными людьми, поэтому они часто даже не могли понять, в чем заключается наше сопротивление. Но всегда его чувствовали. И потому ненавидели. А иногда - уважали.

Мои друзья учили меня - если человек в лагере пытается вырвать у тебя пайку, выход только один - разломи ее пополам и отдай ему половину: «Тебе так худо? Я поделюсь». К таким людям я испытывала только жалость, чувствуя себя намного сильнее их. Потому что знала - у меня есть друзья, которые не боятся погибнуть, чтобы я осталась в живых. А эти - несчастные. Ведь на самом деле они даже не понимают, что такое жить среди людей.

После войны среди политзаключенных было очень много наших пленных - их отправляли за колючую проволоку прямо из Западной Европы. Хлебнув немецких лагерей, хлебнув наших, пройдя войну, видя и наши потери, и бездарность руководства, и заградотряды, они поняли о сталинской системе все, что можно было о ней понять. Почему в 1950-х по лагерям прокатилась волна восстаний? Потому что несколько лет в лагеря шли эшелоны военнопленных. Это были военные люди, видевшие смерть и не боявшиеся ее, они прекрасно понимали, что из ГУЛАГа им живыми не вернуться. Я потом разговаривала с беглыми: «Ты понимал, на что идешь?» - «Да, но лучше умереть, чем жить так».

Начальство быстро раскусило, что политические лагеря строгого режима - готовые очаги сопротивления. И сделало страшную вещь - туда большими партиями стали присылать уголовников, самых отпетых. Но под Интой их просто перебили - так, что охрана даже не пикнула. Такого, как в 1930-е, когда в лагерях верховодили уголовники, после войны быть уже не могло.

В нашем кругу есть формула, которая применяется крайне редко, когда нужно сказать что-то исключительно важное самому себе: «Только правда - как в камере». Закрой глаза, представь, что снова в камере, и попробуй понять, что у тебя на душе. Ведь в лагере человек таков, какой он на самом деле. Не за что спрятаться, нет декораций. Голый человек на голой земле. И чего там только не проявлялось…

Вот идем на работу, мороз - градусов сорок. И старая крестьянка-украинка отдает мне свои рукавицы: «Бери, малышка, руки ознобишь. А я привычная». И я знаю, сколько бы я ни делала в своей жизни хорошего, я никогда не расплачусь за те рукавицы… А вот другая старуха, профессор, директор института педиатрии из Ленинграда, рассказывая о жизни в блокадном городе, случайно проговаривается: «Когда закончилась блокада, у нас в институте осталось еще немного шоколада». Я теряю дар речи: «Пока умирали дети, вы запасали шоколад?». «Но я же не могла спасти весь город?» - удивляется она, и после этого перестает для меня существовать.

Помню и других моих соседок по лагерю… В закуточке, на каких-то ящиках, сидят три дамы: Ирина Николаевна Угримова, седая, высокая, подтянутая художница из Парижа, из семьи известного философа Угримова. Рядом с ней - Тамара Владимировна Вераксо, балерина из Киева. И очень красивая московская девочка, студентка Китти Синицына. И когда я их увидела, я поняла, что могу быть спокойна - я среди своих. Все свое время пребывания в лагере Ирина Николаевна меня опекала. Потом ее отправили дальше, а вместо нее прислали ее сестру, Татьяну Николаевну Волкову. Она мне показала фотографии своих сыновей. Я ахнула - этих мальчиков я знала по Ленинской библиотеке.

Эти женщины и в лагере вели себя так, как положено интеллигентным людям, преподав мне мой главный лагерный урок - не важно, что вокруг. Важна твоя собственная линия поведения. Когда при мне одна из заключенных попыталась накричать на Угримову, Ирина Николаевна - в старом бушлате, в черном платке - повернулась к ней и сказала, как если бы она была в своей парижской квартире: «Элла, вы, кажется, устраиваете мне сцену?».

А моя самая большая приятельница, старая анархистка Надежда Марковна Улановская, однажды мне сказала: «Почему мы с тобой говорим по-русски, если можно учиться английскому?». Она много лет прожила за границей и владела языком в совершенстве. То, что мы выйдем на свободу, мы даже не предполагали, но тратить попусту время не хотелось. «Я даю тебе две недели, - сказала Надежда Марковна. - Две недели ты можешь отвечать мне по-русски. Но через две недели я забываю русский язык». Через две недели я стояла на ушах, несла какую-то ерунду, но за несколько месяцев наших занятий я выучила язык так, что, выйдя из лагеря, сдала на пятерку университетский экзамен по английскому.

Мне кажется, что сила и слабость человека зависят от того, много ли его в жизни любили. Не будем путать «любили» и «баловали», но человек, которого любили по-настоящему, он же потом этой любви обмануть не может. А тот, кому с любовью не повезло, вряд ли научится ощущать других как ценность, хотя бы равную себе. Человек, которого любили, привык верить в защиту, а если учить все время показывать зубы, мне кажется, мы будем растить несчастных людей. Несчастных, жестоких и слабых, что в принципе одно и то же.

В лагере люди, которые сами были жестоки, ломаются первыми. Например, оказавшиеся за решеткой следователи. Человеческий облик они теряли сразу, как только понимали, в чьих руках находятся. Им не за что было держаться. Мы видели, как они ползали в чужих ногах и молили о пощаде: «Все, что угодно, только не убивайте!». Когда их и убивать-то никто не собирался.

…Мы приехали в свой лагерь под Интой тридцать лет спустя. Нам говорили: «Куда вы едете? Ведь это место ваших страданий». А мы - как ни странно это звучит - в лагере были по-своему счастливы. Не только потому, что были очень молоды. Мы попали в чужой, абсолютно непонятный нам мир, который был нам так интересен, что нам некогда было бояться. Если бы мы считали эти годы сроком, который надо отбыть, мы бы сошли с ума. Но мы решили иначе: это наша жизнь, другой, быть может, у нас уже не будет. Значит, надо относиться к ней без ненависти, как к пусть очень трудной, но по-своему интересной жизни, которой предстоит тебя чему-то научить».

