Крах Лаврентия Берии

Сталин умер на Ближней даче, в Кунцеве. Берия, не сказав и слова сочувствия его дочери Светлане, поспешил к выходу: «Хрусталев, машину!» Если верить тому, что через много лет Маленков рассказал сыну, то для спешки у Берии были причины - уезжал «брать власть». Зря спешил…

Наследникам Сталина пришлось договариваться о перераспределении власти. Основным «продолжателем дела Сталина» стал Маленков - он взял себе должность председателя Совета министров. Его первыми заместителями стали Берия, Булганин, Молотов и Каганович. Председателем Президиума Верховного Совета СССР - Ворошилов. Маленков старался поставить дело так, чтобы отодвинуть партийные комитеты от управления. Реальная власть должна была находиться у тех, кто держит в руках экономику.

Маленков мог бы занять и место генерального секретаря. Но у него уже были собственные виды на будущее, свой план преобразований. Для этого ему была нужна должность председателя Совета министров. Пост генсека ничего для Маленкова не значил, тем более что в отдаленном будущем он думал уравнять компартию с профсоюзами и сделать две эти силы основой двухпартийной системы.

Пленум 6 марта 1953 года обозначил новую расстановку сил. Маленков стал председателем Совета министров. Президиум ЦК уменьшился до 10 человек. Таким образом, ведущую роль начинали играть председатель Совета министров и его команда. Это был своего рода государственный переворот, партократия ушла на вторые роли. Реальной силой оставался лишь Берия, опирающийся на МГБ и МВД.

И была «мелочь», которую Маленков недооценил, - секретариат ЦК возглавил Хрущев.

Очень быстро стал назревать следующий передел власти. Партнерам хватило ума не доверять друг другу. И самым ненадежным был Берия. Должность первого заместителя предполагала, что в случае, если председатель Совета министров не сможет по какой-то причине выполнить свои обязанности, то Берия становился его официальным преемником. Тем самым он создал себе позицию, наиболее удобную для захвата власти.

Берия начал расставлять свои фигуры на ключевых постах в краях, областях, республиках - «на местах». Следующий шаг - амнистия: освобожденные должны были бы поддержать его. Тем более что смена вывески над его ведомством все грехи отписала оставшемуся в прошлом НКВД, новое министерство уже ни в чем не виновато. Оно закрыло «дело врачей» и наказало «тех» следователей. И первые разоблачения сталинских преступлений начал Берия - именно в связи с делом «врачей-убийц». Распространялись показания бывшего начальника следственной части Рюмина, где он утверждал, что это Сталин требовал от него ужесточить допросы…

То, что между наследниками диктатора началась скрытая борьба, стало заметно недели через две-три. Не однажды было так, что Берия отдавал приказ, а следом звонил Маленков и его отменял. По выражению одного из кремлевских клерков, они тогда «стояли на ушах» - трудно было понять, кто правит и кого слушаться.

В первые же дни после прихода к власти, уже в марте, Маленков поручает начать новое расследование многих политических дел, в том числе «ленинградского дела» и «дела работников Госплана». Это новое следствие должно было не только реабилитировать невинных, но и назвать по имени виновных. Такая реабилитация была слишком опасна для многих. И в мае 1953 года за подписью Ворошилова выходит указ об амнистии. По нему не отпущен на свободу ни один заключенный с «политической» 58-й статьей - указ распространялся в основном на уголовников. Так дискредитировалась сама идея амнистии, население буквально стонало от разгула преступности. А главное - этим указом фактически отменялось расследование прошлых преступлений. Зачем, если уже была амнистия?..

Берия знал, какие материалы могут против него открыться. Понимал, что даже та сила, которой он обладает, будет действовать с ним заодно и по его приказу лишь до тех пор, пока у него есть авторитет, пусть даже основанный на страхе. Если же его объявят палачом и преступником, он потеряет всех своих потенциальных союзников. А пока он может опереться на Булганина, потому что сам провел его на место министра обороны, и на «простачка» Хрущева…

Об этом переделе власти охотно рассказывал сам Хрущев. Свержение Берии по словам Хрущева, выглядело так:

«Со стороны Берии ко мне отношение вроде не изменилось, но я понимал, что это уловка… Одновременно он развил бешеную деятельность по вмешательству в жизнь партийных организаций. Он сфабриковал какой-то документ о положении дел в руководстве Украиной. Первый удар он решил нанести по украинской организации…

Тут уж я Маленкову говорил:

Неужели ты не видишь, куда дело клонится? Мы идем к катастрофе.

Маленков мне тогда ответил:

Я вижу это, но что делать?

Я говорю:

Надо сопротивляться. Вопросы, которые ставит Берия, имеют антипартийную направленность.

Ты что? Хочешь, чтобы я один остался?

Почему ты думаешь, что один останешься? Ты и я - уже двое. Булганин, я уверен, тоже также мыслит, я обменивался с ним мнениями. Другие, я уверен, тоже пойдут с нами, если мы будем аргументированно возражать, с партийных позиций… Мы составляем повестку дня, так давай поставим острые вопросы, которые, с нашей точки зрения, неправильно вносятся Берией, и будем возражать ему. Я убежден, мы мобилизуем других членов президиума, и эти решения не будут приняты…

Мы видели, что Берия форсирует события. Он уже чувствовал себя над членами президиума, важничал и даже внешне демонстрировал свое превосходство.

Мы переживали очень опасный момент. Я считал, что нужно действовать. Я сказал Маленкову, что нужно поговорить с членами президиума… С Булганиным я по этому вопросу раньше говорил, и я знал его мнение.

Наконец Маленков тоже согласился:

«Мы условились, - пишет Хрущев, - что соберется заседание президиума Совета министров, но пригласили туда всех членов президиума ЦК… Я, как мы заранее условились, попросил слова у председательствующего Маленкова и предложил вопрос о товарище Берии. Берия сидел от меня справа. Он сразу встрепенулся:

Что ты, Никита? Я говорю:

Вот ты и послушай…

Начал я с судьбы Гриши Каминского, который пропал после своего заявления о связи Берии с мусаватистской контрразведкой… Потом я указал на последние шаги Берии после смерти Сталина в отношении партийных организаций - украинской, белорусской и других… Сказал о его предложении вместо радикального решения вопроса о недопустимой практике ареста людей и суда над ними, которая была при Сталине, изменить максимальный срок осуждения органами МВД с 20 до 10 лет… Я закончил словами: "В результате у меня сложилось впечатление, что он не коммунист, что он карьерист, что он пролез в партию из карьеристских соображений”…

Потом остальные выступили. Очень правильно говорил Молотов, с партийных позиций. Другие товарищи тоже проявили принципиальность… Когда все высказались, Маленков, как председатель, должен был подвести итог и сформулировать постановление. Он, видимо, растерялся, заседание оборвалось на последнем ораторе.

Я попросил Маленкова, чтобы он предоставил мне слово для предложения. Как мы и договорились с товарищами, я предложил поставить на пленуме ЦК вопрос об освобождении Берии… от всех государственных постов, которые он занимал.

Маленков все еще пребывал в растерянности. Он даже, по-моему, не поставил мой вопрос на голосование, а нажал секретную кнопку и вызвал военных, как мы условились. Первым зашел Жуков. За ним - Москаленко и другие генералы. С ними были один или два полковника…»

О чем еще говорить и какие вопросы ставить на голосование, когда военные в соседней комнате просто ждут звонка? Чтобы картина тех дней была более объективной, дадим слово и тем, кто непосредственно участвовал в аресте.

«Меня вызвал Булганин, - тогда он был министром обороны - и сказал: "Поедем в Кремль, есть срочное дело”, - вспоминал маршал Жуков. - Поехали. Вошли в зал, где обычно проходят заседания президиума ЦК партии… В зале находились Маленков, Молотов, Микоян, другие члены президиума. Берии не было.

Первым заговорил Маленков - о том, что Берия хочет захватить власть, что мне поручается вместе с моими товарищами арестовать его. Потом стал говорить Хрущев, Микоян лишь подавал реплики. Говорили об угрозе, которую создает Берия, пытаясь захватить власть в свои руки.

Сможешь выполнить эту рискованную задачу?

Смогу, - отвечаю я. Решено было так. Лица из личной охраны членов президиума находились в Кремле, недалеко от кабинета, где собирались члены президиума. Арестовать личную охрану самого Берии поручили Серову. А мне нужно было арестовать Берию.

Маленков сказал, как это будет сделано. Заседание Совета министров отменят. Вместо этого откроется заседание президиума.

