Итак, итог.
В. Шершеневич
Трое суток лил холодный дождь. Лифт был в ремонте. Репетиция у Никритиной прошла плохо. С мокрым зонтиком в руке, в промокшем пальто она плюхнулась в широкое кресло, что стояло у нас в передней:
Ах, как мне надоела эта трудная жизнь!
Что делать, дорогая, - ответил я. - Легко только в гробу лежать.
А где Сережа?
Так звали нашего кота-сиамца.
Почему он меня не встречает?
Спит на моей рукописи. Я мечтаю поработать, да вот не решился потревожить его.
Никритина взглянула на меня испуганно: не спятил ли ее муженек со своим котом?
Дело в том, что я очень сочувствовал ему. Ведь самое трудное в жизни ничего не делать, а он не пишет, не репетирует, не читает газет, не бывает в кино… Бедный кот!
* * *
Михаил Яковлевич Вайнштейн, член партии с 1903 года, сказал мне доверительно:
С дурой я даже спать не могу.
Да что вы в этом понимаете, Михаил Яковлевич! - улыбнулся я.
В этом он действительно понимал не слишком много, так как в общей сложности около двенадцати лет просидел в одиночке Петропавловской крепости. Да еще - остроги, тюрьмы, этапы, подполье…
Свою золотую свадьбу он только что справил с Розой Яковлевной, несмотря на то, что она была закоренелой и отчаянной меньшевичкой.
В доме у них - и в Берлине (где мы познакомились), и в Париже (где подружились), и в Москве (где закрепилась наша дружба) - постоянно шли горячие политические споры. Меньшевичка Роза Яковлевна не могла простить своему обожаемому «отпетому большевику» ни единой оплошности наркома, Политбюро и ЦК ВКП(б).
Споря, они переходили на «вы» и называли друг друга по имени-отчеству. Их бесконечно добрые глаза пылали гневом.
Когда Михаил Яковлевич сидел в кресле, он казался высоким мужчиной. Плотное сложение, широкие плечи, большая чаадаевская голова «как череп голый». Нос увесистый. А над ним предельно черные, словно подкрашенные, брови шириной в два пальца.
Но стоило Михаилу Яковлевичу встать с кресла на свои чрезвычайно коротенькие ножки с изящными дамскими ступнями, и вы невольно улыбались от неожиданности: высокий мужчина оказывался очень маленьким. Даже пониже Розалии Яковлевны. Она словно сошла со старой гравюры «Нигилистка». Так же стрижены волосы, те же роговые очки на энергичном носу, та же строгая кофточка с глухим воротничком и широкий кожаный пояс.
В эмиграции Михаил Яковлевич был близок к Владимиру Ильичу, находясь у него как бы в личных политических секретарях.
Вы, Михаил Яковлевич, любите Ленина? - однажды спросил я. - Очень?
То не то слово, - ответил он. - Что это такое «любить Ленина»? Нет, он всегда висит в красном углу большевистской души, как икона в крестьянской хате.
А ведь Михаил Яковлевич с Лениным за домашним столом чай пил!
И еще существенно, что мой сереброголовый друг терпеть не мог красивых слов из арсенала Троцкого. А тут выдал этакий образ!
Розалия Яковлевна и Михаил Яковлевич всю жизнь спали на разных кроватях. В ту страшную ночь меньшевичку разбудил его шепот:
Розка, умирать приполз к тебе.
И, взобравшись на высокую постель, он тихо отошел, прижавшись к теплому плечу своего политического противника.
Ах, какие это были люди!
Чрезмерный пессимизм так же противен, как и чрезмерный оптимизм. Два дурака только разного цвета - черный и розовый.
* * *
В 1909 году Лев Толстой записал в дневнике:
«Чтобы быть художником слова, надо, чтобы было свойственно высоко подниматься душою и низко падать».
Падать-то низко мы умеем.
Ни за что не написать мне так, чтобы понравилось нашему министру культуры.
А вот по Чехову, «заяц, ежели его бить, спички может зажигать».
Значит, он, этот заяц-то, поумней будет.
* * *
Был Зощенко. Лицо у него словно из холодного пепла. Тех, кого не прорабатывал Сталин, кладут в гроб краше. А ведь Зощенко сейчас «благополучен» - его однотомник издан «Советским писателем».
Он в шелковой рубашке и отличном костюме из английского материала. К сожалению, нервных клеток, сожженных Сталиным, не сошьешь себе из английского материала.
Когда за столом кто-нибудь произносил фразу погромче, Михаил Михайлович болезненно морщился и на лице возникали морщины, как у глубокого старика.
К коньяку он не прикоснулся. Пил только шампанское. Пил безрадостно, редкими маленькими глотками, как остывший чай с молоком.
Как-то в сорок восьмом году я зашел к нему. С большими ножницами в руках Михаил Михайлович ползал по полу, выкраивая из старого пыльного войлока толстые подметки для какой-то «Артели инвалидов». Не помню точно, сколько ему платили за сотню пар. Во всяком случае, обед в дрянной столовке обходился дороже.
Мы жили в Пицунде. Это Абхазия. Это под синим небом теплое море, такое же красивое, как все теплые моря. Это берег в мелкую округлую гальку, к которому с гор спустились сосны. Пятисотлетние сосны и постарше. Нам особенно нравились те, что постарше. Мы могли их обнять только вдвоем с Никритиной. Рядом с ними наши подмосковные вековые сосны казались тонкими юными деревцами. Я был так увлечен Пицундой, что даже перестал читать газеты. А у себя дома, в Ленинграде, они мне казались столь же необходимы, как две утренние чашки крепкого кофе.
Мы с Никритиной ходили и ходили по толстым мягким коврам из желтой хвои. До войны в царскосельских дворцах лежали почти такие же роскошные ковры. И вот в одну из прекрасных пятниц, самую обычную в этих местах, я получил письмо от приятеля. Сначала он, конечно, сообщил про погоду: «Лето у нас в Ленинграде препротивное - холод, дождь», а потом, в конце четвертой страницы среди прочих новостей сообщил, не выделяя особо: "Вы, конечно, знаете, что умер М. М. ".
Какой М. М.?
Ничего не понимаю… М. М… Кто бы это мог быть?
Какая-то идиотская конспирация!
И вдруг Никритина горестно всплеснула руками:
Это Михал Михалыч!
У меня перехватило дыхание:
Да, Михал Михалыч.
Перед нашим отъездом из Ленинграда он заглянул на Бородинку. Был неразговорчив и трудно улыбался.
Перечитали строчку письма. Сомнений не было.
Так мы узнали о смерти Зощенко.
* * *
Месяца через три, промозглым туманным днем, классическим для Ленинграда, мы поджидали к завтраку Шостаковича.
А ты, Нюша, выпьешь рюмочку? - спросил я, откупоривая «маленькую» армянского коньяка.
Непременно. По погодке.
Дмитрий Дмитриевич пришел, как всегда, точно в условленное время.
Аккуратность, исполнительность, безусловно сдержанное слово, жизненный порядок являлись неизменными свойствами этого музыканта, самого вдохновенного в нашем веке.
Шостакович приподнял рюмку:
Мне бы хотелось выпить в память Михал Михалыча.
Молча выпили.
Мы все по-настоящему любили Зощенко.
Мне передавали, Дмитрий Дмитриевич, что вы были на его похоронах.
Да, да, был. Конечно, был. Он лежал в гробу такой красивый.
И, сморщив переносицу под очками, повторил резко и быстро, словно рассердившись на кого-то:
Очень красивый. Очень, очень.
И сам разлил по рюмкам коньяк.
Давайте по второй. В его же память. Он был великий писатель.
И опять сердито сморщил переносицу.
Великий, великий. А вот в покер играл отвратительно! Я терпеть не мог с ним играть. Как дурак он играл. Всегда проигрывал. Помните, как я убежал, швырнув карты? Это, Анатолий Борисович, у вас приключилось, на Кирочной. У Зощенко на руках флешь-рояль был. От короля-флешь. С джокером. А у меня тузовый покер. Так он, дурак, после третьего повышения - открыл меня. А ведь раздеть мог. Я бы лез и лез. Помните?
Конечно, помню. Разве такие случаи в жизни забываются? Это ведь, Дмитрий Дмитриевич, не вторая или третья любовь.
Шостакович улыбнулся, обрадовался:
Да-да! Мой тузовый покер нарвался на флешь. Такое в жизни не забывается. Это верно, это верно.
Я был в добрых отношениях с Михал Михалычем больше четверти века. С молодых лет он очень уважительно относился к медицине - к врачам, к аптекам, к лекарствам, к диетам, к медицинской литературе, наивно считая ее научной. Здоровья он был неплохого, я бы сказал - среднеинтеллигентского, но обожал лечиться, добросовестно выполняя советы врачей. Он очень боялся умереть. А вот в это трагическое лето, заболев совсем несерьезно, вдруг испугался не умереть. И до последнего вздоха решительно и упорно отказывался от врачей, от лекарств и даже от еды.
Устал. Устал жить.
Его жену, Нину Владимировну, в Союзе писателей спросили: «Где бы вы хотели похоронить Михал Михалыча?» Она ответила: «На Литераторских мостках». Но ей в этом отказали под каким-то глупым предлогом. «В таком случае, - сказала она, - я хочу похоронить мужа в Сестрорецке». Там была у Зощенко дача. Вернее - половина дачи. Этому желанию вдовы в Союзе обрадовались: «Пожалуйста, мы сегодня же договоримся с похоронным бюро».
Его мать и отец были отпрысками разорившихся дворянских семейств, в молодости работали актерами, играли в провинции, хотя позже и не любили вспоминать об этом. Потом они оставили сцену, но страсть к театру и увлеченность литературой передались их сыну. Всего в семье Мариенгофов было двое детей, воспитанием и досугом которых всецело занималась мать.