Именем Киргизской советской социалистической республики 1941 года февраля 9 дня Джалал-Абадский областной суд КиргССР в составе председательствующего Карелина, народных заседателей Ашмарина, Ярмантович, при секретаре Макаровой, с участием сторон: прокурора Джиенвекова, защиты Москалева, рассмотрев в закрытом судебном заседании дело по обвинению:

1. Яцук Иван Иванович, рождения 1922 года 9 октября, уроженец Ташкентской области Мерзачульского р-на село Сырновороссийск, происхождение из крестьян, соц. положение - учащийся, исключен по данному делу из членов ВЛКСМ, холост, со слов ранее не судим, до ареста учился в школе №1 г. Джалал-Абад в 10 классе, проживал г. Джалал-Абад Осоавиахимовский переулок дом №15, обвиняется по ст.ст.58-10 ч.1-я и 58-11 УК РСФСР, находится под стражей с 19/XII-40 г.

2. Шокк Юрий Вильгельмович, рождения 28/VI-1922 г., уроженец г. Ленинграда, по национальности русский, б/партийный, учащийся, происхождение из рабочих, отец в 1937 г. осужден за к-р преступление, мать в 1938 г. выслана из Ленинграда, со слов ранее не судим, учился в школе №1 г. Джалал-Абада в 10 классе, проживал г. Джалал-Абад, Курортный пер., д.№20, обвиняется по ст.ст.58-10 ч.1-я и 58-11 УК РСФСР, под стражей находится с 19/ХП-40 г.

3. Елин Александр Иванович, рождения 1-го октября 1924 г., уроженец Саратовской обл. б/Екатерининский р-н Ольшинского с-сове-та, соц. происхождение из крестьян, б/партийный, по национальности русский, не судим, учащийся, учился в школе №1 в 10 классе г. Джалал-Абада. Проживал в г. Джалал-Абаде ул. Пограничная д. №73, обвиняется по ст.ст.58-10 ч. 1-я УК и 58-11 УК РСФСР, под стражей находится с 19 декабря 1940 г.

4. Губайдулин Шамиль Ибрагимович, рождения 13/V-1923 г., уроженец Киргизской ССР, Ошской области, гор. Узгена, по национальности татарин, соц. происхождение из служащих, учащийся, исключен по данному делу из членов ВЛКСМ, холост, не судим, учился в школе №1 в 10 классе г. Джалал-Абада, проживал на Курорте г. Джалал-Абад, обвиняется по ст.ст.58-10 ч.1-я и 58-11 УК РСФСР, под стражей находится с 23 декабря 1940 г.

5. Салахутдинов Камиль Минухайлович, рождения 29 октября 1923 г., уроженец г. Читы, соц. происхождение из семьи служащих, по национальности татарин, исключен из членов ВЛКСМ по данному делу, не судим ранее, учащийся, учился в школе №1 г. Джалал-Абада, проживал в г. Джалал-Абад, ул.Торговая, №13, обвиняется по ст.ст.58-10 ч.1-я и 58-11 УК РСФСР, под стражей находится с 26 января 1941 г.

На судебном следствии заслушаны показания обвиняемых, свидетелей; обозрев материал предварительного следствия, суд установил:

Вышеуказанные обвиняемые Яцук, Шокк, Елин, Губайдулин и Салахутдинов в октябре месяце 1940 г. организовали контрреволюционный кружок под названием «Истинных коммунистов», ставившие своей целью борьбу с мероприятием партии и Советского правительства.

Массовое вовлечение в данный кружок членов из молодежи из среды морально неустойчивых, чтение антисоветской литературы, агитация среди населения путем выпуска контрреволюционных листовок.

Организаторами данного кружка являются Яцук и Шокк, которые стали заниматься вербовкой данного антисоветского кружка.

На своих сборищах кружка вырабатывали деятельность данного кружка, обсуждали с антисоветской к-р целью мероприятия партии и сов. правительства.

Обвиняемые все виновными себя признали, заявили, что они, будучи политически неразвитыми, не понимали отдельных вопросов политики партии и советского правительства, исходя из изложенного, суд считает, что предъявленное обвинение всем обвиняемым по ст.ст.58-10 ч.1-я и 58-11 УК установлено, поэтому, руководствуясь ст.ст.319-320 УПК, суд приговорил:

Яцука Ивана Ивановича, Шокк Юрия Вильгельмовича на основании ст.58-10 УК подвергнуть мере наказания лишения свободы сроком на 10 лет (десять) каждого и по ст.58-11 УК также подвергнуть наказанию на десять лет (10 л.) каждого, на основании ст.49 УК оставить Яцук Ивану Ивановичу и Шокк Юрию Вильгельмовичу 10 лет (десять) лишения свободы с последующим поражением в избирательных правах сроком на пять лет каждого.

Елина Александра Ивановича, Губайдулина Шамиля Ибрагимовича на основании ст.58-10 ч. 1-я УК подвергнуть наказанию лишением свободы сроком на 8 лет (восемь) каждого. По ст.58-11 УК Елина А.И. Губайдулина Ш.И. подвергнуть мере наказания лишением свободы сроком на 8 лет (восемь) каждого и на основании ст.49 УК оставить меру наказания Елину А.И., Губайдулину Ш.И. по 8 л. (восемь) с последующим поражением в избирательных правах сроком на 3 г. (три г.) каждого. Предварительное заключение Елину с 19/XII-40 г. и Губайдулину с 23/XII-40 г. зачесть.

Салахутдинова Камиля Минухайловича, на основании ст.58-10 ч. 1-я УК подвергнуть мере наказания лишением свободы сроком на 6 лет (шесть), по ст.58-11 УК подвергнуть наказанию лишением свободы сроком на 6 лет (шесть). На основании ст.49 УК оставить 6 лет (шесть лет) лишения свободы с поражением в правах на два года (2 г.), предварительное заключение с 26 января 1941 г. зачесть.

Приговор окончательный, но может быть обжалован в Верховный суд КиргССР в течение 72-х часов с момента вручения копии приговора осужденным.

Меру пресечения всем осужденным до вступления приговора в законную силу оставить содержанием под стражей.

Пл. председательствующий - Карелин

нар. заседатели - Ашмарин и Ярмантович.