Я вместе с Москаленко, Неделиным, Батицким и адъютантом Москаленко должен сидеть в отдельной комнате и ждать, пока раздадутся два звонка из зала заседания в эту комнату… Уходим. Сидим в этой комнате. Проходит час. Никаких звонков. Я уже встревожился… Немного погодя (это было в первом часу дня) раздается один звонок, второй. Я поднимаюсь первым… Идем в зал. Берия сидит за столом в центре. Мои генералы обходят стол, как бы намереваясь сесть у стены. Я подхожу к Берии сзади и командую:

Встать! Вы арестованы! - Не успел Берия встать, как я заломил ему руки назад и, приподняв, эдак встряхнул. Гляжу на него - бледный-пребледный. И онемел.

Ведем его через комнату отдыха, в другую, что ведет через запасной ход. Там сделали ему генеральный обыск… Держали до 10 часов вечера, а потом на ЗиСе положили сзади, в ногах сиденья укутали ковром и вывезли из Кремля. Это затем сделали, чтобы охрана, находившаяся в его руках, не заподозрила, кто в машине.

Вез его Москаленко. Берия был определен в тюрьму Московского военного округа. Там находился и во время следствия. И во время суда, там его и расстреляли».

На самом деле это была опасная операция, которую разработали Булганин с Жуковым. Войска НКВД - мощная сила. Кроме того, войсками МВО командовал генерал-полковник Артемьев - человек Берии. Министр обороны Булганин нашел благовидный предлог, чтобы удалить его из Москвы - на летние маневры под Смоленск. Но под Москвой еще дислоцировалась дивизия внутренних войск имени Лаврентия Берии, а в Лефортовских казармах стоял полк бериевских войск. Авторитет Берии «среди своих» был очень велик, за него готовы были в огонь и воду!

Было решено дивизию окружить, а полк в казарме заблокировать. Операция была назначена на 26 июня. Генерал Венедин, комендант Кремля, вызвал из-под Москвы полк, которым командовал его сын. В Кремль ввели курсантов школы имени ВЦИК. Хрущев позвонил командующему войсками ПВО Московского военного округа генералу Москаленко, которого знал еще по Украине. Его войска должны были блокировать бериевские силы, а сам Москаленко с надежными людьми прибыть в Кремль для ареста Берии.

Сделать это было совсем не просто. Берия предусмотрительно ввел порядок, при котором охрану внутри Кремля несли офицеры ГБ - хорошо проверенные элитные подразделения, преданные ему лично. В Кремль пройти с оружием нельзя, его оставляли у охраны. Казалось, Берия предусмотрел все…

«По предложению Булганина мы сели в его машину и поехали в Кремль, - вспоминал генерал Москаленко. - Его машина имела правительственные сигналы и не подлежала проверке при въезде в Кремль. Подъехав к зданию Совета министров, я вместе с Булганиным поднялся на лифте, а Баксов, Батицкий, Зуб и Юферев поднялись по лестнице. Вслед за ними на другой машине подъехали Жуков, Брежнев, Шатилов, Неделин, Гетман и Пронин. Всех нас Булганин провел в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил нас и ушел в кабинет к Маленкову.

Через несколько минут вышли к нам Хрущев, Булганин, Маленков и Молотов. Они информировали нас, что сейчас начнется заседание президиума ЦК, а потом по условному сигналу, переданному через помощника Маленкова - Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию. К этому времени он еще не прибыл. Вскоре они ушли в кабинет Маленкова, когда все собрались, в том числе и Берия, началось заседание президиума ЦК КПСС.

…Примерно через час, то есть в 13.00, 26 июня 1953 года, последовал условный сигнал и мы, пять человек вооруженных и шестой - Жуков, быстро вошли в кабинет, где шло заседание. Тов. Маленков объявил: "Именем советского закона арестовать Берию”. Все обнажили оружие, я направил его прямо на Берию и приказал поднять руки вверх. В это время Жуков обыскал Берию, после чего мы отвели его в комнату отдыха председателя Совета министров, а все члены президиума и кандидаты в члены президиума остались проводить заседание, там же остался и Жуков.

Берия нервничал, пытался подходить к окну, несколько раз просился в уборную, мы все с обнаженным оружием сопровождали его туда и обратно. Видно было по всему, что он хотел как-то дать сигнал охране, которая всюду и везде стояла в военной форме и в штатском. Долго тянулось время…

В ночь с 26 на 27 июня, примерно около 24 часов, с помощью Суханова (помощника Маленкова) я вызвал пять легковых машин ЗИС и послал их в штаб Московского округа ПВО. К этому времени по моему распоряжению было подготовлено 30 офицеров под командованием полковника Ерастова. Все они были вооружены и привезены в Кремль. Окруженный охраной, Берия был выведен наружу и усажен в машину ЗИС-110 на среднее сиденье. Там же сели сопровождавшие его вооруженные Батицкий, Басков, Зуб и Юферев. Сам я сел в эту машину спереди, рядом с шофером. На другой машине были шесть из прибывших офицеров из ПВО. Мы проехали без остановки Спасские ворота и повезли Берию на гарнизонную гауптвахту г. Москвы».

На следующий день Берию перевели в штаб МВО. Его поместили в небольшую комнату, около 12 квадратных метров. Особый кабинет отвели прокурору. Здесь же, в бункере, и велось следствие. Суд проходил при закрытых дверях с 18 по 23 декабря под председательством маршала Конева. Государственным обвинителем был Руденко. Все обвиняемые - Берия и шесть его сторонников - были приговорены к расстрелу.

Сам приговор не вызывает никаких сомнений: казнили палача и убийцу. Но то, как велось следствие, сам обвинительный приговор и спешка, с которой он приведен в исполнение, вызывает недоумение. Понятно, что Берия - палач. Но складывается мнение, что во всем этом разбирательстве главной целью было сохранить незапятнанность партии, отделить Берию от партии. И главные обвинения, предъявленные Берии, - «преступления против партии». Но разве только Берия и шесть его помощников, а не все руководство КПСС и НКВД-МГБ-КГБ должны были ответить за миллионы арестованных, подвергшихся истязаниям, расстрелянных?!

Бесспорно, что Берия заслужил свой приговор. Но другие преступники его избежали…

Введение

В последнее время появляется всё больше научных и публицистических работ, в которых историки-советологи, анализируя недавно открытые архивы, подробно разбирают ошибочность мифов, доминирующих в истории нашей страны последние 60 лет. Согласно одним мифам, Сталин с 30-х годов XX века и до самой смерти был абсолютно всесильным: стоило ему только захотеть, как все его политические инициативы сразу реализовывались, а политические враги моментально терпели крах. Другие мифы описывают кровавого палача и коварного негодяя Берию, который хотел захватить власть в СССР в июне 1953 года. Подобные мифы - это не только явное упрощение, которое уводит в сторону от понимания сложных политических процессов, но и абсолютно ложное представление об исторической реальности, которая гораздо сложнее и многограннее, чем это хотят представить.

Очень часто такие политические мифы создаются в результате борьбы за власть нескольких элитных групп, одна из которых в итоге побеждает. В таком случае на проигравшую сторону вешаются все ошибки, а ей самой приписываются всевозможные отрицательные качества. Типичным примером создания таких мифов являются государственные перевороты.

Целью данной работы является политический анализ «дворцового» переворота, совершенного в июне 1953 года в СССР представителями высших эшелонов власти, в результате которого был снят со всех постов, арестован и впоследствии расстрелян один из основных претендентов на высшую власть в СССР, министр внутренних дел Лаврентий Павлович Берия. В рамках работы разбираются причины, приведшие к этому заговору, ход переворота, а также роли заговорщиков, которые в итоге совершили «политическое убийство» Берии и превратили его в одного из демонов советской эпохи.

В первой главе дается общая характеристика политической борьбы в высших эшелонах власти в СССР в конце 40-х - начале 50-х годов. Описываются главные политические события тех лет, которые впоследствии оказали наибольшее влияние на борьбу за власть в марте-июне 1953 года. Разбираются основные составляющие внутриполитической борьбы как между различными элитными группами, так и самих этих групп со Сталиным.

Во второй главе описываются политические программы, проводимые в марте-июне 1953 года главными претендентами на власть: Маленковым и Берией. Анализу политики Берии уделено больше внимания, так как именно его политика стала одной из главных причин возникновения заговора против него. Действия других руководителей СССР, которые важны для понимания деталей переворота, также анализируются.