До 1913 года Мариенгофы жили в Нижнем Новгороде, где Анатолий учился в Дворянском институте. Вскоре в семье случилась трагедия – его мама умерла от рака, после чего отец, воспользовавшись приглашением английского акционерного общества «Граммофон», стал его представителем в Пензе, и переехал туда с детьми. Там Анатолий продолжил учебу в 3–й частной гимназии С.А.Пономарева, где в 1914 году издавал журнал «Мираж», «более чем наполовину заполняя его собственными стихами, рассказами, статейками...».
Детство Анатолия Мариенгофа прошло под сильнейшим влиянием отца. В обширных мемуарах писателя, созданных во второй половине столетия, отцу отводилась роль наиболее здравомыслящего и тонкого человека среди всего тогдашнего окружения Анатолия, да и среди позднейших знакомств. Борис Михайлович участвовал и в формировании литературного вкуса сына. Одно из первых произведений Мариенгофа «Гимн гетере», написанное в 12 лет под огромным влиянием Александра Блока, было оценено отцом, как «что-то лампадное… семинарское…». «Назови: «Гимн бляди», – посоветовал он. – По крайней мере, по-русски будет». Чрезвычайная антирелигиозность Анатолия Мариенгофа, судя по всему, также была воспитана отцом.
Поэзия Мариенгофа со временем так и не избавилась от налета высокопарности. Вадим Шершеневич, его большой друг, следующим образом отмечал эту особенность: «Толя был очень прост в жизни – и очень величав в стихах. В спокойствии его строк есть какой-то пафос, роднящий его с Осипом Мандельштамом. Сложность стихов Мариенгофа – органическая, от переполненности» Возможно, чтобы как-то компенсировать это свойство, Мариенгоф пытался использовать в стихах элементы так называемого семантического «низа», и, в конце концов, сделал это своим главным стилеобразующим принципом: нарочито резкое, буквальное сопоставление «чистого» и «нечистого».
Неординарным событием для молодого Мариенгофа явилось путешествие летом 1914 года по Балтике на учебной парусной шхуне «Утро». Он побывал в Финляндии, Швеции и Дании, и даже получил матросское свидетельство, чем чрезвычайно гордился. Однако плавание прервалось после того, как началась мировая война.
В 1916 году Мариенгоф окончил гимназию, и уехал в Москву, где поступил на юридический факультет Московского университета. Не проучившись там и полгода, он попал на фронт, где в составе инженерно-строительной дружины занимался устройством дорог и мостов. Ужасов первой мировой войны Анатолий не увидел, и практически о них не знал, а его демобилизация случилась сама собой: пока он ехал в отпуск, произошла революция. На фронте он продолжал писать стихи, и, возвратившись в Пензу, с удвоенной силой принялся за литературную деятельность. Его произведения вышли в нескольких поэтических сборниках, он также в 1918 году выпустил первую собственную книжку под названием «Витрина сердца».
Ранняя поэзия Мариенгофа во многом наследовала стилистику «Облака в штанах» Маяковского:
– Что Истина?...
Душу прищемили, как псу хвост дверью,
И вот, как зверь,
Не могу боль выстонать.
Также было ощутимо влияние Брюсова, чье знаменитое «О, закрой свои бледные ноги!» вызывало в Мариенгофе, судя по его воспоминаниям, настоящий восторг. Однако, в этом дебюте можно было разглядеть действительно интересное поэтическое дарование, творческий кураж, направленный, в том числе, на формальный поиск, на эксперименты в области строфики и рифмовки, где стихи Мариенгофа достигали наибольшей выразительности.
В 1918 году шальная пуля во время уличных боев попала в Бориса Михайловича Мариенгофа, и он погиб. Анатолий Мариенгоф после этого трагического события навсегда покинул Пензу и переехал в Москву, где остановился у своего двоюродного брата Бориса и совершенно случайно показал свои стихи Бухарину, бывшему на тот момент главным редактором «Правды». Тому стихи не понравились, но талант в молодом человеке он разглядел моментально и устроил его литературным секретарем издательства ВЦИК, которым руководил по совместительству. В издательстве ВЦИК Мариенгоф познакомился с Сергеем Есениным – так началась дружба двух поэтов. Имажинист Матвей Ройзман писал: «Ведь какая дружба была! Вот уж правильно: водой не разольешь!». «Мы жили вместе, – вспоминал Мариенгоф, – и писали за одним столом. Паровое отопление тогда не работало. Мы спали под одним одеялом, чтобы согреться. Года четыре кряду нас никто не видел порознь. У нас были одни деньги: его – мои, мои – его. Проще говоря, и те и другие – наши. Стихи мы выпускали под одной обложкой и посвящали их друг другу». Из воспоминаний Анны Никритиной: «Я часто бывала у них в доме. Я говорю «у них», потому что Есенин и Мариенгоф жили одним домом, одними деньгами. Оба были чистенькие, вымытые, наглаженные, в положенное время обедали, ужинали. Я бы не сказала, что это похоже было на богему. Жили они в Богословском переулке, рядом с театром Корша (теперь это Петровский переулок, а театр - филиал МХАТа). В большой коммунальной квартире у них чуть ли не три комнаты, правда, одна из них - бывшая ванная. Потом почему-то стало две. Одну, очевидно, отобрали. Одевались они одинаково; белая куртка, не то пиджачок из эпонжа, синие брюки и белые парусиновые туфли… Очень смешно было: осенью 1921 года оба, Есенин и Мариенгоф, появились в цилиндрах. Эти цилиндры так ошарашили москвичей, что даже мои знакомые рядом с Мариенгофом в цилиндре меня уже не узнавали и мне же рассказывали, какой интересный иностранец появился в Москве, хотя я сама видела, как они пялили на него глаза, не замечая меня. Очутились они с Есениным в Петрограде без головных уборов, шли дожди, но купить шляпу без ордера было невозможно. Наконец в одном магазине им предложили: «Хотите цилиндры? Можем продать без ордера. Вот они и ухватились за них…».
Июль 1920 года. Сергей Есенин (справа) и Анатолий Мариенгоф в парке Горького в Ростове-на-Дону.
Есенин, в отличие от Мариенгофа, был в тот момент уже довольно знаменит, по крайней мере, в литературных салонах. Но почти все исследователи склоняются к мысли, что художественная манера Мариенгофа наложила большой отпечаток на его последующее творчество. Почти с тем же единодушием исследователи поэзии Есенина (Ю.Прокушев, Е.Наумов, А.Марченко и др.) говорили о губительности этого влияния. Вскоре сложилась компания из четырех друзей-поэтов – Есенина, Мариенгофа, Рюрика Ивнева и Вадима Шершеневича. Именно эта четверка стала костяком нового литературного движения – имажинизм (от франц. image – «образ»). Позже к имажинистам присоединились И.Грузинов, А.Кусиков, Н.Эрдман, М.Ройзман и другие поэты.
Анатолий Мариенгоф, Сергей Есенин, Александр Кусиков, Вадим Шершеневич. Москва, 1919 год.
С 1919 года группа активно работала, вкладывая свою энергию не только в написание и публикацию стихов, но и в коммерческо-хозяйственную деятельность: имажинистам «принадлежит» книжный магазин, кинотеатр «Лилипут» и кафе «Стойло Пегаса».
Заимствовав у футуристов их методы публичного позиционирования, имажинисты проводили ряд шумных и скандальных «акций». Под покровом ночи «переименовывались» несколько центральных московских улиц, которым давались имена самих имажинистов. Стены Страстного монастыря расписывались богохульными стихотворными цитатами, а на шее у памятника Пушкину появлялась табличка: «Я с имажинистами». Кроме того, все «imago», как назвал их Хлебников, стали участниками и организаторами многих литературных чтений, которые, следуя все той же футуристской традиции, перерастали каждый раз в яростные диспуты, сопровождались взаимными оскорбительными выпадами выступающих и зала, шумом в прессе.
В это время судьба Мариенгофа была почти синонимична судьбе движения. Он являлся наиболее последовательным и самозабвенным участником этой литературной группы, не без основания претендуя на некий особый статус. Известен случай, когда он подделал подписи остальных участников под письмом об исключении Есенина из группы, считая себя вправе говорить от общего имени. Литературная репутация, которую создавал себе Мариенгоф в те годы с помощью имажинизма, принесла ему быструю и шумную известность. Поэтика его «имажинистских» стихов блистала эпатирующей образностью, богохульскими мотивами, тематикой насилия и революционной жестокости.
В этой черепов груде
Наша красная месть!
Твердь, твердь за вихры зыбим,
Святость хлещем свистящей нагайкой
И хилое тело Христово на дыбе
Вздыбливаем в Чрезвычайке.
В кругу самих имажинистов Мариенгоф даже получил прозвище «Мясорубка», по одному из своих постоянных поэтических образов. Наиболее резкие стихи Мариенгофа из сборника «Явь» в 1919 году повлекли за собой резкую отповедь в «Правде», которая заклеймила поэзию Мариенгофа как «оглушающий визг, чуждый пролетариату». Имажинистский сборник Золотой кипяток в 1921 году нарком просвещения Анатолий Луначарский назвал на страницах «Известий» «проституцией таланта, выпачканной … в вонючих отбросах». Сурово критикуемый властью, Мариенгоф вместе с остальными имажинистами не вызывал одобрения и у иного, во многом противоположного крыла общества. Подозрительной и непонятной выглядела их бешеная печатная деятельность в условиях тотального бумажного дефицита. Еще более смущала современников дружба Мариенгофа и Есенина с представителями ЧК, в первую очередь – с террористом-эссером Яковым Блюмкиным, который организовал им встречу с Троцким. Легко «пробивались» все необходимые для них разрешения у Каменева. При этом, будучи неоднократно арестованы за свои «акции», имажинисты чудесным образом избегали каких бы то ни было последствий. В то же время среди широкой публики выступления имажинистов собирали всегда аншлаги, но со временем, издав несколько десятков стихотворных сборников, движение впало в затяжной кризис.