В опрос, в какой степени можно доверять обвинениям по 58-ой статье, предъявлявшимся на следствиях и судах сталинской эпохи, как правило, не встает перед современным читателем. Полная - от начала до конца - сфальсифицированность обвинений кажется ему несомненной. Оно и естественно. В этой мысли его каждодневно укрепляют многочисленные публикации (мемуары, статьи историков, литературные произведения), которые единодушно рисуют картину террора, перемалывающего миллионы лояльных советских граждан. Такое представление о сталинских репрессиях ведет свое начало от разоблачений времен хрущевской оттепели. Мысль о том, что участие в действительной, а не выдуманной следователями борьбе с режимом возвышает, а не порочит человека, звучала в ту пору вполне крамольно. В результате в общественном сознании укоренилась легенда, согласно которой в эпоху всеобщего страха и дурмана, окутавшего страну, не было и не могло быть людей, усомнившихся в непогрешимости «вождя народов», осознавших порочность господствовавшей системы. А если таковые и обнаруживались - единицы! - то уж наверняка не было никого, кто решился бы на отчаянное и безнадежное сопротивление. Легенда эта живет и сейчас (с поправкой на Рютина и некоторых других партийцев) и иногда используется в целях, весьма далеких от стремления к истине (мы имеем в виду, например, кампанию вокруг книги А.Жигулина «Черные камни»).

Правда же, на наш взгляд, заключается в том, что сопротивление сталинизму все-таки существовало. И не только в 20-е годы в многочисленных и разнообразных формах, но и в начале 30-х (в первую очередь, надо тут говорить о крестьянских восстаниях, связанных с коллективизацией), и позднее. После войны, давшей, несомненно, сильнейший толчок к его развитию, оно возникло с новой энергией.

Оставим в стороне мощные национальные движения на Украине и в Прибалтике - о них, как и о сопротивлении в лагерях мы знаем сравнительно много. Куда менее известны факты сопротивления сталинизму в городах России, Средней Азии, Белоруссии, Закавказья. Большинство здесь были конечно одиночки - «неорганизованные» критики строя («болтуны», «писатели»). Но возникают в послевоенные годы и организации, подпольные группы, почти исключительно молодежные. Их создание было неизбежным следствием и характерным признаком одного из внутренних противоречий тоталитарного строя. Он вынужден создавать героическую легенду о борьбе за правду. Воспитанное на ней поколение начинает искать ей практическое применение, быстро понимает всю глубину несоответствия лозунга и практики и оказывается «по ту сторону» баррикад. Молодежь начала создавать подполье так же естественно и с таким же жаром, с каким вступала в комсомол, бежала в Испанию или на фронт. Участники подпольных организаций - обычно школьники старших классов или студенты-младшекурсники. Задачи, которые они перед собой ставили, как правило, нисколько не соответствовали их реальным возможностям - ни больше ни меньше как перемена всей государственной политики. Развернуть свою деятельность они не успевали (дальше разработки организационных принципов, обсуждения программ, впрочем, изредка и первых листовок, дело, сколько мы знаем, не заходило), довольно быстро следовали аресты, жестокие допросы и расправа. Молодежные группы исповедовали преимущественно марксистско-ленинскую идеологию. Позднее, в лагерях, у многих участников сопротивления она, после встреч со всем спектром идейных конструкций, отошла на задний план и заменилась, так сказать, чистым антисталинизмом: вот скинем Сталина, потом разберемся.

Не преувеличивая реального значения (и тем более - объема деятельности) молодежных антисталинских групп, мы все-таки считаем, что в их существовании был не только символический (достаточно очевидный), но и реальный смысл. По оценке первого исследователя проблемы В.В. Иофе, они, несмотря на скоротечность существования и несоразмерность целей наличным силам, все же «оказали подспудное влияние на внутреннюю жизнь СССР, и, хотя механизмы этого воздействия скрыты от глаз (от секретных решений наверху до разнослойных и разновременных слухов), учет влияния тайных политических организаций послевоенных лет на жизнь страны - необходим» (Память: Исторический сб. Вып.5. Париж, 1982. С.227).

О молодежных группах мы знаем с разной степенью достоверности и подробности.

О «Коммунистической партии молодежи», созданной в Воронеже в 1948 г., говорить не будем, отсылая интересующихся к уже названной книге Анатолия Жигулина «Черные камни».

В 1950 году в Москве несколько месяцев существовал «Союз борьбы за дело революции». Группа студентов и школьников, объединившаяся в организацию с таким названием, ставила своей целью как можно более широкую агитацию против диктатуры Сталина и подготовку в будущем условий для активной революционной борьбы за возвращение страны к ленинским принципам построения общества. Представления о будущем устройстве общества базировались, главным образом, на книге В.И. Ленина «Государство и революция».

Руководитель организации, 18-летний студент-историк Борис Слуцкий написал «Программу», в которой дал определение существующему режиму как бонапартистскому. Программа определяла цели и задачи борьбы и была отпечатана на самодельном гектографе. Члены организации вели агитацию, главным образом, среди сверстников, и, как правило, встречали полное понимание и согласие.

«Союз борьбы за дело революции» был уничтожен в январе-марте 1951 года. Были арестованы не только участники, но и некоторые их знакомые, которые не являлись членами организации. После 13-ти месячного одиночного заключения и мучительного следствия Военная Коллегия Верховного суда СССР приговорила Бориса Слуцкого, Владлена Фурмана и Евгения Гуревича к высшей мере наказания, которая была приведена в исполнение. (В 1955 г., при пересмотре дела, им заменили посмертно расстрел 10 годами заключения). 11 человек получили по 25 лет лагерей с последующим поражением в правах, и двое - по 10 лет.

Достойно внимания, что одного из авторов настоящего текста, тогда 17-летнюю школьницу, проходившую по этому делу, усиленно допрашивали о несуществующем «центре», который якобы направляет деятельность подобных групп. В этом, как нам кажется, проявилось не столько стремление устроить громкий процесс, сколько нежелание власти признать возможность собственно молодежного протеста, попытка все списать на «вражеское влияние».

27 января 1950 года Военный трибунал Южно-Уральского военного округа приговорил по аналогичному делу к разным срокам заключения группу студентов: Ивана и Анатолия Лариных, Геннадия Подкопаева, Петра Кузякина, Бориса Арсентьева и Юрия Лукьянова. Сведения об этой организации сообщены «Мемориалу» Юрием Лукьяновым.