Таким образом, главы I и II описывают исторический контекст накануне свержения Берии.

В третьей главе детально разбирается технология и ход переворота. Анализируются предпосылки к сговору руководителей СССР против Берии, а также их роли в заговоре. Поэтапно расписывается ход переворота, а также последующее «политическое убийство» Берии на Пленуме ЦК КПСС. Отдельно рассматривается неофициальная версия об убийстве Берии в его особняке.

В четвертой главе подводятся итоги переворота и дается краткая характеристика новой конфигурации политического олимпа СССР.

Глава I. Политическая борьба в СССР
в конце 40-х - начале 50-х гг.

Одним из историков, которые в последние двадцать лет внесли большой вклад в дело разоблачения перестроечных мифов и опубликовали много новых исторических документов, является Юрий Жуков. Жуков - исследователь сталинской эпохи, который получил (один из немногих) доступ к засекреченным архивным фондам Сталина, Ежова и Берии. В своей книге «Гордиться, а не каяться! Правда о Сталинской эпохе» он, анализируя документы заседаний Политбюро 50-х годов, доказывает, что уже в 1950–1951 годах Сталин либо в силу веских причин (например, серьезного ухудшения состояния здоровья), либо вследствие проигрыша в политической борьбе передал значительную часть своих политической полномочий «триумвирату», состоящему из Булганина, Берии и Маленкова. В качестве одного из обоснований подобного утверждения Жуков приводит решение Политбюро от 16 февраля 1951 года, в котором Берии, Булганину и Маленкову (на тот момент заместителям Председателя Совета министров СССР) разрешалось принимать все важнейшие решения в стране, а все постановления и распоряжения издавать за подписью Председателя Совета Министров СССР товарища Сталина. Жуков замечает, что такого решения никогда - ни раньше, ни позже - не встречалось в подобного рода документах.

Другой историк-советолог Абдурахман Авторханов в своей книге «Загадка смерти Сталина» утверждает, что в 1952 году сложилась ситуация, при которой решения Сталина блокировались действиями «четверки» Берия, Маленкова, Хрущева и Булганина, и что еще при живом Сталине они произвели политический переворот против него. Авторханов отмечает, что власть Сталина основывалась на «абсолютном повиновении непосредственных управляющих машиной властвования» и что «четверка» могла кооперироваться, чтобы блокировать решения Сталина и не допускать их исполнения. Необходимо отметить, что Авторханов является ярым антисоветчиком, в годы Великой Отечественной войны он был коллаборационистом и впоследствии бежал в США, где, в частности, преподавал советологию в американской военной академии (названной впоследствии «Русским Институтом армии США»).

Жуков частично соглашается с Авторхановым, что лидеры СССР имели намерение устранить Сталина из политической игры, приводя в подтверждение арест Власика (руководителя личной охраны Сталина), отстранение Поскребышева (заведующего секретариатом Сталина) и снятие с должности начальника Лечсанупра Кремля Егорова. При этом Жуков замечает, что подобные действия могли быть и сложной игрой самого Сталина против своих политических конкурентов, которую он не успел довести до конца.

Павел Судоплатов, советский разведчик, генерал-лейтенант МВД СССР, который был в 1953 году репрессирован по делу Берии, в своих мемуарах отмечает, что уже к концу 1952 года Маленков и Берия заключили негласный политический союз, образуя тандем, который обладал очень большой политической властью. При этом, по мнению Судоплатова, их союз был вынужденным, каждый из них, действуя совместно, мечтал править единолично.

Данные факты вовсе не означают, что Сталин был слабой политической фигурой и не участвовал в политической борьбе. Они показывают, что не только сам Сталин являлся субъектом политических процессов, но и другие представители высшей политической власти, а также их группы и кланы вели борьбу как друг с другом, так и вместе против Сталина.

Важными составляющими происходившей тогда политической борьбы являются политические уголовные дела: «Ленинградское дело», «Дело врачей», «Мингрельское дело», «Дело Еврейского антифашистского комитета».

Рудольф Пихоя полагает, что «Ленинградское дело» - это борьба группы Маленкова–Берии с группой Вознесенского–Кузнецова. Одной причиной этой борьбы было то, что Сталин мог в конце 40-х годов усилить позиции группы Вознесенского и Кузнецова в Политбюро, что означало бы приход их группы к власти и отстранение от высшей власти Маленкова и Берии. Соответственно, это заставляло и Маленкова, и Берию использовать все средства для борьбы с политическими противниками, в том числе с помощью политических дел.

Другой причиной являлась определенная склонность Вознесенского к «великодержавному шовинизму». Как пишет в своих воспоминаниях Анастас Микоян «Сталин даже говорил нам, что Вознесенский - великодержавный шовинист редкой степени. «Для него, - говорил, - не только грузины и армяне, но и украинцы не люди» . Видимо, усиление подобных шовинистских настроений в группе Вознесенского-Кузнецова, а также действия со стороны Маленкова и Берии, направленные против этой группы, в итоге привели к тому, что Сталин явно или неявно согласился лишить их своей поддержки. Это в итоге привело к «Ленинградскому делу», в котором основную роль сыграл Маленков, и к расстрелу Вознесенского и Кузнецова.

В то же время были дела, направленные против Маленкова и Берии. «Мингрельское дело» ударяло по Берии. По этому делу было арестовано около 500 высших партийных и прокурорских деятелей Грузии - выдвиженцев Берии, которые обвинялись во взяточничестве и националистических настроениях. «Дело авиаторов» в 1946 году сильно ударило по Маленкову, которому тогда удалось избежать ареста, но он был в итоге лишен высших политических постов и оказался на несколько лет в опале.

Говоря о склонности Вознесенского к «великодержавному шовинизму», необходимо также обозначить и другие позиции относительно национального вопроса, которые существовали у высших руководителей СССР. Берия был явным сторонником бóльших политических прав для республик Советского Союза, а Сталин и Маленков стояли на позиции «единой советской нации» и жесткого федеративного устройства СССР, которое в грубом приближении можно даже назвать «унитарным». Более подробное описание позиций Сталина, Маленкова и Берии по национальному вопросу будет дано во второй и третьей главе. Сейчас же необходимо отметить, что представления Берии, Вознесенского и Сталина–Маленкова касательно национального вопроса и, как следствие, прав союзных республик кардинально отличались друг от друга. Таким образом, национальный вопрос являлся еще одним важным фактором политической борьбы.

Следующим компонентом политической борьбы тех лет являются столкновения между различными генерациями (или поколениями) руководителей СССР. Можно выделить три таких генерации. Во-первых, «старая большевистская гвардия»: Молотов, Каганович, Ворошилов и Микоян. Их общественный авторитет был очень высок, они считались в народе и элите главными сподвижниками Сталина еще с 20-х годов. На эту группу Сталин в начале 50-х годов начал серьезную политическую атаку. Можно сделать вывод, что он хотел либо явного отстранения этой группы от власти, либо серьезного уменьшения их политического влияния. Второе поколение руководителей - это люди, которые были выдвинуты Сталиным в конце 30-х и начале 40-х годов: Маленков, Берия, Хрущев, Первухин и Сабуров. Их можно условно считать «помощниками Сталина», то есть они были по рангу явно ниже, чем «старые большевики». Это поколение руководителей СССР на момент смерти Сталина обладало наибольшей политической властью. В последние годы пребывания у власти Сталин пытался уравновесить силу, которую имела эта генерация руководителей, следующим поколением руководителей, а именно молодыми выдвиженцами, которых Сталин в начале 50-х годов стал постепенно вводить в высшие эшелоны власти. В глазах этой «молодой» генерации руководителей Сталин был непререкаемым авторитетом, «коммунистическим богом». К этой генерации можно отнести Пономаренко, Шепилова, Суслова, Брежнева.

Еще одной характеристикой, важной для анализа политической ситуации в СССР в 1950-е годы, является постепенное смещение центра политической власти от партии к государственному аппарату. Например, Елена Прудникова отмечает, что политбюро, собрания которого проходили всё реже, начинает терять свое значение как властная структура. При этом многие исследователи Сталинской эпохи (Жуков, Мухин, Прудникова) сходятся во мнении, что решающий удар по отделению партии от управления государственным аппаратом Сталин попытался нанести на XIX съезде партии.

Таким образом, можно выделить три главных компонента политической борьбы в СССР в конце 40-х - начале 50-х годов, субъектами которой были Сталин, а также различные группы (кланы) в высшем руководстве СССР.

Во-первых, борьба государственного аппарата с партийным.