В конце 1923 года Мариенгоф женился на артистке Камерного театра Анне Никритиной, а в 1924 году у Мариенгофа и Никритиной родился сын Кирилл. Мариенгоф трижды, в 1924, 1925 и 1927 годах, побывал за границей во Франции, Германии и Австрии, выступал там со своими стихами. Впечатления от первых двух поездок нашли отражение в его сборнике «Стихи и поэмы», изданном в 1926 году. За ними последовали три книжки стихов для детей – «Такса Клякса» в 1927 году, «Мяч-проказник» в 1928 году и «Бобка-физкультурник» в 1930 году.
В 1923 году произошла ссора Мариенгофа и Есенина, и в дальнейшем их отношения так должным образом и не наладились, хотя попытки примирения были. «Мы были в отчаянии, – вспоминала Анна Никритина. Где же теперь его (Есенина) найти? Постоянного жилья у него не было, он ночевал то здесь, то там. И вдруг назавтра, часа в 2 дня, четыре звонка - это к нам. Открываю - он, Сережа. Мы обнялись, расцеловались. Побежали в комнату. Мариенгоф ахнул. Он был счастлив, что Сережа пришел. Есенин смущенно сказал: вся его «банда» смеется над ним, что он пошел к Мариенгофу. «А я все равно пошел». Они сидели, говорили, молчали... Потом Есенин сказал: «Толя, я скоро умру, не поминай меня злом... у меня туберкулез!». Толя уговаривал его, что туберкулез лечится, обещал все бросить, поехать с ним, куда нужно. Никакого туберкулеза у него не было. А просто засела в голове страшная мысль о самоубийстве. Она была у него навязчивая, потому что когда Есенин очутился в нервном отделении у Ганнушкина и мы к нему пришли, он только и рассказывал, что там всегда раскрыты двери, что им не дают ни ножичка, ни веревочки, чтоб чего над собой не сделали…». Утром 28 декабря 1925 года Сергей Есенин был найден мёртвым в номере ленинградской гостиницы «Англетер». На другой день сообщение о его смерти опубликовала газета «Известия». Писатель Матвей Ройзман в своих воспоминаниях написал о том, как о смерти Есенина узнал его близкий друг Анатолий Мариенгоф: «29 декабря я сдавал мой очерк заместителю редактора «Вечерней Москвы» Марку Чарному. Он сказал мне, что в «Англетере» покончил жизнь самоубийством Есенин… Мне пришло в голову, что, может быть, Сергей только покушался на самоубийство, и его спасли. Я вышел из редакции, бежал до первого извозчика, и он, понукаемый мной, быстро довёз меня до «Мышиной норы». Я застал там Мариенгофа. Услыхав страшную весть, он побледнел. Мы решили её проверить, стали звонить по телефону в «Известия», но не дозвонились. Мы отправились по Неглинной в редакцию газеты и по пути, в Петровских линиях, встретили Михаила Кольцова. Он подтвердил, что «Правда» получила то же самое сообщение о смерти Есенина. Я увидел, как слёзы покатились из глаз Анатолия…».
30 декабря 1925 года гроб с телом Есенина поездом был доставлен в Москву. Весь тот день в Доме печати с Есениным прощались его родственники, его близкие, его поклонники - все, кто его знал и любил. Тем же днём датировано и стихотворение Анатолия Мариенгофа - Есенин ещё не был похоронен, когда писались эти строки:
Не раз судьбу пытали мы вопросом:
Тебе ли,
Мне,
На плачущих руках,
Прославленный любимый прах
Нести придётся до погоста.
И вдаль отодвигая сроки,
Казалось:
В увяданье, на покой
Когда-нибудь мы с сердцем лёгким
Уйдём с тобой.
Рядили так.
И никогда бы
Я не поверил тёмным снам.
Но жизнь, Серёжа, гаже бабы,
Что шляется в ночи по хахалям.
На бабу плеть.
По морде сапогом.
А что на жизнь? - какая есть расправа?
Ты в рожу ей плевал стихом
И мстишь теперь ей
Долговечной славой…
Похороны Есенина состоялись 31 декабря - в предпраздничный последний день уходившего года. Новый 1926 год переступал через Есенина, словно проводя незримую черту между ним и теми, кто остался: «Я плакал в последний раз, когда умер отец. – писал Мариенгоф. - Это было более семи лет тому назад. И вот снова вспухшие красные веки. И снова негодую на жизнь. Через пятьдесят минут Москва будет встречать Новый год. Те же люди, которые только что со скорбным видом шли за гробом Есенина и драматически бросали чёрную горсть земли на сосновый ящик с его телом, опущенный на верёвках в мерзлую яму, - те же люди сейчас прихорашиваются, вертятся перед зеркалами, пудрятся, душатся и нервничают, завязывая галстуки. А через пятьдесят минут, то есть ровно в полночь, они будут восклицать, чокаясь шампанским! «С Новым годом! С новым счастьем!».
Я говорю Никритиной:
Невероятно!
Она поднимает руки, уроненные на колени, и кладёт их на стол, как две тяжёлые книги.
Да нет. Это жизнь, Толя…»
Творческое сотрудничество Мариенгофа с Есениным в пору расцвета их общего детища – имажинизма – воспринималось многими современниками как неадекватное, и несоизмеримое по степени таланта. М.Ройзман, например, писал: «Анатолий не переносил, когда, даже в шутовском тоне ему намекали, что Есенин талантливее его». Со смертью Сергея Есенина Мариенгоф начал подвергаться совершенно безапелляционным нападкам, обвиняющим его в косвенном убийстве Есенина. Опубликованные в начале 1926 года в серии «Библиотека «Огонька» воспоминания Мариенгофа, посвященные Сергею Есенину, несмотря на их лирическую интонацию скорби и тоски по другу, не изменили отношения к Мариенгофу со стороны прессы. А после того, как в конце 1926 года вышел его нашумевший «Роман без вранья», куда воспоминания вошли в переработанном виде, гневу критиков не было предела. Роман обвиняли в «тенденциозности» и «реакционности», в прямом подлоге и подтасовке фактов, в кощунственном отношении к памяти покойного поэта. За «Романом без вранья» прочно закрепился эпитет «вранье без романа». Но, несмотря на критику, роман имел большой читательский успех и сразу же был издан 2-м и 3-м изданиями. Специфика романа заключалась в очень характерной для прозы Мариенгофа черте: по-настоящему трепетное, поэтичное отношение к материалу было сокрыто маской ерника и бесстыдного ниспровергателя всяческих мифов. В 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис» вышла новая книга Мариенгофа – роман «Циники», ставшая вершиной его творчества. По утверждению Иосифа Бродского, это было «одно из самых новаторских произведений в русской литературе двадцатого века, как по своему стилю, так и по структуре».
Прообразом событий, описанных в «Циниках», стала трагическая история взаимоотношений Вадима Шершеневича и актрисы Юлии Дижур, застрелившейся после одной из ссор. Роман также включал в себя множество автобиографических мотивов и в целом описывал период жизни страны с 1918-го по 1924-й годы. С публикацией книги был связан очередной скандал, но на сей раз не столько общественный, сколько политический. Завершение романа в конце 1928 года совпало с кардинальным пересмотром властью своего участия в культурной жизни страны. Издание «Циников», планировавшееся ЛЕНОТГИЗом, было резко приостановлено. Однако рукопись, еще до фактического запрещения романа, успела (с официального разрешения Контрольной комиссии по вывозу за границу) попасть в Германию, и была там моментально опубликована. К лету 1929 года в советской прессе, в рамках кампании, направленной против Пильняка и Замятина, началась травля Мариенгофа, организованная РАППом и поддержанная Союзом Писателей. Поначалу Мариенгоф негодовал, даже написал протестное письмо в Союз Писателей («Я должен сказать, что считаю «отказ в публикации» ханжеством и святошеством нового порядка... и т.д.»). Однако под давлением рапповских критиков был вынужден публично покаяться за свой роман в «Литературной газете» от 4 ноября 1929 года. А всего через полгода - весной 1930 года, в том же берлинском издательстве «Петрополис» вышел другой роман Мариенгофа – «Бритый человек». Видимо, он был переслан туда еще до того, как давление на автора достигло своего пика, но «Петрополис» по каким-то причинам не выпускал его. Причины эти, судя по всему, были просты: роман нельзя назвать удачным.
Анна Никритина и Анатолий Мариенгоф, 1932 год.
К началу 1930-х годов Мариенгоф ушел с широкой литературной арены. Его супруга Анна Никритина в 1928 году приняла предложение Большого Драматического театра, и семья переехала в Ленинград, где, по мере сил, Мариенгоф продолжал творческую деятельность, писал эстрадные скетчи, пьески, миниатюры, пытался заниматься исторической прозой. Кое-что из написанного было издано, но из актуального литературного процесса Мариенгоф выпал. Его дальнейшая жизнь резко отличалась от феерического дебюта и от яркой, шумной деятельности 1920-х годов. Вплоть до самой смерти он продолжал писать «в стол» стихи, в корне поменяв их поэтику, отказавшись от вычурной образности, от деструктивных задач в отношении строфики, рифмовки; сделавшись моралистичной и, после смерти единственного сына, окончательно трагичной фигурой. «Со смертью Есенина и переездом в Ленинград, - писал он в «Автобиографии», - закончилась первая половина моей литературной жизни, в достаточной мере бурная. С 1930-х годов я почти целиком ухожу в драматургию. Моя биография это мои пьесы».
Одним из ведущих жанров в творчестве Мариенгофа стала проза. Он писал: «К тридцати годам стихами я объелся. Для того, чтобы работать над прозой, необходимо было обуржуазиться. И я женился на актрисе. К удивлению это не помогло. Тогда я завёл сына. Когда меня снова потянет на стихи, придется обзавестись велосипедом или любовницей. Поэзия - не занятие для порядочного человека». В 1940 году 17-летний Кирилл Мариенгоф, талантливый поэт и красивый человек, чемпион Ленинграда по теннису среди юношей, повесился – точно так же, как, по рассказам отца, сделал это «друг Есенин», который был крестным отцом Кирилла.