Наиболее поздняя из известных нам подростковых групп называлась «Армия революции». Эти 16-17-летние московские мальчики разработали программу будущего государственного устройства, в основе которой лежала все та же «настольная книга» юных революционеров - «Государство и революция». Группа продержалась по тем временам долго: более 2-х лет. В ночь с 4 на 5 марта 1953 г. (!) был арестован лишь один из них (Виктор Булгаков). Имен остальных следствию добиться не удалось.

В г. Мытищи Московской обл. живет М.С. Захарова - участница молодежной организации, которую мы можем считать (пока) первой из всех известных нам послевоенных организаций. «Рыцари удачи», как они себя назвали, действовали с начала 1945 года, и были арестованы только в конце февраля 1947 г. У них была программа и даже устав. Они (по классическому образцу) делились на «пятерки» и ставили своей целью агитацию против сталинского режима. Муза Сергеевна была студенткой МИСИ, остальные участники тоже, в основном, студентами. «Рыцари удачи» действовали не только в Москве. Так, активную агитацию проводил в Харькове Георгий Семенов, создавший там, по словам М. Захаровой, довольно сильную группу.

От нее же стало известно еще об одной группе 1945-46 гг. В нее входили московские школьники, совсем еще дети, 14-15 лет. Они писали и распространяли антисталинские листовки. Во главе этой группы стояла девочка лет 15, по имени Майя. Ребят после ареста держали на Лубянке и в Лефортово, допрашивали, как рассказывает Муза Сергеевна, в присутствии учителей и дали «детские» сроки: по 3-4 года. Сейчас в Москве живет один из участников этой группы, Иван Сухов, но, к сожалению, по состоянию здоровья он ничего уже не может рассказать.

Сведения об организации, называвшейся «Всероссийским демократическим Союзом», получены от одного из участников - Израиля Аркадьевича Мазуса, живущего сейчас в Москве.

«Союз» состоял из двух групп: московской и воронежской и действовал с сентября-октября 1948 по ноябрь 1948 - январь 1949 гг. Конечная цель - создание демократического общества на основе марксистской идеологии. Основную часть составляли студенты философского и филологического факультетов ВГУ. Состав «Союза»: Белкин Виктор - руководитель (сейчас живет в Сибири), Черепинский Семен, Винокурова Анна, Михайлова Людмила, Гаркавцев Василий, Климов Василий. Кроме них, московские студенты: Мазус Израиль, Тарасов Александр, Воробьев Борис (умер), Заводова Анна.

Приговоры участникам этой организации еще сравнительно «мягкие» - 8-10 лет.

В тюрьмах, лагерях, на пересылках, в этапах ходило множество легенд о юных подпольщиках. Сам факт их распространения говорит уже о многом и характеризует настроения и чаяния общества последних лет сталинского правления.

Со слов заключенных Малой Лубянки и Бутырок мы знаем о группе студентов МГПИ им. Ленина во главе со студентом II курса биофака Сергеем Шевченко. Все участники группы получили большие сроки, а Сергей Шевченко вскоре после суда умер от энцефалита, привитого ему, по словам соседей по камере, во время следствия.

В Бутырках нам приходилось слышать - одной в 1952 г., другому в 1953 - один и тот же рассказ: о подростках-москвичах 14-16 лет, создавших группу «ОСИП» («Общество свободы и правды»). По рассказам, мальчишки держались стойко. А приходя в общие камеры, обращались к находившимся в них с вопросом: «А есть здесь учителя? Кто-нибудь может нас учить? А то ведь мы в школу не ходим...»

В лагерях Инты тогда же рассказывали о группе ленинградских школьников во главе с 16-летней Майей Клешиной, смелой девочкой, обводившей следователей вокруг пальца.

Участники лагерного восстания в Норильске 1953 года упоминали о школьнице из Якутска Вале Ивановой, участнице молодежной организации, вошедшей в повстанческий комитет и погибшей при подавлении восстания.

Имеются сведения и о других студенческих организация Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Казани, Минска и т.д.

Характерны названия молодежных организаций. Кроме уже перечисленных «Коммунистической партии молодежи», «Союза борьбы за дело революции», «Армии революции», это - «Юные ленинцы», «Юные коммунисты», «Молодая гвардия», «Ленинская гвардия» и т.д. А школьники из Ульяновска назвали свою организацию «Всесоюзной партией против Сталина».

Рассматривая в контексте всего известного нам по этой теме опубликованный выше Джалал-Абадский приговор, мы пришли к убеждению, что организация, за создание которой судили юношей - не «липа», придуманная бериевскими следователями. И «классическое» название - «Истинные коммунисты», и возраст участников, и присутствие среди них ленинградского юноши из сосланной семьи, и упоминание о листовках - все это, соединенное вместе, - несомненные приметы подлинности.

Особая ценность публикуемого документа в том, что он представляет нам одну из предвоенных оппозиционных молодежных групп. О них известно очень мало. Кроме приговора «Истинным коммунистам», мы располагаем лишь одним свидетельством. Недавно в «Мемориал» пришло письмо от жены тяжело больного жителя Тайшета Виктора Михайловича Савиных. Он - единственный оставшийся в живых из группы, в которую входило 9 сибирских школьников в возрасте от 14 до 17 лет. Эти ребята были арестованы в мае 1940 года за то, что написали письмо Сталину «о недопустимости отправки фашистской Германии эшелонов с зерном в то время, когда советские люди голодают». Дети, пройдя через пытки, получили по 10 лет лагерей и погибли на Колыме. А о скольких молодых людях, которые смели «свое суждение иметь», мы не знаем? Как, к сожалению, не знаем и дальнейшей судьбы школьников из Джалал-Абада.