Во-вторых, борьба между различными представлениями относительно национальной политики СССР.

В-третьих, столкновения между различными поколениями руководителей: «старой большевистской гвардией», «зрелым» поколением руководителей и молодыми выдвиженцами.

XIX съезд партии

XIX съезд партии проходил 5–14 октября 1952 года после тринадцатилетнего перерыва (предыдущий съезд состоялся в марте 1939 года). Среди всех событий, произошедших на данном съезде, наиболее интересными в рамках данной работы представляются следующие:

I. Упразднено Политбюро ЦК
и создан Президиум ЦК из 25 человек

В Президиум входило двадцать пять членов и одиннадцать кандидатов в члены Президиума, которые имели совещательный голос.

Президиум ЦК КПСС, избранный на XIX съезде (в скобках - год вступления в партию):

Члены Президиума: В. М. Андрианов (1926), А. Б. Аристов (1921), Л. П. Берия (1917), Н. А. Булганин (1917), К. Е. Ворошилов (1903), С. Д. Игнатьев (1924), Л. М. Каганович (1911), Д. С. Коротченко (1918), В. В. Кузнецов (1927), О. В. Куусинен (1905), Г. М. Маленков (1920), B. А. Малышев (1926), Л. Г. Мельников (1928), А. И. Микоян (1915), Н. А. Михайлов (1930), В. М. Молотов (1906), М. Г. Первухин (1919), П. К. Пономаренко (1925), М. З. Сабуров (1920), И. В. Сталин (1898), М. А. Суслов (1921), Н. С. Хрущев (1918), Д. И. Чесноков (1939), H. M. Шверник (1905), M. P. Шкирятов (1906).

Кандидаты: Л. И. Брежнев (1931), А. Я. Вышинский (1920), А. Г. Зверев (1919), Н. Г. Игнатов (1924), И. Г. Кабанов (1917), А. Н. Косыгин (1927), Н. С. Патоличев (1928), Н. М. Пегов (1930), А. М. Пузанов (1925), И. Ф. Тевосян (1918), П. Ф. Юдин (1928).

Как отмечают некоторые исследователи, например, Юрий Мухин и Елена Прудникова, большинство из двадцати пяти членов нового Президиума были не партийные, а государственные деятели, отвечавшие за промышленный и партийный контроль, и, соответственно, подобная замена Политбюро на Президиум являлась одной из форм передачи рычагов власти от партаппарата к госаппарату.

Юрий Емельянов в своей книге «Хрущев. Смутьян в Кремле», анализируя состав Президиума ЦК, приходит к выводу, что новые кадры в Президиуме были более образованными и более сведущими в современном производстве, и что Хрущев отнесся к появлению таких людей, как к «временному торжеству темных сил» , которые могли быть использованы Сталиным для борьбы с членами упраздненного Политбюро.

В книге «Сталин перед судом пигмеев» Емельянов также приводит свидетельства министра сельского хозяйства СССР в 1947–1953 годах Бенедиктова и члена ЦК КПСС с 1985 года Лукьянова, который долго работал с архивом Сталина и другими материалами Общего отдела ЦК, о том, что Сталин планировал назначить Пономаренко, выбранного членом Президиума ЦК и секретарем ЦК КПСС на XIX съезде, Председателем Совета Министров СССР и даже согласовал это назначение с большинством членов тогдашнего партийного руководства, однако внезапная смерть Сталина через несколько месяцев после съезда не позволила состояться этому назначению.

Авторханов также делает предположение, что Сталин пытался уравновесить старых членов Политбюро новым поколением более молодых руководителей, которые обладали меньшим опытом и в глазах которых Сталин был непререкаемым авторитетом. Авторханов считает, что с опорой на них Сталин мог бы впоследствии начать политическую атаку на старых членов Политбюро.

Юрий Жуков обращает внимание, что на Пленуме ЦК 16 октября 1952 годя в нарушение Устава КПСС было образовано Бюро Президиума ЦК в следующем составе: Берия, Булганин, Ворошилов, Каганович, Маленков, Первухин, Сабуров, Сталин, Хрущев. Жуков считает, что создание этого органа давало преимущество только Берии, Булганину, Маленкову, Хрущеву, Сабурову и Первухину, которых уже никто не мог бы политически уравновесить. Возможно, это была вынужденная (и, вероятно, временная) уступка Сталина, целью которой было сбалансировать властные возможности членов старого Политбюро и успокоить их на какое-то время, чтобы вскоре начать атаку на некоторых из них и распустить неуставной орган.

II. Борьба Сталина со «старой большевистской гвардией»

На XIX съезде Сталин подверг резкой критике Молотова, Микояна и Ворошилова и высказал им на съезде полное политическое недоверие. Кроме того, Сталин обвинил Молотова в шпионаже в пользу Америки, а Ворошилова - в пользу Англии (супруги обоих на тот момент были уже арестованы по обвинению в шпионаже).

По мнению Юрия Мухина, своей борьбой со старыми партийцами, которые дольше всех были членами Политбюро, Сталин хотел предостеречь партаппарат от попытки выдвижения второго вождя. Авторханов дает другое объяснение. XIX съезд торжественно открывал Молотов, а закрывал Ворошилов, а по партийной традиции это доверяли наиболее популярным старым членам Политбюро. Поэтому Сталин, планируя их разгром на съезде, с точки зрения Авторханова, не доверил бы им этих почётных дел. Авторханов делает вывод, что подобное могло произойти только в том случае, если их выдвигал не Сталин, а Политбюро, а точнее - аппарат во главе с Маленковым и Берия. По Авторханову получается, что Маленков и Берия предвидели планы Сталина атаковать Молотова, Микояна и Ворошилова и попытались организовать контратаку, чтобы впоследствии заручиться поддержкой «старой гвардии большевиков» и образовать с ними политический союз.

III. Упразднение должности Генерального секретаря

В новом Уставе партии, который был принят на XIX съезде, партия была переименована в КПСС (Коммунистическая партии Советского Союза). В этом Уставе должность Генерального секретаря - вождя партии - была упразднена.

Здесь необходимо заметить, что (как отмечают некоторые исследователи) должность «Генеральный секретарь» в период с 1934 по 1953 редко упоминалась в документах, а Сталин часто подписывался, как «секретарь ЦК», и многие документы были адресованы «Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину». Тем не менее в ряде документов Сталин использовал титул Генерального секретаря ВКП(б), и имеются документы на имя Сталина за этот период, в которых к нему обращались как к «Генеральному Секретарю ВКП(б)».

Юрий Мухин считает, что изменение Устава в 1952 году и явное невнесение в него поста Генерального секретаря было попыткой Сталина навсегда отменить этот партийный пост и ликвидировать в партии единоначалие. Теперь в партии было десять секретарей ЦК, которые не образовывали никакого органа, а просто все входили в Президиум, в котором по Уставу не было никакого председателя, никакого первого секретаря, никого главного представителя от партии. По мнению Мухина, такой ход Сталина сильно снижал политическую роль партии и ее возможности усилить эту роль впоследствии.

На Пленуме, прошедшем сразу после съезда, Сталин был избран членом Президиума ЦК и секретарем ЦК. Интересно отметить, что Сталин просил освободить его также от должности партийного секретаря. И хотя одними исследователями это трактуется как попытка проверить лояльность своих соратников и заставить их явно выбрать его партийным секретарем, другие, например Прудникова, считают, что этим шагом Сталин хотел порвать связь между собой и партией и явно лишить ее лидерства в своем лице. Интересно, что, подавая в отставку с поста секретаря, Сталин не просил освободить его от должности Председателя Совета Министров.

Анализируя XIX съезд, можно сделать несколько выводов:

• Сталин создавал противовес группе Берии, Маленкова, Хрущева, Булганина, вводя молодых функционеров в Президиум ЦК и тем самым наделяя их высшей партийной властью.
• Сталин явно пытался отсечь от высшего политического руководства старую гвардию большевиков: Молотова, Ворошилова, Микояна, которые считались самыми близкими и давними соратниками вождя.
• Сталин ослаблял партию, уменьшал ее политическую роль.

Соответственно, можно предположить, что Сталин явно подготавливал серьёзные политические преобразования в СССР. Впрочем, если вспомнить версию Юрия Жукова, приведенную выше, что вместо Сталина роль Председателя Совета Министров с февраля 1951 года исполнял «триумвират» Булганина, Берии и Маленкова, то получается, что все действия Сталина надо рассматривать как попытку отрезанного от всех реальных рычагов власти правителя если и не изменить политическую конфигурацию, то хотя бы придать вектору развития политической ситуации в СССР определенное направление.