Потребность в создании поэзии Мариенгоф снова ощутил в начале Великой Отечественной войны. В июне 1941 года он пришел на ленинградское радио, и ежедневно писал баллады (очерки в стихах), тут же звучавшие в выпусках «Радиохроники». Вскоре, вместе с Большим драматическим театром, Мариенгоф с женой были эвакуированы в Киров, где прожили около трех лет. Здесь в 1947 году вышли две его книги – «Пять баллад» и «Поэмы войны». Эти сборники оказались последними прижизненными публикациями поэта. После войны Мариенгоф написал пьесу «Рождение поэта», посвященную Михаилу Лермонтову, а также, в соавторстве с М.Э.Козаковым несколько пьес: «Преступление на улице Марата», «Золотой обруч» и «Остров великих надежд». Эти пьесы сам Мариенгоф называл «времянками». Спектакль по лучшей из них – «Преступление на улице Марата», шедший после войны в Театре имени Комиссаржевской, был закрыт в 1946 году. «Золотым обручем» в Москве в режиссуре Майорова открылся Театр на Спартаковской (впоследствии Драматический театр на Малой Бронной). Этот спектакль прошел около трехсот раз. На «Остров великих надежд» в режиссуре Товстоногова в Ленинградском театре имени Ленинского комсомола Мариенгоф и Козаков возлагали большие надежды. В пьесе и спектакле действовали Ленин, Сталин, Черчилль и Рузвельт… Спектакль вышел в 1951 году, но потом был разгромлен в «Правде», и попал в «Постановление о драматургии». В 1948 году Мариенгоф написал пьесу в духе борьбы с космополитизмом «Суд жизни», но она не была принята к постановке. В 1953-1956 годах он написал ещё одну автобиографическую книгу «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги», где рассказал о детстве и юности, дополнил портрет Есенина. В 1965 году, уже после смерти Мариенгофа, в журнале «Октябрь» была опубликована её сокращённая и приглаженная цензурой версия (под названием «Роман с друзьями»), а в полном виде книга вышла только в 1988 году.
Конец 1950-х годов был отмечен для Мариенгофа работой над обширной книгой мемуаров, которая позднее, включив в себя «Роман без вранья» и «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги», получила название «Бессмертная трилогия». В конце жизни Мариенгоф написал: «Тот, кто враг моей «Бессмертной трилогии» - тот мой враг». Но к тому времени врагов у забытого Мариенгофа было совсем мало, пожалуй, одна только Вера Фёдоровна Панова, редактор «Ленинградского альманаха». В те годы Мариенгоф был не только не в чести, но на него многие смотрели как на человека прошлого и ненужного.
«Роман без вранья» был забыт, о «Циниках» никто не слышал… Пьеса в стихах «Шут Балакирев», написанная в 1959 году, нигде не шла. Стихи поэта-имажиниста не то что не печатались – даже не упоминались. Анна Никритина еще вполне могла играть в театре, но Товстоногов перевёл её на пенсию. Она так и не стала товстоноговской актрисой нового БДТ, и исполняла на разных концертных площадках «маленькие пьески»: «Кукушка», «Мама» и другие незаметные постановки. Положение Мариенгофа было отчаянное. После войны ему помогали только друзья, которые не забыли и не оставили его: Качалов, Таиров, Эйхенбаум, Тышлер, Берковский, Шостакович и Образцов. Художник Владимир Лебедев как-то сказал Мариенгофу: «Знаете, Толя, я до сих пор некоторые ваши стихи наизусть помню. Вы, конечно, не Пушкин, но… Вяземский». Мариенгоф не очень обиделся, «потому что и Вяземских-то у нас не так много».
Анатолий Мариенгоф, Дмитрий Шостакович и Анна Никритина. 1932 год.
24 июня 1962 года Анатолий Мариенгоф умер в Ленинграде. Он скончался в день своего 65-летия (по старому стилю), и даже в этом проявилась его оригинальность. Мариенгофа скромно похоронили на Богословском кладбище. Рядом с ним позже была похоронена его жена и верная спутница, артистка Большого драматического театра Анна Борисовна Никритина, пережившая супруга на 20 лет.
Именно ей Мариенгоф посвятил эти строки:
С тобою, нежная подруга
И верный друг,
Как цирковые лошади по кругу,
Мы проскакали жизни круг.
Лучшей пары, чем Мариенгоф и Никритина, трудно было найти. Уже после смерти Анатолия Борисовича Никритина вспоминала: «Как бы нам с Толечкой ни было плохо днём, вечером мы выпивали по рюмашке, забирались в свою семейную постель и говорили друг другу: «Мы вместе, и это счастье…».
В своих воспоминаниях Анатолий Мариенгоф писал: «Вот я и доигрываю свою последнюю сцену. Если бы в наши дни вдруг люди стали говорить таким же высоким слогом, как Шекспир, то через несколько реплик, как мне думается, должен прозвучать следующий диалог:
Гораций. Покойной ночи, милый друг. Пусть ангелы баюкают твой сон.
Мариенгоф. Ха-ха - ангелы! (Умирает.)
После этого с барабанным боем входит Фортинбрас (то есть секретарь по административной части Союза советских писателей). Потом - траурный марш и… труп уносят.
Очень смешно. Правда?»
Вот в этих строках - весь Мариенгоф…
Есенину
Утихни, друг. Прохладен чай в стакане.
Осыпалась заря, как августовский тополь.
Сегодня гребень в волосах -
Что распоясанные кони,
А завтра седина, как снеговая пыль.
Безлюбье и любовь истлели в очаге.
Лети по ветру стихотворный пепел!
Я голову - крылом балтийской чайки
На острые колени
Положу тебе.
На дне зрачков ритмическая мудрость -
Так якоря лежат
В оглохших водоемах,
Прохладный чай (и золотой, как мы)
Качает в облаках сентябрьское утро.
Об Анатолии Мириенгофе был снят документальный фильм «Когда погасли маяки».
Your browser does not support the video/audio tag.
Текст подготовила Татьяна Халина
Использованные материалы:
Brodsky J. Preface. – Anatoli Mariengof. Les Cyniques. Roman. Traduit du russe par Jean-Jacques Marie. Paris: Seuil, 1990
McVay G. The prose of Anatolii Mariengof. – From Pushkin to Palisandriia. Essays on the Russian Novel in Honour of Richard Freeborn. NY, 1990
Хуттунен Т. Монтажный принцип в романе А.Б.Мариенгофа «Циники». – Рус. Филология. 8. Тарту, 1997
Хуттунен Т. «Циники» А. Б. Мариенгофа – монтаж вымысла и факта. –Studia Russica Helsingiensia ET Tartuensia VI: Проблемы границы в культуре. Ред. Л. Киселева. Тарту, 1998
Если бы меня спросили, что в жизни необходимей - хлеб, нефть, каменный уголь или литература, я бы, не колеблясь, ответил - литература.
Мариенгоф
Поэт, драматург, мемуарист Анатолий Борисович Мариенгоф родился 6 июля 1897 в Нижнем Новгороде в семье врача, у которого была богатая практика. Его мать и отец происходили из разорившихся дворянских семейств. В молодости они были актерами, играли в провинции, хотя не любили вспоминать об этом. Потом они оставили сцену, но страсть к театру и увлеченность литературой передались сыну.
Стихи Анатолий Мариенгоф начал писать в 12 лет. В детстве он перечитал всю русскую классику. Больше других поэтов он любил Блока. До 1913 Мариенгофы жили в Нижнем Новгороде, где Анатолий сначала посещал частный пансион, а в 1908 был переведен в престижный Нижегородский Дворянский институт императора Александра II. Когда Мариенгофу исполнилось 16 лет, умерла его мать. Отец принял приглашение английского акционерного общества «Граммофон» в Пензе и переехал туда с двумя детьми (у Анатолия была младшая сестра).
Детство Анатолия Мариенгофа прошло под сильнейшим влиянием отца. Борис Михайлович. Одно из первых произведений Мариенгофа “Гимн гетере” (уже в самом названии угадывалось влияние символистов и конкретно Блока), было оценено отцом, как «что-то лампадное, семинарское», то есть очень высокопарное. Чрезвычайная антирелигиозность Анатолия Мариенгофа, судя по всему, также была воспитана отцом. В Пензе Мариенгоф продолжил учебу в 3-й частной гимназии Пономарева. Здесь в 1914 на отцовские деньги он издает гимназический журнал «Мираж», более чем наполовину заполняя его собственными стихами, рассказами, статейками и в альманахе «Исход» появляются его первые стихи.
Летом 1914 Мариенгоф отправился в путешествие по Балтике на учебной парусной шхуне «Утро». Он побывал в Финляндии, Швеции, Дании и получил матросское свидетельство, которым он очень гордился. Плавание внезапно прервалось, - началась мировая война.
Еще в гимназии Мариенгофу попал в руки сборник футуристов, и его поразили образы Маяковского: “Лысый фонарь / сладострастно снимает / с улицы / черный чулок…” Так что его имажинизм начался с футуризма. Кто знает, как бы сложилась судьба Мариенгофа, если бы он познакомился с Маяковским, чьи образы текли у него по жилам.
В 1916 Анатолий Мариенгоф окончил гимназию, уехал в Москву и поступил на юридический факультет Московского университета и, не проучившись и полгода, был мобилизован на фронт. На передовую, куда Мариенгоф стремился, попасть не удалось, он был определен в 14-ю Инженерно-строительную дружину Западного фронта для устройства дорог и мостов. На фронте появляется его первая пьеса в стихах «Жмурки Пьеретты». Демобилизация случилась сама собой: пока он ехал в отпуск, произошла революция. Мариенгоф возвратился в Пензу и с головой ушёл в литературу: он создал поэтический кружок, включив в него соученика по гимназии поэта Старцева и художника Усенко. В 1918 Мариенгоф выпустил первую книжку стихов - «Витрина сердца». Вскоре нежные отношения с отцом обрывает нелепая случайность. Летом 1918 белочехи вошли в Пензу и во время уличных боев шальная пуля убила Бориса Михайловича. Мариенгоф покидает Пензу и переезжает в Москву. Там он поступает в издательство ВЦИК литературным секретарем .