Послесловие С.Печуро и В.Булгакова

УДК 94(571.1/.5)«19»–053.81

Сизов Сергей Григорьевич
Д-р ист. наук, проф. кафедры «Общая экономика и право», ФГБОУ ВО «Сибирская государственная автомобильно-дорожная академия (СибАДИ)», доцент, г. Омск, Россия
ДЕЛО МОЛОДЫХ КУЛУНДИНЦЕВ (ТОМСКИЙ ПРОЦЕСС НАД « АНТИСОВЕТСКОЙ ГРУППОЙ » В 1948 ГОДУ )
E-mail: [email protected]

Sizov Sergey Grigoryevich,
(Doctor of Science (History), Professor of "General Economics and Law" Department, Siberian State Automobile and Highway Academy (SibADI), Omsk,
Russia )
CRIMINAL CASE AGAINST YOUNG INHABITANTS OF KULUNDA. (TOMSK PROCESS OVER «ANTI-SOVIET GROUP» IN 1948)

АННОТАЦИЯ . Исследуются антисталинские настроения молодёжи в первые послевоенные годы, в частности, дело группы молодых людей из рабочего посёлка Кулунда Алтайского края, осуждённых в 1948 году в Томске Их обвиняли в «антисоветской деятельности», хотя они лишь критиковали существующую власть и порядки. Тяжёлое материальное положение народа и царившая несправедливость отразились в их антисталинских стихах.
ABSTRACT . Anti-Stalin moods of youth in the first post-war years are investigated, in particular, accused business of group of the young people of the working settlement of Kulunda of Altai region condemned in 1948 in Tomsk them of "anti-Soviet activity" though they only criticized the existing power and orders. Difficult financial position of the people and the reigning injustice were reflected in their anti-Stalin verses.

Ключевые слова: «послевоенный сталинизм», антисталинские настроения, политические процессы, репрессии, инакомыслие, нонконформизм, Западная Сибирь.
Keywords : "post-war Stalinism", anti-Stalin moods, political processes, repressions, dissent, nonconformism, West Siberia

В годы «послевоенного сталинизма» (1945 − март 1953) активно проводятся различные идеологические кампании, которые сопровождаются ростом политических внесудебных репрессий ,,. В то же время статистика по стране в целом свидетельствует, что в эти же годы наблюдалась тенденция к снижению количества осуждённых по политическим мотивам. Если в 1945 г. по данным КГБ по этой статье было осуждено 91526 человек, в 1948 г. − 72017 человек, в 1951 г. − 55738 человек, в 1952 г. − 30307. Данные I спецотдела МВД СССР дают несколько иные цифры осуждённых, но подчёркивают ту же самую тенденцию.

Среди источников по истории общественно-политических настроений и, в частности, по истории инакомыслия важное место занимают материалы уголовных дел по печально знаменитой 58-й статье УК РСФСР. Работа с фондами Отдела спецдокументации управления архивного дела администрации Алтайского края дала возможность познакомиться с рядом таких уголовных дел второй половины 40-х годов. Среди них большой интерес, на наш взгляд, вызывает дело № 20134 по обвинению в “антисоветской деятельности” группы молодых людей из рабочего посёлка Кулунда Алтайского края . К ноябрю 1947 г., когда было заведено дело, большинство обвиняемых уже разъехалось из Кулунды на учёбу в вузы Томска и Новосибирска. Но после ареста в Томске студентки Александры Чупилко (на неё донесли) следователи МГБ вышли на её школьных друзей - Григория Бордуна, Ивана Стовбу, Валентина Беспечного.

В ходе следствия выяснилось, что с осени 1945 г. в Кулунде среди учащихся средней школы сформировалась группа единомышленников, которая, кроме всего прочего, активно обсуждала политику существующего режима, критиковала партию и Сталина, задумывалась о путях изменения общественно-политической ситуации в стране. Дальше разговоров и споров ребята не пошли, но и этого оказалось достаточно для следствия, чтобы сформулировать серьёзные обвинения. Вот лишь краткая выдержка из обвинительного заключения: “На своих антисоветских сборищах в период 1945 - 1947 гг. Бордун, Стовба и Беспечный с антисоветских позиций критиковали мероприятия советского правительства и ВКП(б), клеветали на условия жизни в СССР, советскую действительность и колхозный строй, распространяли антисоветские клеветнические измышления по адресу вождя народов СССР, доказывали о необходимости свержения существующего советского строя и обсуждали меры борьбы с Советской властью” .

Следствие обвинило также молодых кулундинцев в том, что они “приняли решение о выпуске нелегального антисоветского журнала и антисоветских листовок, с целью распространения их среди населения и вовлечения в свою антисоветскую группу лиц с антисоветскими убеждениями””. (Ни журнала, ни листовок выпущено не было). Изучение материалов дела позволяет лучше понять особенности восприятия сталинского режима некоторыми представителями образованной, социально активной молодёжи. О том, что это были образованные ребята, свидетельствуют факт поступления в вузы троих обвиняемых, а также круг их увлечений (поэзия, театр). О социальной активности свидетельствует само уголовное дело: эти молодые люди чувствовали свою ответственность перед обществом и думали о том, как добиться для народа лучшей жизни.


Лидером кружка друзей был Григорий Бордун - личность сложная, противоречивая, но, безусловно, талантливая и неординарная. Он родился в 1926 г. в семье крестьянина-середняка. В школьные годы проявил большой интерес к литературе, посещал литературный кружок. В 1943 г. предложил организовать ученический рукописный журнал. Дирекция школы не позволила. Именно тогда у него возникла мысль самому создать подобный журнал, но идея так и не осуществилась. В том же 1943 г., закончив восьмилетку, Григорий уходит на фронт. Участвовал в боях в составе 3-й танковой армии, был дважды ранен. Вернулся домой в августе 1945 г. инвалидом войны. Его отец также стал на фронте инвалидом.

Молодой ветеран (ему лишь 19 лет!) возвращается в школу, чтобы закончить 9-й и 10-й классы. Здесь-то и сложился в 1946-47 гг. кружок единомышленников. Их волновали вопросы, на которые они не могли найти честные ответы ни в прессе, ни в комсомольских организациях. Кроме обсуждения различных проблем товарищи читали друг другу свои стихи. Уголовное дело сохранило нам лишь стихи антисталинские, но были и другие: Г. Бордун даже печатался в местной газете. Стихи Г. Бордуна несовершенны с художественной точки зрения, но им не откажешь в искренности и боли за униженных и оскорблённых. Вот лишь два отрывка из его стихотворений:

Проснешься ли ты, справедливый,
Проснешься ли, бедный народ?
Изгонишь ли гнусность и лживость,
Что правят тридцатый уж год?
(...)
На святой Руси беда
И не скрыться никуда:
Всюду тюрьмы и колхозы,
И расправы, и угрозы.
Без закона и суда.