Особенно интересным в отношении XIX съезда КПСС представляется тот факт, что до сих пор материалы этого съезда не изданы, стенограммы съезда не опубликованы полностью. Во времена Советского Союза, при Брежневе, начали выпускать стенограммы всех съездов, выпустили одновременно стенограмму I и XX съездов, и прекратили выпуск стенограмм на XVIII съезде. Юрий Мухин выдвигает версию, что это было сознательное решение партноменклатуры, опасность для которой представлял не только съезд, но и пленум, стенограмму которого надо было также обязательно выпускать вместе с материалами съезда.

Действительно, по состоянию на 2014 год стенограмма пленума до сих пор не опубликована, и это не может не вызывать вопросов. Многие исследования касательно XIX съезда основываются на воспоминаниях писателя Константина Симонова, члена ЦК Партии, опубликованных в 1989 году. То, что историческое исследование основывается не на документах, а на воспоминаниях, означает, что сегодняшнее представление о политической борьбе, происходившей в последние годы жизни Сталина, может быть в значительной степени ошибочным. Выяснить это удастся только после публикации материалов XIX съезда.

Тем не менее, многие исследователи сталинской эпохи пытаются найти документы, которые могли бы хотя бы косвенно рассказать о том, что происходило на XIX съезде. Один из таких исследователей - Александр Ханский, который собрал публикации газет 1952 года, а также материалы различных сборников и справочников, в которых есть отсылки к XIX съезду. Ханский опубликовал все эти материалы в одной электронной книге «XIX съезд ВКП(б) - КПСС (5–14 октября 1952 г.). Документы и материалы». И хотя данная книга не содержит, например, стенограмму пленума, проходившего после съезда, данный материал представляется очень интересным для более детального изучения.

Разделение власти в момент смерти Сталина

Смерть Сталина в первых числах марта 1953 года изменила все политические процессы, которые происходили в СССР в последние годы жизни вождя. Ближайшее окружение Сталина: Берия, Маленков, Хрущев и Булганин - начали делить между собой власть и менять политику, которая наметилась в последние годы жизни Сталина, в частности, решения XIX съезда.

Утром 4 марта 1953 года по московскому радио было передано «Правительственное сообщение о болезни Председателя Совета Министров СССР и Секретаря Центрального Комитета КПСС товарища Иосифа Виссарионовича Сталина», в котором, в частности, сообщалось, что «...тяжелая болезнь товарища Сталина повлечет за собою более или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности. Центральный Комитет и Совет Министров в руководстве партией и страной со всей серьезностью учитывают все обстоятельства, связанные с временным уходом товарища Сталина от руководящей государственной и партийной деятельности» . Анализируя это сообщение, а также газеты, которые выходили в эти дни, Юрий Жуков приходит к мнению, что уже 3 марта 1953 года были подготовлены приглашения на срочный Пленум ЦК, который изначально намеревались провести вечером 4 марта.

Жуков отмечает, что 3 марта еще не было окончательного соглашения о переделе власти, однако уже начали происходить качественные изменения: Маленков и Берия вернули Молотова на политический олимп, с которого Сталин постепенно удалял его с 1949 года. Жуков считает, что это возвращение было в основном сделано Маленковым, потому что Маленков, который мог считаться наиболее вероятным преемником Сталина, еще не был готов взять всю полноту власти, которая была у Сталина, и поэтому компенсировал влияние Берии (своего наиболее вероятного конкурента) Молотовым, который являлся (или которого можно было еще открыто изображать) одним из ближайших соратников Сталина. По мнению Жукова, включение Молотова потребовало разрастания нового узкого руководства до пятерки Маленков, Берия, Молотов, Булганин, Каганович. Такая организация власти была впоследствии представлена как «коллективное руководство», коллективность которого была не в общности и единстве целей и средств развития страны, а в минимальном условии для баланса противоречивых взглядов и интересов высшего руководства.

Сразу же после нахождения компромисса и установления «коллективного руководства» началась реорганизация властных структур. Например, были слиты Президиум и Бюро Совета Министров, а также бюро Президиума с Президиумом ЦК. Целью этой реорганизации была попытка «перетасовать» имеющиеся кадры и назначить на соответствующие посты новых людей, при этом каждый стремился добиться наилучшего расклада власти для своей команды. Юрий Емельянов также отмечает, что Берия, Маленков и Хрущев явно спешили пересмотреть решения XIX съезда и октябрьского Пленума: концентрируя в своих руках большую политическую силу, они стремились исключить всех новых выдвиженцев Сталина. Новый Президиум ЦК состоял из Маленкова, Берии, Ворошилова, Хрущева, Булганина, Кагановича, Сабурова, Первухина, Молотова и Микояна. Президиум Совета Министров оказался вдвое меньшим: председателем утвердили Маленкова, его первыми заместителями - Берию, Молотова, Булганина и Кагановича. Из секретариата ЦК вывели Брежнева, Пегова, Игнатова и Пономаренко (последнего, как отмечалось выше, Сталин планировал назначить Председателем Совета Министров). Взамен выведенных в секретариат назначили политических сторонников Маленкова: Поспелова и Шаталина.

Анализируя действия Берии, Маленкова, Хрущева и Булганина по переделу политической власти в стране, Абдурахман Авторханов приходит к выводу, что они произвели политический переворот, распределив между собою - в обход Президиума ЦК - основную власть в стране и отстранив других наследников Сталина от первых ролей в создавшейся политической конфигурации.

Юрий Жуков считает, что Маленков на момент смерти Сталина обладал наибольшей властью и поэтому оказался более подготовленным к первому раунду борьбы за единоличную власть. Тот факт, что его соперники, видимо, не успели сговориться и блокировать действия Маленкова, позволило последнему сосредоточить в своих руках наибольшее количество власти над государственным и партийным аппаратом. В качестве Председателя Совета Министров СССР он в наибольшей степени влиял на внутреннюю и внешнюю политику, а как секретарь ЦК оказывал непосредственное влияние на принимаемые секретариатом и Президиумом ЦК решения.

Газета «Правда», вышедшая утром 5 марта 1953 года с передовицей о «Великом единстве партии и народа», упоминала три фамилии: Ленина, Сталина и Маленкова. Таким образом народу и элите явно указывался новый лидер, на которого нужно было ориентироваться при принятии политических решений.

В тот же день, 5 марта 1953 года, в восемь часов вечера состоялось совместное заседание Пленума ЦК, Совета министров и Президиума Верховного Совета. Заседание было коротким, длилось всего 40 минут. Это означало, что все назначения были уже заранее согласованы и заседание было лишь формой легитимации этих назначений и демонстрацией того, что образовалось коллективное руководство (в лице Маленкова, Берии, Ворошилова, Хрущева, Булганина, Кагановича, Сабурова, Первухина, Молотова и Микояна), которое брало на себя всю полноту власти и отстраняло от нее всех потенциальных конкурентов (в частности, молодые кадры, выдвинутые Сталиным ранее).

Интересными представляются факты, изложенные Рудольфом Пихоя, который занимал в 1993–1996 годах пост руководителя Государственной архивной службы России. С 1996 года он является вице-президентом международного фонда «Демократия» (фонда Яковлева). Пихоя упоминает записку, написанную Берией Маленкову 4 марта 1953 года, в которой были заранее распределены важнейшие государственные посты, которые и были утверждены на заседании 5 марта.

Пихоя приводит еще одно интересное заявление, сделанное Маленковым 5 марта 1953 года на совместном заседании Пленума ЦК, Совета министров и Президиума Верховного Совета, о том, что Бюро Президиума ЦК «поручило тт. Маленкову, Берия и Хрущеву принять меры к тому, чтобы документы и бумаги товарища Сталина как действующие, так и архивные, были приведены в должный порядок» . По мнению Пихоя, доступ к сталинскому архиву являлся сильным рычагом влияния на потенциальных политических конкурентов. Тем самым Маленков, Берия и Хрущев неявно объявлялись главными политическими лидерами в коллективном руководстве. В своих мемуарах Анастас Микоян также вспоминает, что Маленков, Берия и Хрущев были в последние годы жизни Сталина как одна команда и группировались, чтобы навязать свое мнение в Президиуме ЦК.