В 1918 в Москве судьба столкнула
Анатолия
Мариенгофа не с Владимиром Маяковским, а с
Сергеем
Есениным, а затем с Вадимом Шершеневичем, у которого тоже в стихах б
ыло гораздо больше от раннего Маяковского, чем от Есенина. Началась дружба двух поэтов, имевшая огромное значение в их судьбах. Имажинист Матвей Ройзман писал: «Ведь какая дружба была! Вот уж правильно: водой не разольешь!».
«Мы жили вместе, -
вспоминал Анатолий Борисович, - и писали за одним столом. Паровое отопление тогда не работало. Мы спали под одним одеялом, чтобы согреться. Года четыре кряду нас никто не видел порознь. У нас были одни деньги: его - мои, мои - его. Проще говоря, и те и другие - наши. Стихи мы выпуска
ли под одной обложкой и посвящали их друг другу
».
Мариенгоф, Есенин, Кусиков, Шершеневич. Фото. 1919
Сложившаяся вскоре компания из четырех друзей-поэтов: Есенина, Мариенгофа, Ивнева и Шершеневича стала костяком нового литературного движения - имажинизма, в котором художественный образ объявлялся самоцелью искусства. Позже к ним присоединились Грузинов, Кусиков, Эрдман, Ройзман. Группа имажинистов заявивила о себе восторженной “Декларацией”, опубликованной в январе 1919 года в воронежском журнале «Сирена» и в га зете «Советская страна»: «Скончался младенец, горластый парень десяти лет от роду (родился 1909 - умер 1919). Издох футуризм. Давайте грянем дружнее: футуризму и футурью - смерть. Академизм футуристических догматов, как вата, затыкает уши всему молодому. От футуризма тускнеет жизнь…»
Мариенгофу
Я последний поэт деревни,
Скромен в песнях дощатый мост.
За прощальной стою обедней
Кадящих листвой берез.
Догорит золотистым пламенем
Из телесного воска свеча,
И луны часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час.
На тропу голубого поля
Скоро выйдет железный гость.
Злак овсяный, зарею пролитый,
Соберет его черная горсть.
Не живые, чужие ладони,
Этим песням при вас не жить!
Только будут колосья-кони
О хозяине старом тужить.
Будет ветер сосать их ржанье,
Панихидный справляя пляс.
Скоро, скоро часы деревынные
Прохрипят мой двенадцатый час!
Есенин
Мариенгоф носил деллосовское пальто, цилиндр и лаковые башмаки. Они с Есениным едят в лучших ресторанах Москвы, дома их кормит экономка. Во время транспортной разрухи Есенин и Мариенгоф с комфортом путешествовали в отдельном салон-вагоне, который принадлежал товарищу Мариенгофа по гимназии . Летом 1919 они побывали в Петрограде, весной 1920 в Харькове, летом на Кавказе.
Есенину Утихни, друг. Прохладен чай в стакане. Осыпалась заря, как августовский тополь. Сегодня гребень в волосах — Что распоясанные кони, А завтра седина, как снеговая пыль. Безлюбье и любовь истлели в очаге. Лети по ветру стихотворный пепел! Я голову — крылом балтийской чайки На острые колени Положу тебе. На дне зрачков ритмическая мудрость — Так якоря лежат В оглохших водоемах, Прохладный чай (и золотой, как мы) Качает в облаках сентябрьское утро. Мариенгоф. Ноябрь 1920Биографии Есенина и Мариенгофа словно бы переплетаются. Они публикуют в печати письма друг другу, чем вызывают негодование критиков.
Однако, поэты предчувствовали будущую размолвку. Есенин напишет нежнейшее «Прощание с Мариенгофом» - ни одному человеку он не скажет в стихах ничего подобного:Возлюбленный мой! Дай мне руки -
Я по-иному не привык, -
Хочу омыть их в час разлуки
Я желтой пеной головы.
Прощай, прощай. В пожарах лунных
Не зреть мне радостного дня,
Но все ж средь трепетных и юных
Ты был всех лучше для меня.
В конце 1923 происходит ссора Мариенгофа и Есенина, их отношения так должным образом н
е наладились вплоть до самоубийства Есенина в 1925. Их творческий союз был исчерпан. Есенин для себя определил: я первый. Лелеемая в годы дружбы и творческого взаимовлияния книга «Эпоха Есенина и Мариенгофа» так и не вышла. В 1923 году Сергей Есенин напишет: «Я ощущаю себя хозяином русской поэзии ».Он был прав. Блок умер, Хлебников умер, Гумилев убит, Маяковский поет о пробках в Моссельпроме, Брюсов уже старый, остальные за пределами России, посему хозяевами быть не могут. Есенину это было нужно - стать хозяином. Но ни стихов Мариенгофа, ни дружбы с ним он не забыл.
Сергей Есенин, Анатолий Мариенгоф, Велимир Хлебников. 1920
В среду, 30 декабря 1925, гроб с телом Есенина поездом доставили в Москву. Весь день в Доме печати с Есениным прощались его родственники, близкие, поклонники - все, кто его знал и любил. Тем же днём датировано и стихотворение Анатолия Мариенгофа:
Не раз судьбу пытали мы вопросом:
Тебе ли,
Мне,
На плачущих руках,
Прославленный любимый прах
Нести придётся до погоста…
…Что мать? что милая? что други?
(Мне совестно ревмя реветь в стихах).
России плачущие руки
Несут прославленный твой прах.
Творческое сотрудничество Мариенгофа с Есениным еще в пору расцвета их общего детища - имажинизма, часто воспринималось как неадекватное, несоизмеримое по степени таланта. Так Ройзман писал: «Анатолий не переносил, когда, даже в шутовском тоне ему намекали, что Есенин талантливее его» . Со смертью Сергея Есенина многое изменилось, Анатолий Мариенгоф подвергался уже совершенно безапелляционным нападкам. Его обвиняли чуть ли не в «косвенном убийстве» Есенина, особенно тяжело пришлось Мариенгофу после публикации в «Красной Газете» статьи Бориса Лавренёва под названием «Казнённый дегенератами» (1925), в которой утверждалось, что имажинисты споили великого поэта.
Публикация в начале 1926 в серии «Библиотека „Огонька"»
“Воспоминаний” Мариенгофа о Сергее Есенине , несмотря на их лирическую интонацию скорби и тоски по другу, не изменили отношения к нему со стороны прессы. А после того, как в конце 1926 вышел его нашумевший автобиографический “Роман без вранья”, куда “Воспоминания” вошли в переработанном виде, гневу критиков не было предела. Роман, в котором Мариенгоф рассказывает о дружбе с Есениным, об общих друзьях и знакомых, о посиделках и похождениях, о том, как они жили, как создавали «Эпоху Есенина и Мариенгофа», как ссорились и мирились, обвиняли в подлоге и подтасовке фактов, в «тенденциозности» и «реакционности», в кощунственном отношении к памяти покойного поэта. За “Романом без вранья” прочно закрепился эпитет «вранье без романа». А Максим Горький, мудрый наставник всех советских писателей, дал роману такую оценку: «Автор - явный нигилист; фигура Есенина изображена им злостно, драма - не понята…».«Мы не найдём здесь искренней любви и уважения к поэту», - вторит «наставнику» Евгений Наумов, специалист по Есенину. В то же время, роман имел большой читательский успех и сразу же вышел 2-м и 3-м изданиями.
В 1924-1925-х Мариенгоф работал заведующим сценарным отделом “Пролеткино”, а вскоре, главным образом в соавторстве с друзьями, начал писать киносценарии. Всего их было создано около десяти: «Дом на Трубной» (1928, вместе с
Эрдманом, Зорич, Шершеневичем, Шкловским), «Проданный аппетит» (1928, реж. Охлопков; вместе с Эрдманом), «Веселая канарейка» (1929), «Живой труп» (1929, реж. Оцеп и Пудовкин; вместе с Гусманом), «Посторонняя женщина» (1929, реж. Пырьев; по пьесе Мариенгофа), «О странностях любви» (1936, реж. Протазанов). Мариенгоф написал историческую киноповесть «Ермак», она не опубликована до сих пор .Трижды, в 1924, 1925 и 1927 годах, Мариенгоф побывал за границей во Франции, Германии и Австрии, выступая там со своими стихами. Впечатления от первых двух поездок нашли отражение в сборнике «Стихи и поэмы» (1926). За ними последовали три книжки стихов для детей - «Такса Клякса» (1927), «Мяч-проказник» (1928) и «Бобка-физкультурник» (1930). К середине 1920-х издательство «Имажинисты» закрылось, печататься Мариенгофу становилось всё труднее.
В 1928 Никритина перешла в Большой Драматический театр, и семья перебирается в Ленинград. К этому времени в творчестве Мариенгофа происходят значительные изменения. «Со смертью Есенина и переездом в Ленинград, - пишет он в «Автобиографии», - закончилась первая половина моей литературной жизни, в достаточной мере бурная. С 1930-х я почти целиком ухожу в драматургию. Моя биография это мои пьесы». Одним из ведущих жанров в творчестве Мариенгофа становится теперь проза: «К тридцати годам стихами я объелся. Для того чтобы работать над прозой необходимо было обуржуазиться. И я женился на актрисе. К удивлению это не помогло. Тогда я завёл сына. Когда меня снова потянет на стихи, придется обзавестись велосипедом или любовницей. Поэзия не занятие для порядочного человека».