Что двигало этим юношей? Тяжёлая материальная ситуация, в которой оказались он сам, его отец, фронтовые раны и переживания, несбывшиеся надежды на лучшую послевоенную жизнь. Но главное, всё же невозможность смириться с откровенной ложью официальной пропаганды и тяжёлой жизнью народа.

Ивану Стовбе принадлежат страстные стихи о вольности, которую он поспевает вслед за Радищевым и Пушкиным, а также эпиграммы на И. Эренбурга и В. Лебедева-Кумача.

Немалую ценность для исследователей представляет дневник Григория Бордуна, который он вёл в конце 1946 − начале 1947 года. Некоторые выдержки из дневника были опубликованы барнаульским историком А.А.. Колесниковым. Григорий Бордун возмущён лицемерием советской пропаганды: в стране царят голод, нищета, а по радио твердят о счастливой жизни советских людей. Юноша не скрывает своей ненависти к власть имущим, которых он обвиняет во лжи и издевательстве над собственным народом. Временами он резок в своих оценках, но столь же резок он в своём дневнике и к самому себе, к своим недостаткам. Дневник Г. Бордуна стал одним из доказательств его “антисоветской деятельности”.

В апреле 1948 г. Г.Г. Бордун, И.И. Стовба, В.М. Беспечный и А.М. Чупилко были осуждены военным трибуналом Томской железной дороги. Г.Г. Бордун и И.И. Стовба были приговорены по статьям 58-10 и 58-11 УК РСФСР к 10 годам лишения свободы с поражением в правах на 5 лет каждый, В.М. Беспечный по тем же статьям - к 6 годам лишения свободы с поражением в правах на 3 года, А. М. Чупилко по ст. 58-12 (за недонесение) - к 3 годам лишения свободы с поражением в правах на 2 года.

В 1955 г., отбывая срок в Озёрлаге, тяжело больной Г.Г. Бордун обращался к Председателю Верховного Совета СССР с просьбой о помиловании. Дело было пересмотрено, но фактически в положении осуждённых ничего не изменилось: ст. 58-11 (организационная деятельность) была снята, но срок лишения свободы оставлен без изменения. Лишь много лет спустя после письменного обращения В.М. Беспечного дело кулундинцев было изучено вновь, и 25.06.1991 г. состоялась их реабилитация. Правда, на сайте «Мемориала» отмечено, что алтайская прокуратура реабилитировала В.М. Беспечного только 02.07.2003 году. Эта же дата указана и для А.М. Чупилко и И.И. Стовбы . Данных о Г.Г. Бордуне на сайте «Мемориала» пока нет.

Материалы дела № 20134 свидетельствуют о неоднозначности восприятия сталинского режима в сознании молодёжи. Автор далёк от мысли считать взгляды молодых кулундинцев типичными для большинства юношей и девушек того времени, но считает неправильным игнорировать такого рода документы при изучении общественно-политических настроений, ценностей и стереотипов мышления послевоенного периода. Тем более, что Григорий Бордун, Иван Стовба, Валентин Беспечный и Александра Чупилко были отнюдь не одиноки в своём неприятии сталинизма. Можно, в частности, вспомнить юношей и девушек из Коммунистической партии молодёжи - антисталинской организации молодых воронежцев, - существовавшей, в конце 40-х годов. История этой организации была подробно описана в документальной повести А. Жигулина “Чёрные камни”. Как свидетельствуют исследования последних лет «антисталинская фронда» среди части молодёжи не была большой редкостью. Изучение подобных настроений части советской молодёжи, на наш взгляд, поможет лучше понять общественно-политические перемены периода “оттепели”.

Библиографический список:
Сизов С.Г. Интеллигенция и власть в советском обществе в 1946 – 1964 гг. (На материалах Западной Сибири): Монография. В 2-х ч. Ч. 1. «Поздний сталинизм» (1946 – март 1953 гг.). – Омск: Изд-во СибАДИ, 2001. – 224 с.
Сизов С.Г. Омск в годы «послевоенного сталинизма» (1946 – март 1953 гг.): монография. − Омск: СибАДИ, 2012.− 252 с.
Сизов С.Г. Партийные органы и борьба с «вейсманистами» и «морганистами» в вузах Западной Сибири // Клио (Санкт-Петербург). – 2002. – № 1. – С. 154 – 158.
Сизов С.Г. Политические репрессии в Омске в годы «послевоенного сталинизма» (1945 – март 1953 гг.) // Смутные времена в истории России: материалы всерос. науч. конф. (28 февраля, 2012). − Омск: Омский юрид. ин-т, 2012.− С. 17−21.
Попов В.П. Государственный террор в советской России. 1923−1953 гг.: источники и их интерпретация // Отечественные архивы. − 1992.− № 2.− С. 28; Лунеев, В.В. Преступность XX века.− М, 1997,− С. 180; Кудрявцев, В.Н., Трусов, A.M. Политическая юстиция в СССР.− М.: Наука, 2000.− С. 314. (Перво

Владимир Волков
6 марта 2004 г.

На протяжении всей послевоенной истории в Советском Союзе постоянно возникали оппозиционные антисталинские группы, которые критиковали бюрократический режим слева, — с точки зрения необходимости возрождения советской демократии и интернационализма, а также восстановления норм партийной жизни, свойственных партии большевиков в впервые годы после Октябрьской революции 1917 года.

Такие взгляды были очень широко распространены в самых разных слоях советского общества: среди рабочих, гуманитарной и технической интеллигенции, молодежи, студентов — даже среди школьников. Успех в победе над фашизмом, хотя и достигнутый ценой колоссальных потерь, резко поднял самосознание советских граждан, укрепив их веру в то, что они в состоянии сами, своими руками определять судьбу страны.

В государствах Восточной Европы также наблюдался подобный подъем. Трудящиеся массы этих стран ожидали, что окончание кровавой бойни Второй мировой войны и присоединение их к единому экономическому и политическому блоку с Советским Союзом приведет к созданию действительных форм народовластия, откроет простор инициативе снизу и приведет к существенному улучшению их жизни.