Через час после окончания совместного заседания пришло известие о смерти Сталина. Поэтому новое руководство решило пока не информировать население о принятых только что политических решениях. Было подготовлено сообщение о смерти Сталина, в котором также упоминалась и новая программа политического руководства. В этой программе отсутствовали тезисы о необходимости развивать тяжелую промышленность как основу советской экономики и ставилась цель подъема материального благосостояния населения. Главный враг Советского Союза - империализм и его «бастионы» США и НАТО - в тексте программы не упоминались. Вероятнее всего, в этом сообщении были наибольшим образом отражены идеи развития СССР, которые высказывал Маленков. Такой вывод можно сделать после анализа речей первых лиц страны на похоронах Сталина 9 марта 1953 года. Программы, выдвинутые на похоронах Сталина главными претендентами на власть, подробно разбираются ниже.

Таким образом, по итогам первого раунда политической борьбы, Берия становился вторым лицом в государстве. Он уступал Маленкову по объему сосредоточенной политической власти и возможности влиять на ключевые решения. Берия возглавил два силовых ведомства: Госбезо­пасность и Министерство внутренних дел, которые после смерти Сталина были объединены в одно - МВД. Новое объединенное министерство располагало собственными воинскими формированиями и промышленными предприятиями, и, что самое главное, давало Берии возможность получать необходимую информацию, которую можно было использовать против политических конкурентов. При этом сбор подобной информации против Берии в этих условиях становился практически невозможным.

Помимо этого, Берия занимал сильные позиции в военном ведомстве, так как отвечал за секретные атомно-ядерную и ракетостроительную программы. У Берии были прочные связи с промышленными министерствами, которые были обязаны выполнять заказы по курируемым им секретным программам вне всякой очереди и даже в нарушение пятилетних планов.

Остальным участникам коллективного руководства досталось значительно меньше политической власти, чем Берии и Маленкову. Молотов стал министром иностранных дел и главой внешнеполитической разведки - Комитета информации. Булганин возглавил Министерство обороны. При этом и Булганину, и Молотову были назначены заместители, которые явно были не из их сторонников: у Молотова - Малик и Вышинский, у Булганина - Василевский и Жуков. Каганович стал первым заместителем Председателя Совета Министров и, хотя и курировал несколько министерств, никакого министерского поста не получил. Ворошилов был назначен Председателем Президиума Верховного Совета.

Хрущев не получил никаких государственных должностей, он ушел с поста первого секретаря Московского обкома, так как ему было поручено решением совместного заседания Пленума ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета «сосредоточиться на работе в ЦК». Юрий Жуков считает, что таким образом поднимался статус Хрущева в Секретариате ЦК, хотя в новом составе Секретариата он был фактически лишен возможности вести абсолютно самостоятельную политику и был вынужден согласовывать свои решения с Маленковым.

Юрий Жуков и Павел Судоплатов отмечают, что и Маленков, и Берия рассматривали Хрущева как вероятного сторонника в борьбе друг с другом, а Хрущев, пользуясь ситуацией, до определенных пор сохранял хорошие отношение с обоими.

Интересными для анализа представляются свидетельства сына Берии Серго. В своих мемуарах, вышедших в 1994 году, и в своих интервью в 1994 году он упоминает, что Хрущев в марте 1953 года советовал Берии соглашаться занять пост главы МВД и говорил, что не нужно бояться Маленкова на посту председателя Совета Министров, так как он сильно связан с репрессиями 1937 года, и этим фактом можно на него «воздействовать».

Из общего анализа политической борьбы на момент смерти Сталина, можно сделать вывод, что ключевые властные позиции заняли представители «зрелой» генерации руководителей СССР, которые частично вернули к политической жизни «старую большевистскую гвардию» и полностью отстранили от власти «молодые» кадры, выдвинутые Сталиным в последние годы. При этом наибольшую власть сосредоточили в своих руках Маленков и Берия. Таким образом, коллегиальное руководство было вынужденным компромиссом и сохраняло существовавшие противоречия между потенциальными наследниками на единоличную власть.

Берия, оказавшись на вторых по силе позициях, был вынужден действовать более активно на следующих этапах борьбы за власть. Как отмечают все исследователи Берии, руководителем и политическим деятелем он был решительным и очень активным, поэтому с максимальной силой включился в борьбу за власть, особенно понимая, что его стартовая позиция уступает позиции Маленкова. Другие участники коллективного руководства занимали более слабые политические позиции и рассматривались Маленковым и Берией как потенциальные союзники в борьбе друг с другом.

Выдвижение политических программ
на похоронах Сталина

Первым большим политическим событием, на котором основные претенденты на власть могли обозначить приоритеты своей будущей политики, были похороны Сталина 9 марта 1953 года. Траурный митинг как председатель комиссии по организации похорон открывал Хрущев, который, однако, не произносил речи. Выступали Маленков, Берия и Молотов.

Первым слово получил Маленков. Во внутренней политике основным приоритетом он обозначил дальнейшее улучшение материального благосостояния советских людей. Во внешней политике Маленков несколько раз подчеркнул тезис о возможности сосуществования и мирного соревнования капиталистической и социалистической систем.

Следующим выступал Берия. Касаясь внутренней политики, он также упомянул про «удовлетворение растущих материальных и культурных потребностей всего советского общества» . В его выступлении прозвучал очень интересный тезис о соблюдении прав граждан СССР, записанных в Советской Конституции. При этом Берия также упомянул о Ленине и Сталине, которые «учили нас неустанно повышать и оттачивать бдительность партии и народа к проискам и козням врагов Советского государства» и призвал «еще более усилить свою бдительность». Говоря о приоритетах развития экономики, Берия сделал акцент на укреплении экономического и военного могущества государства. Переходя к внешней политике, он также упомянул политику мира, которую исповедует СССР, однако ни слова не сказал о возможном мирном сосуществовании капитализма и социализма. Отдельно нужно упомянуть, что Берия в своей речи, говоря о народах Советского Союза, сделал акцент, хотя и небольшой, не просто на дружбе народов, но «на прочном объединении всех советских национальных республик в системе единого великого многонационального государства» .

Молотов в своей речи, говоря о внешней политике, так же, как и Берия, высказал тезисы об «агрессоре», против которого нужно укреплять вооруженные силы, и о борьбе против «козней врагов, агентов империалистических агрессивных государств». Также во внешней политике Молотов отметил важность национального и межнационального вопроса, особенно в связи «с образованием государств народной демократии и ростом национально-освободительного движения в колониях и зависимых странах» .

Тезисы выступающих были, очевидно, направлены не столько к народу, сколько к элите, которой предлагались разные цели развития СССР, а также способы достижения этих целей. Сравнивая программы выступающих, можно явно заметить миротворческий уклон речи Маленкова, его ориентацию во внешней политике на политику разрядки, во внутренней политике - на развитие легкой промышленности и на повышение жизненного уровня населения и элиты. Берия и Молотов же, напротив, делали акцент на возможной конфронтации с врагами СССР как внутри страны, так и за ее пределами, предлагали развивать тяжелую и оборонную промышленность, что означало гораздо более низкий уровень жизни населения и элиты по сравнению с программой Маленкова.

Юрий Жуков делает вывод, что подобная расстановка приоритетов развития страны привела к тому, что Молотов больше склонялся на сторону Берии и, как результат, они образовали временный союз, чтобы вдвоем противостоять действиям Маленкова. В подтверждение такой трактовки событий можно привести воспоминания Павла Судоплатова, который пишет, что 9 марта на поминках в день похорон Сталина Берия сообщил Молотову, у которого день рождения 9 марта, о «подарке» - освобождении его жены Полины Жемчужиной. По приказу Берии, она была освобождена 10 марта 1953 года, реабилитирована и восстановлена в партии. Это также свидетельствует о попытке Берии выстроить в будущем союз с Молотовым.

Таким образом, в марте 1953 года высшие руководители СССР приступили к реализации своих программ, одновременно с этим ведя друг с другом политическую борьбу.

Первое столкновение

Первое политическое столкновение между участниками «коллективного руководства» случилось уже через несколько дней после похорон Сталина. 14 марта должна была проходить сессия Верховного Совета СССР, которая была 13 марта внезапно отсрочена на сутки, так как на 14 марта был назначен внеочередной Пленум ЦК КПСС. Фактическим поводом, из-за которого состоялся Пленум, стала, по мнению Жукова, попытка большинства членов Президиума ЦК (Берии, Молотова, Булганина, Кагановича, Хрущева и Микояна) урезать полномочия Маленкова через разделение двух ветвей власти: государственной и партийной. Было принято решение больше не сосредотачивать высшие государственный и партийный посты в руках одного человека, а именно - Маленкова. У Маленкова на тот момент не было достаточно авторитета и сил, чтобы претендовать на роль единоличного вождя, а без такого авторитета совмещение высших партийного и государственного постов было невозможно. Интересно отметить, что такое разграничение властей было официально зафиксировано в постановлении Пленума как удовлетворение просьбы Маленкова об освобождении его от обязанностей секретаря ЦК КПСС, «имея ввиду нецелесообразность совмещения функций председателя Совета Министров СССР и секретаря ЦК КПСС».