В 1928 в берлинском издательстве «Петрополис» вышла книга - “Циники”, ставшая вершиной творчества
Мариенгофа . По утверждению Иосифа Бродского, это «одно из самых новаторских произведений в русской литературе [двадцатого] века, как по своему стилю, так и по структуре». Прообразом событий, описанных в “Циниках”, стала трагическая история взаимоотношений Вадима Шершеневича и актрисы Юлии Дижур, застрелившейся после одной из ссор. Роман также включает в себя множество автобиографических мотивов и в целом описывает период жизни страны с 1918 по 1924. Р оман, р ассказывающий об ужасах послереволюционного времени, голоде в Поволжье, становлении нэпа, неустроенности бывших разночинцев, институток и интеллигенции, праздном прожигании жизни, не мог быть опубликован в СССР.Завершение романа совпало с кардинальным пересмотром властью своего участия в культурной жизни страны. Издание “Циников”, планировавшееся ЛЕНОТГИЗом, было резко приостановлено. Однако рукопись, еще до фактического запрещения романа, успела (с официального разрешения Контрольной комиссии по вывозу за границу) попасть в Германию и была там моментально опубликована в издательстве «Fischer». К лету 1929 в советской прессе, в рамках кампании, направленной против Пильняка и Замятина, началась травля Мариенгофа, организованная РАППом и поддержанная Союзом Писателей. Поначалу Мариенгоф негодовал, даже написал протестное письмо. Однако под давлением рапповских критиков был вынужден публично покаяться в «Литературной газете» от 4 ноября 1929, признав, что «появление за рубежом произведения, не разрешенного в СССР, недопустимо».
К началу 1930-х Мариенгоф ушёл с широкой литературной арены. Он становится почти изгоем: его не печатают, он с трудом зарабатывает себе на жизнь. По мере сил он продолжал творческую деятельность, писал эстрадные скетчи, пьески, миниатюры, пытался заниматься исторической проз
ой. Кое-что из написанного даже смог издать, но из актуального литературного процесса Мариенгоф выпал навсегда. Его дальнейшая жизнь резко отличалась от феерического дебюта 1919-1920, когда Мариенгоф был одним из самых издаваемых поэтов в России.Анатолий Мариенгоф, Дмитрий Шостакович и Анна Никритина. 1932
В «Литературной энциклопедии» (
1932) творчество Анатолия Мариенгофа характеризовалось как «один из продуктов распада буржуазного искусства после победы пролетарской революции». В 1940 единственный сын Мариенгофа Кирилл, 17-летний красивый человек , талантливый поэт, чемпион Ленинграда по теннису среди юношей, повесился - точно так же, как, по рассказам отца, сделал это «друг Есенин», который был крестным отцом Кирилла.Потребность в поэтическом слове Мариенгоф ощутил в начале Великой Отечественной войны. В июне 1941-го он приходил на Ленинградское радио и ежедневно писал баллады (очерки в стихах), тут же звучащие в выпусках «Радиохроники». Вскоре, вместе с Большим драматическим театром, Мариенгоф с женой были эвакуированы в Киров, где прожили около трех лет. Здесь в 1947 вышли его книги: «Пять баллад» и «Поэмы войны». Сборники эти оказались последними прижизненными публикациями поэта.
После войны Мариенгоф написал пьесу «Рождение поэта», посвященную Лермонтову (1951) , а также, в соавторстве с Козаковым, несколько пьес: «Преступление на улице Марата», «Золотой обруч», «Остров великих надежд». Пьесы, которые сам Мариенгоф называл “времянками”. Спектакль по лучшей из них - «Преступление на улице Марата», шедший после войны в Театре им. Комиссаржевской с треском закрыли в 1946 году. «Золотым обручем» в Москве в режиссуре Майорова открылся Театр на Спартаковской (впоследствии Драматический театр на Малой Бронной). Этот спектакль прошел около трехсот раз. На «Остров великих надежд» в режиссуре Товстоногова в Ленинградском театре им. Ленинского комсомола Мариенгоф и Козаков возлагали большие надежды. В пьесе и спектакле действовали Ленин, Сталин, Черчилль, Рузвельт… Спектакль вышел в 1951, но был разгромлен в «Правде» и попал в Постановление о драматургии… В 1948 Мариенгоф написал пьесу в духе борьбы с космополитизмом «Суд жизни», но она не была принята к постановке.
В 1953-1956 он написал ещё одну автобиографическую книгу «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги», где рассказал о детстве и юности, дополнил портрет Есенина. В 1965, уже после смерти Мариенгофа в журнале «Октябрь» была опубликована её сокращённая и приглаженная цензурой версия (под названием «Роман с друзьями»), а в полном виде книга вышла только в 1988.
Конец 1950-х отмечен для Мариенгофа работой над обширной книгой мемуаров, которая позднее, включив в себя “Роман без вранья” и “Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги”, получила название “Бессмертная трилогия”. В конце жизни Мариенгоф написал: “Тот, кто враг моей «Бессмертной трилогии» - тот мой враг”. Но к тому времени врагов у забытого Мариенгофа было совсем мало, пожалуй, одна только Вера Фёдоровна Панова, редактор «Ленинградского альманаха». В те годы Мариенгоф был не только не в чести, но на него многие смотрели как на человека прошлого, ненужного, давно прошедшего…
«Роман без вранья» был забыт, о «Циниках» никто не слышал… Пьеса в стихах «Шут Балакирев» (1959) нигде не шла. Стихи поэта-имажиниста не то что не печатались - не упоминались. А.Б. Никритина еще вполне могла играть в театре, но Товстоногов перевёл её на пенсию. Она так и не стала товстоноговской актрисой нового БДТ, исполняла на разных концертных площадках «маленькие пьески»: «Кукушка», «Мама» и др. Положение Мариенгофа было отчаянное. После войны ему помогали только друзья, которые не забыли и не оставили его: Качалов, Таиров, Эйхенбаум, Тышлер, Берковский, Шостакович, Образцов… Художник Владимир Лебедев как-то сказал Мариенгофу: “Знаете, Толя, я до сих пор некоторые ваши стихи наизусть помню. Вы, конечно, не Пушкин, но… Вяземский”. Мариенгоф не очень обиделся, “потому что и Вяземских-то у нас не так много”.
24 июня 1962 года А.Б. Мариенгоф умер в Ленинграде. Умер он в 65 лет, в день своего рождения (по старому стилю), даже в этом проявилась его оригинальность. Мариенгофа скромно похоронили на Богословском кладбище. Рядом с ним похоронена его жена и верная спутница, артистка Большого драматического театра Анна Борисовна Никритина (1900-1982), пережившая его на 20 лет. Именно ей Мариенгоф посвятил эти строки:
С тобою, нежная подруга
И верный друг,
Как цирковые лошади по кругу,
Мы проскакали жизни круг.
Лучшей пары, чем Мариенгоф и
Н икритина, трудно найти. Уже после смерти Анатолия Борисовича Никритина вспоминала: "Как бы нам с Толечкой не было плохо днём, вечером мы выпивали по рюмашке, забирались в свою семейную постель и говорили друг другу: "Мы вместе, и это счастье…"Несмотря на некоторое возрождение интереса к творчеству Мариенгофа в конце XX века, имя его по-прежнему полузабыто.
В 1997 столетие со дня его рождения прошло незаметно. В июле 2007 года к 110-летнему юбилею лишь телеканал “Культура” показал о нём небольшую передачу…
Анатолий Мариенгоф - известный русский поэт, представитель направления имажинизм. Считается также теоретиком искусства, был драматургом, прозаиком, писал мемуары. Его самые известные произведения - "Роман без вранья", "Магдалина", "Развратничая с вдохновением", "Циники".
Детство и юность
Анатолий Мариенгоф родился в 1897 году. Он появился на свет в Нижнем Новгороде. Его родители были артистами театра, а также увлекались музыкой и литературой, так что герой нашей статьи рос в творческой среде. Его родители следили за театральной и культурной жизнью даже когда закончилась их карьера.
При этом известно, что отец Анатолия Мариенгофа, Борис Михайлович, был выпускником привилегированного столичного учебного заведения, состоял в Нижегородском купечестве. Его мать звали Александрой Николаевной. Они поженились в 1894 году.
Анатолий Мариенгоф учился в Дворянском институте. Уже в 12 лет он написал свое знаменитое стихотворение "Гимн Гетере". Детство его прошло под влиянием отца, о чем он вспоминал в своих мемуарах, написанных уже во второй половине XX века. Именно Борис Михайлович сформировал литературный вкус своего сына, воспитывал в антирелигиозной среде.
В 1913 году умерла мать поэта. После этого вместе с отцом и младшей сестрой Анатолий переехал в Пензу, где Борису Михайловичу предложили стать представителем британского акционерного общества "Граммофон". На новом месте герой нашей статьи продолжил учебу в гимназии Пономарева. В 1914 году участвовал в издании журнала "Мираж", в котором публиковал свои стихи, рассказы и статьи. Память об Анатолии Мариенгофе сохранили в Пензе. В 2015 году на стене гимназии была открыта мемориальная доска.
Война
Важным этапом в формировании его личности стало путешествие по Балтике, в которое он отправился в 1914 году. Анатолий Мариенгоф, биография которого приведена в этой статье, плыл на шхуне "Утро". Он успел побывать в Швеции, Финляндии и Дании. Когда началась Первая мировая война, вернулся в Пензу.
В 1916 году он окончил гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета. Но, не проучившись и одного курса, отправился на фронт. Службу проходил в составе инженерно-строительной дружины. Его часть строила мосты и прокладывала дороги.
Оказавшись на войне, поэт Анатолий Мариенгоф продолжал писать. В то время вышла его первая пьеса в стихах под названием "Жмурки Пьеретты".
В 1917 году он уехал в отпуск, а в армию уже не вернулся. После революции был демобилизован и сконцентрировался на литературе.
Первые сборники
Много новых стихов Анатолий Мариенгоф написал в Пензе. В 1918 году был опубликован его первый сборник, который получил название "Витрина сердца". Вокруг него постепенно стал формироваться круг творческих единомышленников, в который в том числе входили художник Виталий Усенко и поэт Иван Старцев.
Летом 1918 года в Пензе стало неспокойно. В город вошел Чехословацкий корпус. На улице стреляли, от случайной пули погиб отец Анатолия Борисовича Мариенгофа. Это стало настоящей трагедией для героя нашей статьи, он навсегда покинул Пензу.