Эти тенденции оказывались в прямом противоречии с интересами сталинистской бюрократии, которая видела в послевоенном массовом подъеме снизу угрозу своим материальным привилегиям. В конце 1940-х годов сталинское руководство развязало кампанию по массовому запугиванию рабочего класса и проведению новых репрессивных мер, нацеленных на то, чтобы укрепить пошатнувшуюся стабильность режима новой привилегированной касты. Ответом стало появление целого ряда антисталинских оппозиционных групп в Советском Союзе, а также усиление брожения среди трудящихся масс Восточной Европы, вылившееся в конечном итоге в восстание восточногерманских рабочих летом 1953 года и венгерских трудящихся в 1956 году.

Подлинную картину активности оппозиционных групп 1940-1950-х годов в Советском Союзе еще предстоит создать. По известным причинам преимущественное внимание в последние годы уделялось перипетиям диссидентского движения, которое с самого своего возникновения (в середине 1960-х годов) тяготело в б о льшей степени к авторитету либеральной демократии. Идя по этому пути, диссидентство все сильнее и отчетливее переходило на позиции критики сталинизма справа, то есть с точки зрения признания капиталистической системы в качестве единственно возможной альтернативы сталинизму.

Итогом этого стало то, мы можем сейчас довольно детально проследить те или иные эпизоды в биографии Сахарова или Солженицына 1970-1980-х годов, в то время как огромная и исторически намного более значимая глава истории социалистической оппозиции сталинизму предшествующего периода известна лишь отрывочно и разрозненно. Известно, например, о существовании "Коммунистической партии молодежи", созданной в 1947 году в Воронеже учениками старших классов, или о молодежной группе, возникшей после войны в Челябинске под руководством Ю. Динабурга. И хотя этими примерами дело далеко не исчерпывается, написать их историю пока остается задачей на будущее.

Общим для всех этих групп было то, что просуществовали они недолго. Репрессивные органы сталинистского режима беспощадно преследовали их и расправлялись с их участниками. Но само возникновение подобных сознательных и организованных попыток говорит о многом, — прежде всего о том, что в советском обществе непрерывно жила и возрождалась твердая уверенность в том, что обновление страны лежит на путях свержения власти бюрократии при сохранении социально-экономических основ, заложенных Октябрьской революцией 1917 года.

Подобный взгляд на вещи, столь органичный и естественный для массы советских граждан, был не чем иным, как перспективой, защищавшейся уже с первой половины 1920-х годов троцкистским движением. В этом смысле можно с уверенностью говорить о том, что троцкизм — не как абстрактное, лишенное всякого действительного содержания понятие, не как ярлык, а как реальное умонастроение и сознательная политическая ориентация, — был наиболее адекватным отражением самых глубоких чаяний советских трудящихся масс.

Краткая история одной антисталинской молодежной группы, возникшей в начале 1950-х годов, даст нам дополнительный пример справедливости подобного вывода.

О судьбе этих молодых людей было рассказано в публикации, появившейся в январском выпуске Еврейской газеты , русскоязычного издания, выходящего в Германии.

Тяга к культуре

Автор статьи, Михаил Зараев, в дни своей школьной юности посещал литературный кружок московского городского Дома пионеров, размещавшегося в двух старых барских особняках неподалеку от метро "Кировская". Выпускники этого кружка создали оппозиционную организацию, получившую название "Союз борьбы за дело революции". Она действовала в Москве в сентябре 1950 - январе 1951 года и была жестоко разгромлена НКВД.

Для понимания внутреннего мира этих юношей и девушек необходимо упомянуть о том, как они в целом относились к окружающему их миру, что увлекало их и вызывало в них наибольший интерес.

Рубеж 1940-1950-х годов в жизни СССР был суровым временем, связанным со многими тяготами повседневной жизни. В первые послевоенные годы в стране был неурожай, деревня голодала, а город испытывал острую нехватку продовольствия. Промышленность находилась в стадии восстановления, не хватало самых элементарных предметов потребления и быта. Идеологическая атмосфера, создававшаяся сталинизированной Компартией, была пропитана ядовитыми испарениями шовинизма и антисемитизма.

Ощущение тайны и запретов, касавшихся важных вопросов политики и недавней истории, очень остро воспринималось молодым поколением.

"Как-то интуитивно мы полагали: ту жизнь, которая нас окружала, лучше не трогать в своих сочинениях, — говорит в своих воспоминаниях М. Зараев. — И не только потому, что она была скудна, скучна и совсем не освещалась волшебным фонарем вымысла, который светил нам в дальних незнакомых странах. Нашу жизнь наполняли опасные и страшные тайны, неведомые запреты. Вроде бы, мы знали все, что положено знать о войне и революции. Все, что надо, рассказывали нам учителя, радио, книги. Но были еще пыльные, пахнущие тленом книжки в бумажных обложках, которые отыскивались в какой-нибудь арбатской или кировской квартире. Твой сверстник дает их тебе полистать — и где-то сорвется со страницы запретное и жуткое имя — Бухарин, но не враг народа, обличаемый в истории партии, а вождь, оратор, окруженный ликующей толпой. У кого-то отец был толстовец, и это почему-то скрывалось. У кого-то дед — меньшевик и депутат Государственной Думы".

Но все тайны и запреты не могли, однако, воспрепятствовать тогдашней советской молодежи жадно тянуться к лучшим образцам мировой культуры, жить в состоянии непрерывного творческого поиска и самоусовершенствования. М. Зараев продолжает:

"Мы открывали для себя поэтов. Был полузапрещенный Есенин. И вроде бы не запрещенный, но упоминаемый сквозь зубы Блок. Был не совсем понятный Пастернак. Запрещенный Бунин. Расстрелянный Гумилев. Мы ловили строчки, обрывки судеб. Мы жили на хрупкой корке повседневности, под которой нам чудились совсем недавно ушедшие, растворившиеся неведомо где история и культура. Запах этой культуры щекотал ноздри и пьянил, как пьянил запах мартовских московских улиц, по которым мы допоздна шлялись целой ватагой после кружковских занятий. Мы почитали главным Божьим даром не силу, не ловкость и красоту, а талант. Только талантом можно было поразить мир. Мы считали себя частью русской литературы. Далеко не из всех нас вышли впоследствии литераторы, но чувство причастности к культуре сохранилось навсегда".