Ряд исследователей, например, Прудникова и Пихоя, считают, что это было лишь свидетельством желания высшего руководства раз и навсегда разделить две ветви власти. Другие, например Жуков, наоборот полагают, что это был в первую очередь ход против Маленкова, который, хотя и не потерпел явного поражения, но, тем не менее, пойдя на вынужденный компромисс, не смог сразу закрепить за собой всю полноту власти, доставшейся ему изначально в первых числах марта. Соответственно, вопрос состоит в том, что было целью, а что послужило средством достижения цели. Если предположить, что целью было разделение властей, то непонятно, почему это не было сделано 4–5 марта, когда и происходила полная переконфигурация политического олимпа. Также непонятна срочность и внезапность проведения Пленума, который затронул такой серьезный вопрос. В связи с этим наиболее близкой к реальности кажется версия Жукова, согласно которой Берия кооперировался с Молотовым, Хрущевым, Булганиным, Кагановичем и Микояном, чтобы уменьшить власть Маленкова через разделение партийной и государственной власти.

В результате этого решения также изменилась расстановка сил в партийном аппарате. Из недавно обновленного Секретариата ЦК были выведены два человека: Аристов и Михайлов. В Секретариате ЦК оставались Хрущев, Суслов, Поспелов и Шаталин. При этом Хрущев имел в Секретариате наибольший авторитет, однако он был всего лишь одним из секретарей ЦК. Юрий Жуков отмечает, что Маленков не только потерял, но также и приобрел определенные политические выгоды от этих перестановок: Поспелов и Шаталин были сторонниками Маленкова, через которых он имел серьезное влияние в партаппарате через Секретариат. Разделение властей позволило Маленкову также получить согласие Пленума на расширение прав министров СССР, что освобождало Маленкова от излишней опеки со стороны отделов ЦК и, в частности, Хрущева.

Глава II. Политика СССР,
проводимая Берией и Маленковым

Политическая программа Маленкова

В своей речи на похоронах Сталина Маленков большое внимание уделил возможности мирного сосуществования капиталистической и социалистической систем, что позволяло уменьшить военные расходы и перенаправить их в другие секторы экономики, чтобы повысить уровень жизни населения, о чем Маленков также упоминал в речи. Юрий Жуков считает, что именно эти два приоритета - мирное сосуществование и повышение уровня жизни - были главными в политике Маленкова в 1953 году.

На Пленуме, который проходил 15 марта, Маленкову удалось провести решение о пересмотре планов народного хозяйства и бюджета. На том же пленуме, как отмечает Жуков, Маленков сделал политическое послание своим оппонентам о том, что, согласившись на передел власти и отказ о совмещения высших партийных и государственных постов, он предупреждает их, что не позволит никому из них претендовать на единоличное лидерство, при этом подчеркивая, что в руководстве, которое хоть и является коллективным, Маленкову принадлежит главная роль.

По мнению Юрия Жукова, Маленков планировал масштабную переориентацию производства с военной продукции на мирную. Причем размеры переориентации специально скрывались Маленковым, потому что ни Берия, ни Булганин, ни Молотов не поддержали бы сокращения военных расходов. Поэтому Маленков предпринял попытку представить свои преобразования как реорганизацию системы управления: было ликвидировано отраслевое бюро при Совете Министров, было пересмотрено постановление о «Расширении прав министров», которое теперь поясняло, что не все министерства имеют свободу действия, а только министерства промышленности, строительства и транспорта. Дополнительно постановление содержало пункты, которые позволяли директорскому корпусу продавать, покупать, безвозмездно передавать и получать излишки материалов, демонтированное оборудование, сами фонды. По мнению Жукова, это было первой попыткой сменить консервативно-бюрократический механизм управления экономикой, который подходил для первых пятилеток, но совсем не годился в новых условиях. Жуков также отмечает, что действия Маленкова приводили к децентрализации военно-промышленного комплекса, а значит, давали возможности к его ослаблению и уменьшению его бюджета.

В мае Маленков предпринял следующий шаг по реорганизации экономики - сокращение штатов министерств. Только на первом этапе из управленческих структур было высвобождено более 100 000 человек, большинство из которых перенаправили на производство. Многих чиновников понизили в должностях, лишили огромных зарплат и привилегий. При этом, понимая, что такие реформы могут настроить против него бюрократический аппарат, Маленков секретным постановлением Совета Министров от 26 мая и 13 июня значительно увеличил «доплату в конвертах» тем чиновникам из аппарата, на которых он рассчитывал опираться в дальнейшем. Такое действие, однако, как отмечает Жуков, сработало также и против Маленкова, потому что «обиженными» оказались партийные кадры, доплаты в конвертах у которых всегда были одного уровня с министерскими. Жуков приводит данные, что партаппаратчики забросали Хрущева просьбами о повышении для них доплат в конвертах. Хрущев через несколько месяцев, уже после свержения Берии, выплатил партийцам соответствующую разницу, чем и привлек их впоследствии на свою сторону, что позволило ему через несколько лет одержать верх в борьбе с Маленковым, Молотовым и Кагановичем.

Политическая программа Берии

Политику, которую проводил Берия в марте–июне 1953 года, можно разделить на три направления.

Реформа МВД, закрытие политических дел, реабилитация и массовая амнистия

После смерти Сталина Берия был назначен министром объединенного МВД, которое было образовано из Министерства государственной безопасности и Министерства внутренних дел. Как отмечают многие исследователи, МВД и МГБ были конкурирующими и даже враждующими между собой ведомствами. Поэтому с первых же минут пребывания у власти Берия занялся реформированием объединенного министерства с целью формирования хорошо функционирующего ведомства, не раздираемого противоречиям внутри аппарата, а также для укрепления своих позиций в этом ведомстве.

Берия не был министром МВД с 1945 года и не курировал ни МВД, ни МГБ по линии Политбюро, поэтому не мог по-настоящему опереться на существующее руководство министерства. Уже 4 марта, еще не вступив в новую должность официально, он, согласовав свои действия с Бюро Президиума ЦК, назначил своими первыми заместителями Гоглидзе, Круглова и Серова, а заместителями - Кобулова и Федотова. Как отмечает Юрий Емельянов, Серов был также политически близок к Хрущеву, с которым они вместе работали на Украине.

Следующим шагом стало выведение из сферы ответственности МВД гигантских строек и предприятий и передача их в промышленные и строительные министерства. Например, Министерству металлургической промышленности переходили «Дальстрой», «Главзолото» и Норильский комбинат цветных и редких металлов, Министерству электростанций и электропромышленности переходил Гидропроект.

Далее Берия инициировал остановку, а в некоторых случаях прекращение строительства громадных объектов, которые велись ГУЛАГом. При общей сметной стоимости всех объектов строительства ГУЛАГа на тот момент в размере 105 миллиардов рублей, Берия остановил строительство объектов, сметная стоимость которых составляла 49,2 миллиардов рублей. Более того, по приказу Берии ГУЛАГ передавался в ведение Министерства юстиции. При этом в МВД вошли два ранее самостоятельных учреждения: Главное управление геодезии и картографии и Управление уполномоченного по охране государственных и военных тайн в печати (Главлит).

В итоге, Берия вывел из МВД все промышленные и производственные объекты. Таким образом он снимал с себя ответственность за выполнение хозяйственных задач (добыче угля, проектированию каналов), что позволяло переориентировать объединенное ведомство на выполнение непосредственных спецслужбистских целей. Как отмечают все исследователи этого периода, это было значительной реформой МВД. После этих преобразований, которые позволили Берии усилить свои позиции в МВД и избавиться от «непрофильных» для силового ведомства задач, он активнее включился в политическую борьбу.