В Москве он остановился у своего кузена Бориса. В столице познакомился с Николаем Бухариным, который на тот момент занимал должность редактора "Правды". Мариенгоф показал ему свои стихи, но Бухарину они категорически не понравились. Однако он признал, что молодой человек талантлив, поэтому решил его поддержать. Мариенгоф получает место литературного секретаря издательства ВЦИК.
Знакомство с Есениным
С Есениным Анатолий Мариенгоф впервые повстречался как раз в издательстве ВЦИК. Это знакомство сыграло большую роль в судьбах обоих поэтов. Современники в воспоминаниях утверждают, что после этого они стали практически неразлучными. Вместе путешествовали по стране, в частности, приезжали на Кавказ, в Петроград и Харьков. В печати публиковали письма, которые они адресовали друг другу.
В 1919 году они снимали комнату на двоих. Позже Мариенгоф вспоминал, что это было удивительное и замечательное время. Они писали за одним столом, спали вместе под одним одеялом, чтобы согреться, так как паровое отопление в доме не работало. Они практически не расставались около четырех лет. При этом вели общий бюджет, и стихи выпускали в общих сборниках, адресуя их друг другу.
Имажинизм
Дружба с Есениным и знакомство с поэтами Вадимом Шершеневичем и Рюриком Ивневым приводит к образованию нового поэтического объединения. Его участники начинают себя называть имажинистами.
О своих принципах и идеалах они заявляют в так называемой "Декларации", которая выходит в свет в самом начале 1919 года в воронежском журнале "Сирена".
Со временем к ним присоединяются Матвей Ройзман, Иван Грузинов, Александр Кусиков. Имажинисты открыто заявили, что футуризм умер, а они приходят ему на смену. Они регулярно проводили уличные акции, стремясь привлечь к своему творчеству как можно больше внимания. По ночам в свою честь переименовывали улицы, даже на памятник Пушкину однажды повесили табличку "Я с имажинистами". Они подчеркивают, что в дореволюционной России скандал был одной из легальных форм протеста, выражения своей позиции. После революции, как отмечал Вадим Шершеневич, они попробовали пойти по тому же пути, но обстановка изменилась, резонанс был уже совершенно иным.
В 1920-х годах имажинистам принадлежало несколько издательств, они активно принялись за выпуск своих книг. Критики того времени подчеркивали, что стихи имажинистов практически поглотили всю бумажную выработку, так много их было. Со временем издательства начали закрывать, Мариенгофу с каждым разом все сложнее становилось печататься.
В 1923 году герой нашей статьи женился на актрисе театра Анне Никритиной. У них родился сын Кирилл. Мариенгоф трудился на киностудии "Пролеткино", заведовал сценарным отделом и сам писал сценарии для первых советских фильмов. Всего он создал их около десяти. В первую очередь стоит отметить фильмы "Веселая канарейка", "Дом на Трубной".
Смерть друга
В 1925 году Мариенгоф узнает о трагедии, которая потрясла его до глубины души. В ленинградской гостинице "Англетер" умер Сергей Есенин.
Поэт признавался, что плакал после этого так же сильно, как в день, когда узнал о гибели отца в Пензе. Он снова начинает негодовать на жизнь, не может найти себе места. В день похорон друга Мариенгоф посвящает ему стихотворение, которое известно под названием "Не раз судьбу пытали мы вопросом...":
Не раз судьбу пытали мы вопросом:
На плачущих руках,
Прославленный любимый прах
Нести придется до погоста.
И вдаль отодвигая сроки,
Казалось:
В увяданье, на покой
Когда-нибудь мы с сердцем легким
Уйдем с тобой.
После смерти Есенина в его самоубийстве стали косвенно обвинять Мариенгофа. Причем не только за глаза, но даже на страницах газет. Причиной стала творческая конкуренция, существовавшая между поэтами. Это стало еще одним тяжелым ударом по герою нашей статьи.
"Роман без вранья"
В 1927 году он пишет воспоминания о друге. В "Романе без вранья" Анатолий Мариенгоф описывает Есенина, которого публика не знала. Погибший поэт представлен в этой книге хитрым, расчетливым и тщеславным человеком. Читатели и критики не приняли это произведение, в литературных кругах его даже прозвали "вранье без романа".
Новаторское произведение
Признание получило следующее произведение героя нашей статьи. К тому времени Мариенгоф с женой переехал в Ленинград, его супруга получила работу в Большом драматическом театре. В этом городе писатель остался уже до конца жизни.
В 1928 году роман "Циники" Мариенгофа был опубликован берлинским издательством "Петрополис". В Советском Союзе эта книга была запрещена, ее напечатали впервые только в 1988 году. Произведение высоко оценил Иосиф Бродский, который назвал "Циников" Мариенгофа одним из самых новаторских произведений в русской литературе XX века.
В книге описаны события 1918 года. Вокруг гражданская война, а главный герой Владимир дарит своей возлюбленной Ольге букет астр. Она в ответ интересуется, неужели настанет время, когда в Москве нельзя будет достать французскую помаду. Родители Ольги уезжают, советуя ей выйти замуж за большевика, чтобы сохранить за собой жилплощадь. Она выживает, распродавая драгоценности.
Во Владимире можно угадать биографические черты Мариенгофа. В романе уточняется, что он когда-то приехал в Москву из Пензы. При этом у него есть старший брат, который служит большевикам. Владимир его пытается убедить, что настоящая любовь важнее социалистической революции.
Вокруг гремит гражданская война, но влюбленные как будто этого не замечают. Владимир делает предложение Ольге выйти за него замуж. Она соглашается, аргументируя это тем, что зимой теплее будет вместе спать.
Ольга решает трудиться на советскую власть, Владимир знакомит ее со своим старшим братом. Девушка начинает формировать агитационные поезда, у нее даже появляется свой личный секретарь. Как-то вернувшись с работы, Ольга мимоходом рассказывает Владимиру, что изменила ему. Владимир сносит это предательство.
В глубине души он сильно переживает, даже хочет покончить собой и выброситься из окна. Но замечает, что на дороге лежит куча отбросов, ему становится противно от своих мыслей. Любовником Ольги оказывается Сергей, брат Владимира. Она регулярно ходит к нему на свидания, заявляя мужу, что будет ночевать в "Метрополе". Главный герой начинает пить, заводит интрижку с прислугой Марфушей.
Сергей уезжает на фронт, а Владимира по его протекции берут в приват-доценты. В России голод, в деревнях все чаще регистрируют случаи каннибализма, в столице процветает НЭП. Сергей пишет с фронта, что ему пришлось расстрелять брата Ольги Гогу. Вскоре он и сам возвращается, получив контузию.
У Ольги появляется еще один любовник - нэпман Илья Докучаев. Она отдается ему за 15 000 долларов, которые относит в комитет помощи голодающим. Докучаева голод интересует исключительно как выгодная коммерческая перспектива. С ним Ольга начинает вести роскошную жизнь. Однажды Докучаев хвастается перед Владимиром очередной махинацией, тот обо всем рассказывает Сергею. Нэпмана арестовывают.
Вскоре проблемы начинаются у Сергея, его исключают из партии. Ольга признается Владимиру, что тщеславна, тот осознает, что его любовь страшнее безумия. Однажды жена звонит ему на работу, заявляя, что собирается стреляться. Тот умоляет ее остановиться, а, вбежав в квартиру, видит в кровати рядом с браунингом и конфетами. Оказывается, что пуля застряла у нее в позвоночнике. Она погибает на операционном столе.
Уже в современной России выходит трагикомедия Дмитрия Месхиева по одноименному роману героя нашей статьи. В фильме "Циники" 1991 года главные роли исполнили Сергей Баталов, Ингеборга Дапкунайте, Андрей Ильин, Юрий Беляев. Картина вышла на телекомпании "Ленфильм". Фильм "Циники" 1991 года была высоко отмечен на нескольких фестивалях. Ингеборга Дапкунайте получила премию "Золотой Овен" как лучшая актриса.
Забвение
Публикация на Западе "Циников", а затем еще одного романа Мариенгофа, "Бритый человек", который напечатало в 1930 году берлинское издательство, приносит автору массу неприятностей. В Советском Союзе его подвергли откровенной травле.
Осенью 1929 года он направил письмо в правление Союза советских писателей, в котором признал, что публикация его произведений за границей была недопустима.
Примечательно, как в 1932 году его творчество оценивали в "Литературной энциклопедии". Составители пишут, что Мариенгоф является ярким примером распада буржуазного искусства после победы пролетарской революции. При этом его известные романы, которые были высоко оценены зарубежными критиками, в статье даже не упоминаются.
Еще один удар Мариенгоф получает в 1940 году. Его сын Кирилл кончает жизнь самоубийством. Он повесился по неизвестным причинам, их не удалось установить до сих пор.
При этом на театральную сцену произведения Мариенгофа постепенно возвращаются. Сразу в нескольких столичных театрах идет спектакль "Шут Балакирев", поставленный по его одноименно пьесе. В 1941 году он работает на Ленинградском радио - читает баллады и хронику. С началом Великой Отечественной войны уезжает с женой в эвакуацию в Киров, где проводит около трех лет.
После войны Мариенгоф снова оказался в центре травли. Против него и Михаила Казакова развернулась компания за пьесы "Преступление на улице Марата", "Золотой обруч", "Остров Великих Надежд".
В 1948 году он пишет пьесу под названием "Суд жизни", посвященную борьбе с космополитизмом. Но реабилитироваться в глазах советской власти ему не удается, пьесу не берут в постановку.
В середине 50-х годов Мариенгоф пишет автобиографическую книгу "Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги". В ней он рассказывается о зарождении имажинизма, снова подробно останавливается на портрете Есенина.
Писатель и поэт умер в 1962 году в Ленинграде, ему было 65 лет.
Память
Большим поклонником и популяризатором его творчества в современной России является Захар Прилепин. В 2018 году в издательстве "Молодая гвардия" вышла его книга "Жизнь и строфа Анатолия Мариенгофа".