Это состояние заостренного и жадного впитывания культуры, столь напоминающее атмосферу 1920-х годов и затем с новой силой возродившееся в начале 1960-х, неизбежно порождало свободомыслие и подлинное, неконформистское чувство гражданской ответственности. Наиболее творческий и самостоятельный слой молодежи того времени не мог быть безразличным к судьбам страны, к тому, что представляла собой политическая реальность советского общества.

Бесстрашный вызов сталинизму

У литературного кружка, который посещал М. Зараев, были старшие товарищи — молодые юноши и девушки, недавно окончившие школу. Они собирались на квартире Бориса Слуцкого, который поступал на философский факультет МГУ, а затем, когда его не приняли, сдавал экзамены на исторический факультет Педагогического института.

Среди других лидеров группы были Владислав Фурман, Евгений Гуревич, Сусанна Печуро.

К лету 1950 года их увлечение литературой переросло в осознанный политический протест против сталинизма. С. Печуро, которая дружила с Б. Слуцким, рассказывала, что в один из летних дней того года он сообщил ей, "что собирается бороться с этим строем, который — диктатура не пролетариата, а новой аристократии, разновидность бонапартизма. Власть в партии и государстве захватили вожди. Понимать, что происходит, и бездействовать — значит соучаствовать в преступлениях власти".

Осенью 1950 года четверка лидеров образовала оргкомитет по созданию подпольной организации — "Союза борьбы за дело революции". Вскоре Б. Слуцким была написана и программа.

"Судя по тексту, — пишет М. Зарев в своей статье, — наибольшее влияние на Борю оказал Троцкий. Вся эта терминология в программе — "бонапартизм", "термидорианский переворот" — из Троцкого".

Мышление этого 18-летнего юноши, говорит далее автор, "конечно же... было социалистическим, так же, как и у его сверстников, за семь лет перед тем споривших о судьбах еврейского пролетариата в катакомбах Варшавского гетто". Только для него "кумирами были не Герцль и Маркс, а Ленин и Троцкий".

Численность подпольной группы точно неизвестна, но на закрытом суде фигурировало 16 человек. Подпольщики обзавелись гектографом, на котором печатались листовки числом до 250 экземпляров. Листовки не разбрасывались, а раздавались в руки — в школе, в институте.

Участники группы занимались философией и историей, конспектировали Маркса и Ленина. Раз в неделю они собирались вместе и под руководством Бориса Слуцкого обсуждали прочитанное.

Успела группа за короткий период своего существования пережить и мини-раскол. Причиной его стал вопрос о допустимости террора. Условия советской жизни ставили его с особой остротой. Всякая оппозиционная деятельность беспощадно каралась, не существовало каких-либо легальных возможностей обратиться к широким слоям народа. В то же время непропорционально громадную роль в общественно-политической жизни общества играли фигуры нескольких "вождей" во главе со Сталиным. Насильственное устранение подобной фигуры, в особенности же самого советского диктатора, могло существенным образом дестабилизировать бюрократический режим.

Это был, конечно, тупиковый путь. Но если вспомнить историю революционного движения в России, то переход "Народной воли" на рельсы терроризма в конце 70-х годов XIX века был обусловлен сходными причинами в рамках деспотизма царского самодержавия.

Словом, существовали вполне объективные факторы, объясняющие то, почему вопрос о терроризме занимал умы юных московских оппозиционеров. Мнения среди них разделились, — те, кто полагал, что террор допустим, одновременно стали считать себя и более решительно настроенными на борьбу.

Но эта история внутренней полемики была насильственно прервана. В середине января 1951 года все участники группы были арестованы. НКВД следил за ними практически с самого возникновения организации, а квартира, на которой собирались молодые люди, прослушивалась. Накануне ареста за каждым из лидеров группы ходило по пятам по двое агентов.

После ареста все содержались отдельно друг от друга, а само следствие продолжалось больше года. Как выяснилось позднее, НКВД первоначально не придавал этому делу особого значения, но затем политическая ситуация резко изменилась. Глава НКВД Абакумов и его окружение были смещены, одновременно началась подготовка к новому "процессу врачей". Тогда же на фоне антисемитской кампании "борьбы с космополитизмом" было задумано и большое "еврейское дело" в духе Московских процессов 1930-х годов. Новое руководство НКВД, следуя указаниями Сталина, решило использовать арестованную группу молодежи в качестве доказательства существования террористической опасности.

Следователи добивались того, чтобы члены группы признались в подготовке террористических актов. Некоторые из молодых людей поддались на уловки следователей. Среди них оказался и Борис Слуцкий. Оправдывая свое решение, он говорил: "Я подпишу это вранье с тем, чтобы скорее кончилось следствие, и можно было попасть в лагерь. Там будут люди, возможность работать, читать".

Он не верил в возможность расстрела, недооценив степень жестокости и беспощадности сталинистского режима. За месяц до начала суда по делу "Союза борьбы за дело революции", длившегося неделю, с 7 по 13 февраля 1952 года, был принят закон, восстанавливающий смертную казнь.

Суд проходил в большой продолговатой комнате в подвальном помещении Лефортово. На стульях, поставленных в четыре ряда по четыре в каждом ряду, сидели обвиняемые. Лицом к ним за длинным столом распологались трое пожилых мужчин в генеральских мундирах — Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством генерал-майора юстиции Дмитриева.

Согласно приговору, объявленному в ночь с 13 на 14 февраля, Слуцкий, Фурман и Гуревич были приговорены к "высшей мере наказания", Сусанна Печуро — к высшей мере, но с заменой на срок в 25 лет. Из оставшихся двенадцати человек девять получили по 25 лет, трое — по десять.

Приговоренная к расстрелу тройка лидеров была казнена 26 марта 1952 года. Остальные, точнее те, кто уцелел из них, вернулись их тюрем и лагерей весной 1956 года вместе с начавшейся хрущевской кампанией десталинизации. Как могли, они попытались продолжить свою жизнь, навсегда сохранив в памяти воспоминания о своем участии в антисталинском сопротивлении.

Судьба этой группы молодых людей сложилась трагически. Однако их пример показывает, что даже в самые глухие годы сталинистской реакции советская молодежь выдвигала из своих рядов тех, кто сознавал несовместимость бюрократического правления с основами советского народовластия, и кто не боялся бросать прямой вызов режиму, исходя их твердой веры в возможность социалистического обновления страны.