Прилепин же был инициатором установки мемориальных досок герою нашей статьи в Пензе на здании гимназии, в которой он учился, и в Нижнем Новгороде, на доме, в котором он жил с 1897 по 1913 год.
В 2016 году в деревне Плетниха появилась улица, названная в честь писателя и поэта.
Анатолий Мариенгоф родился в Нижнем Новгороде 24 июня (6 июля) 1897 года в семье служащего. В молодости его родители были актерами, играли в провинции, и хотя потом оставили сцену, страсть к театру, увлеченность литературой царили в доме и передались сыну, который в детстве перечитал русскую классику и многое из западной.
Сначала он посещал частный пансион, в 1908 году был переведен в престижный Нижегородский дворянский институт Император Александра II. Отец не одобрял этот выбор, и через некоторое время А.Мариенгоф поступает в обычную гимназию. Отец оказал определяющее влияние на жизнь, мировоззрение и творчество сына. Чрезвычайная антирелигиозность Анатолия Мариенгофа, судя по всему, также была воспитана отцом. Будущий поэт с детства много читал и начал рано сочинять стихи. «Гимн Гетере» - одно из своих первых произведений - он написал в 12 лет.
В 1913 году , когда Анатолию Мариенгофу было 16 лет, его мать умерла. Отец перевез детей (у Анатолия была младшая сестра) в Пензу, устроился на работу в акционерное общество «Граммофон». Там Мариенгоф продолжил учебу в 3-й частной гимназии С. А. Пономарёва, где в 1914 году на деньги отца издавал журнал «Мираж», «более чем наполовину заполняя его собственными стихами, рассказами, статейками…» Здание Пономарёвской гимназии в Пензе сохранилось до наших дней; в 2015 году на нём была торжественно открыта мемориальная доска Мариенгофу.
Неординарным событием для молодого Мариенгофа явилось путешествие летом 1914 года по Балтике на учебной парусной шхуне «Утро». Он побывал в Финляндии, Швеции и Дании и даже получил матросское свидетельство, чем чрезвычайно гордился. Однако плавание прервалось после того, как началась Первая мировая война.
В 1916 году Мариенгоф окончил гимназию и уехал в Москву, где поступил на юридический факультет Московского университета. Не проучившись там и полгода, он был призван на фронт, где в составе инженерно-строительной дружины занимался устройством дорог и мостов.
На фронте он продолжал писать стихи. В том же году появляется первая пьеса в стихах «Жмурки Пьеретты».
В 1917 году, пока он ехал в отпуск, произошла революция. Возвратившись в Пензу и полностью посвящает себя литературе, а в 1918 году выходит первый сборник его поэзии под названием «Витрина сердца». Здесь Мариенгоф создаёт поэтический кружок, включивший соученика по гимназии поэта Ивана Старцева и художника Виталия Усенко.
Летом в город вошёл Чехословацкий корпус. От случайной пули погиб отец и Мариенгофа больше ничто не держит в Пензе, юноша навсегда отправляется в Москву.
Анатолий остановился у своего двоюродного брата Бориса и совершенно случайно показал свои стихи Бухарину, бывшему на тот момент главным редактором «Правды». Тому стихи не понравились, но талант в молодом человеке он разглядел и устроил его литературным секретарём издательства ВЦИК, которым руководил по совместительству.
Вскоре в издательстве ВЦИК происходит его встреча с Сергеем Есениным, имевшая существенное значение в судьбах обоих. Потом знакомится с В. Шершеневичем и Рюриком Ивневым. Так оформляется группа имажинистов, заявившая о себе «Декларацией», опубликованной в январе 1919 года в журнале «Сирена» (Воронеж).
Тесная дружба связывает Мариенгофа с Есениным. Осенью 1919 года они поселяются вместе и на несколько лет становятся почти неразлучны. Вместе ездят по стране: летом 1919 года побывали в Петрограде, весной 1920 года - в Харькове, летом - в Ростове-на-Дону, на Кавказе. Публикуют в печати письма друг другу, чем вызывают негодование критиков. Есенин посвятил Мариенгофу стихи «Я последний поэт деревни», поэму «Сорокоуст», драму «Пугачёв», стихотворение «Прощание с Мариенгофом». В этот пероид Мариенгоф приобретает известность.
31 декабря 1922 года Мариенгоф женился на артистке Камерного театра А. Б. Никритиной. Рождается сын Кирилл.
В 1924-1925 годах Мариенгоф работал заведующим сценарным отделом Пролеткино, вскоре также начал писать киносценарии. Всего их было создано около десяти. В 1928 году вместе с Никритиной, получившей работу в БДТ, Мариенгоф переехал в Ленинград, где прожил до конца жизни.
В 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис» вышел роман «Циники» (в СССР издан только в 1988 г., см. ниже раздел «Издания»). Публикация «Циников», равно как и следующего романа «Бритый человек», вышедшего в том же издательстве в 1930 году , принесла Мариенгофу массу неприятностей, писатель был подвергнут в СССР травле. Это привело к тому, что 1 ноября 1929 года он направил письмо в правление МО Всероссийского союза советских писателей, где признал, что «появление за рубежом произведения, не разрешённого в СССР, недопустимо».
В вышедшем в 1932 году VI томе «Литературной энциклопедии» его творчество характеризуется как «один из продуктов распада буржуазного искусства после победы пролетарской революции». Характерно, что романы «Циники» и «Бритый человек» в статье не упомянуты.
Сын Кирилл покончил жизнь самоубийством (повесился) в марте 1940 года . Причины до настоящего времени не установлены.
Примерно в это же время на театральных площадках Москвы идёт спектакль «Шут Балакирев» по одноимённой пьесе Мариенгофа.
В июне 1941 года приходит на Ленинградское радио и читает баллады (очерки в стихах), тут же звучавшие в выпусках «Радиохроники». Вскоре, вместе с Большим драматическим театром, Мариенгоф с женой были эвакуированы в Киров, где прожили около трёх лет.
В послевоенное время против А. Б. Мариенгофа и М. Э. Козакова была развёрнута травля за их пьесы «Золотой обруч», «Преступление на улице Марата» и «Остров Великих Надежд».
В 1948 году написал пьесу в духе борьбы с космополитизмом «Суд жизни», но она не была принята к постановке.
В 1953-1956 годах написал ещё одну автобиографическую книгу «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги», где рассказал о детстве и юности, дополнил портрет Есенина. После смерти Мариенгофа была опубликована её сокращённая и приглаженная цензурой версия (под названием «Роман с друзьями»), а в полном виде книга вышла только в 1988 году (см. ниже раздел «Издания»).
Скончался 24 июня 1962 года (в день своего рождения по старому стилю) в Ленинграде. Похоронен на Богословском кладбище.
Иосиф Бродский написал о Мариенгофе, что тот был первым, кто применил «киноглаз» в русской литературе. Булат Окуджава посвящал ему многие свои стихотворения. Увлечение Бродского Мариенгофом упоминается также Александром Генисом в воспоминаниях о Сергее Довлатове: «Мариенгоф, автор книги „Циники“, которую Бродский со свойственной ему отчаянностью назвал лучшим русским романом».
Произведения
- Витрина сердца - «Див», 1918
- Кондитерская солнц - М., Имажинисты, 1919
- Магдалина - М., Имажинисты, 1920
- Буян-Остров. Имажинизм - М., Имажинисты, 1920
- Руки галстуком - М., Имажинисты,1920
- Стихами чванствую - М., Имажинисты, 1920
- Тучелёт (книга поэм) - М., Имажинисты, 1921, тираж 1000 экз.
- - М., Имажинисты, 1921
- Разочарование - М., Имажинисты, 1922
- Заговор дураков - М., Имажинисты, 1922
- Двуногие - М., изд. автора,1925
- Новый Мариенгоф (1922-26) - М., Современная Россия, 1926
- Воспоминания о Сергее Есенине - М., Огонёк,1926
- Роман без вранья - Л., Прибой, 1927, 1928, 1929
- Такса-клякса - Л., Радуга, 1927
- Циники - Берлин, 1928
- Мяч проказник - Л., Радуга, 1928
- Бритый человек - Берлин, Петрополис, 1930
- Бобка-физкультурник - М., ГИЗ, 1930
- Екатерина - 1936
- Шут Балакирев - Л.-М., Искусство, 1940
- Поэмы войны - Киров, 1942
- Пять баллад - Киров, 1942
- Ленинградские подруги - М., 1943
- Мистер Б - М., 1943
- Наша девушка - М., 1943
- Совершенная виктория - М., 1943
- Егоровна - М., 1945
- Суд жизни - 1948
- Рождение поэта - Л.-М., Искусство, 1951
- Мама - М., 1953
- Странный характер (сборник пьес) - М., Искусство, 1955
- Маленькие комедии - Л.-М., Искусство, 1957
- Не пищать! - Л.-М., Искусство, 1959 (в соавторстве с М. Козаковым; по произведениям А. С. Макаренко)
- Рождение поэта. Шут Балакирев. Пьесы - Л., Советский писатель, 1959
Посмертные издания
- Роман с друзьями - журнал «Октябрь», №№ 10-11, 1965
- Стихи. - 1969 (День Поэзии)
- Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги. Роман без вранья. Циники - 1988; 1990
- Циники - журнал «Глаз. Дайджест новой русской литературы» № 1, 1991
- Это вам, потомки! Записки сорокалетнего мужчины. Екатерина. - СПб.: Петро-РИФ, 1994
- Бессмертная трилогия - 1998
- Стихотворения и поэмы. - СПб.: Академический проспект, 2002. - ISBN S-7331-0138-S (Библиотека поэта)
Издания
На экране
Сценарии
Экранизации
Киновоплощения
Ключевые слова: Анатолий Мариенгоф,Анатолий Борисович Мариенгоф,биография,подробная биография,критика на произведения,поэзия,проза,скачать бесплатно,читать онлайн,русская литература,20 век,мариенгоф,жизнь и творчество