Следующим шагом Берии стала массовая амнистия заключенных. По результатам этой амнистии из тюрем было выпущено около одного миллиона двухсот тысяч человек из двух с половиной миллионов заключенных. Под амнистию попадали все осужденные на срок до 5 лет (включая политзаключенных), а также женщины, имевшие детей до 10 лет, беременные, несовершеннолетние, пожилые и больные. При этом наполовину сокращались сроки осужденным на срок свыше 5 лет, за исключением приговоров за контрреволюционную деятельность, бандитизм, умышленные убийства, крупные хищения. По мнению одних исследователей, например, Елены Прудниковой, это была попытка смягчения репрессивной системы и разгрузка лагерей. Прудникова считает, что большинство из амнистированных не представляли большой угрозы для общества, а те из них, кто, выйдя на волю, снова совершал преступления, опять оказывались за решеткой. То есть, по ее мнению, де-факто для них амнистия роли не играла. По мнению других исследователей, например, Рудольфа Пихоя и Андрея Сухомлинова, массовая амнистия была популистским ходом Берии и привела к резкому росту преступности. Как отмечает Сухомлинов, Берия планировал и более широкой проект амнистии, который, однако, не был принят Президиумом ЦК КПСС. Павел Судоплатов также отмечает, что возвращение на волю большого числа заключенных привело к резкому росту преступности, что заставило Берию перевести МВД на работу в усиленном режиме. В частности, войска МВД начали патрулировать улицы Москвы. Еще одной частью политики массовой амнистии Берии стало постановление от 20 мая 1953 года, которое снимало паспортные ограничения для граждан, освободившихся из заключения, что позволяло им находить работу в крупных городах. Эти ограничения, по разным оценкам, касались трех миллионов человек.

Все-таки масштабность единовременной амнистии, под которую попадали 50 % всех заключенных, нельзя списать просто на «разгрузку лагерей». Наиболее правдоподобным кажется то, что это политическое действие Берии преследовало несколько целей.

Во-первых, оно создавало МВД и Берии определенный имидж послабления политики силового ведомства.

Во-вторых, масштабность амнистии позволяет предположить, что Берия пытался не только повлиять на восприятие своего образа и образа своего министерства в народе (и элите), но и дать явный сигнал, что это начало некоего нового курса на либерализацию репрессивного аппарата, причем либерализацию значительную.

В-третьих, приведение МВД в режим повышенной готовности можно истолковать как попытку Берии также продемонстрировать своим политическим конкурентам силовой потенциал своего ведомства.

В одно время с проведением амнистии, которая смягчала наказание осужденным, но не ставила под сомнение законность приговора, Берия начал проводить реабилитацию незаконно осужденных, а также останавливать громкие политические процессы, которые начались при Сталине. В частности, в МВД были созданы специальные группы для проверки и пересмотра «дела врачей», «мингрельского дела», «дела МГБ» и других. Уже в апреле 1953 года вышли Постановления «О фальсификации дела в так называемой мингрельской группе», о реабилитации и отмене приговора по «делу врачей» и «делу авиапрома». Касательно «дела врачей» Берия подал в Президиум ЦК записку «О привлечении к уголовной ответственности лиц, виновных в убийстве С. М. Михоэлса и В. И. Голубева», в которой утверждал, что подлинными организаторами убийства являются Сталин, Абакумов, Огольцова и Цанаева. Ряд исследователей, например Прудникова, считают эту записку поздней фальсификацией, направленной против Берии.

Павел Судоплатов отмечает, что Хрущев как минимум помог Берии в прекращении «мингрельского дела», проведя это решение через ЦК. Как уже упоминалось выше, «мингрельское дело», начатое в ноябре 1951 года, было направлено против Берии. Судоплатов свидетельствует, что Берия лично отправился в Тбилиси после того, как с грузинской партийной организации было снято обвинение в национализме.

Юрий Жуков отмечает, что, проводя реабилитацию в отношении сотрудников МГБ, Берия руководствовался не столько принципом справедливости, сколько принципом политической целесообразности: реабилитацию и восстановление в звании получали те, кого Берия хорошо знал по совместной работе, то есть те, на кого Берия мог полностью положиться. При этом в тюрьме оставался, например, бывший министр госбезопасности Абакумов. Берия также отправил в тюрьму в марте 1953 года бывшего заместителя министра госбезопасности Рюмина, который был одним из инициаторов «дела врачей» и который способствовал падению Абакумова. Юрий Жуков считает, что Берия планировал через обвинения Абакумова и Рюмина в фальсификации «дела врачей» и «мингрельского дела» снять с себя все подозрения к причастности к этим делам. А основания для таких подозрений, как считает Жуков, имелись. Более того, начав расследование в отношении Рюмина о фальсификации политических дел, Берия выходил на непосредственного начальника Рюмина - Игнатьева, бывшего министра государственной безопасности, при котором раскручивалось «дело врачей» и «мингрельское дело».

В апреле 1953 года Берия смог привести соответствующие факты, чтобы провести через ЦК решение об освобождении Игнатьева от обязанностей секретаря ЦК, а затем о выведении его из членов ЦК «в связи с выявленными новыми обстоятельствами неправильного и нечестного поведения бывшего министра госбезопасности... скрывшего от Правительства ряд важных государственных документов» . Более того, 25 июня, за день до своего ареста, Берия направил Маленкову материалы допроса Рюмина, из которых следовало, что Игнатьев непосредственно виновен в фальсификации политических дел, причем не только «дела врачей», но и «ленинградского дела». Юрий Жуков и Рудольф Пихоя отмечают, что Маленков был одним из инициаторов «ленинградского дела» и поэтому имел все основания опасаться после ареста Игнатьева, что тот даст показания на Маленкова.

Интересно отметить, что действия Берии по разоблачению политических дел и преступлений в МГБ получали одобрение в Президиуме ЦК и в самом ЦК. Это может свидетельствовать о том, что как минимум большинство членов Президиума не были на тот момент (апрель 1953 года) против Берии. Юрий Жуков, в частности, утверждает, что Хрущев, выбирая между Маленковым и Берией как наиболее вероятными кандидатами на единоличную власть, до последнего дня делал выбор в пользу Берии.

Касаясь темы реабилитации, необходимо также отметить еще несколько фактов. Возглавив МВД и получив доступ к делам, которые касались политических репрессий, Берия издал постановление, в котором поручил рассылать результаты проверки этих дел в первичные партийные организации, а также старался максимальным образом освещать деятельность МВД по реабилитации в печати. Такая «просветительская» политика приносила свои плоды - она формировала соответствующее восприятие Берии как в народе, так и в партийном и государственном аппаратах. Например, в своей книге «КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы» Леонид Млечин пишет о том, как трижды Герой Социалистического Труда академик Зельдович, узнав об освобождении врачей, реабилитированных Берией, с гордостью сказал Сахарову: «А ведь это наш Лаврентий Павлович разобрался».

Еще одной из инициатив Берии, которую необходимо упомянуть, был запрет носить портреты руководителей партии и правительства на демонстрациях. Как отмечают Пихоя и Сухомлинов, именно благодаря Берии 9 мая 1953 года Президиум ЦК КПСС принял постановление «Об оформлении колонн демонстрантов и зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных праздников», которое отменяло существовавшую до этого практику использовать портреты вождей. По мнению исследователей, это решение Берии было направлено против возникновения нового «культа личности» потенциальных претендентов на единоличную власть, особенно тех, кого народ хорошо знал в лицо, - Молотова, Ворошилова, Кагановича и Маленкова. Многие из политических соперников Берии усмотрели в этом подготовку к смене руководства страны.

Таким образом, в середине весны 1953 года сложилась ситуация, при которой Берия, останавливая громкие политические дела и реабилитируя осужденных, во-первых , закрывал дела, материалы которых явно были направлены против самого Берии (например, «мингрельское дело»). Во-вторых , приобретал имидж «либерализатора» репрессивного аппарата. В-третьих , снимал с себя все подозрения в участии в политических делах (например, в «деле врачей»). В-четвертых , убирал из своего окружения ненадежных людей и освобождался от их опеки (например, Рюмина и Игнатьева). В-пятых , используя показания Игнатьева, Берия получал в руки инструмент, с помощью которого мог впоследствии начать атаку на своих политических конкурентов. Наиболее уязвимым при такой стратегии Берии становился Маленков, на которого Берия мог бы потенциально начать атаку через Игнатьева и обвинить в участии в фальсификации политических дел, что означало бы политическую смерть Маленкова.

Внешняя политика

Берия как заместитель Председателя Совета Министров СССР и как член Президиума ЦК начал активно включаться в принятие политических решений в различных сферах государственной политики, причем и в таких сферах, которые непосредственно не были в его компетенции, - например, в международной политике. При этом шаги, предлагаемые Берией, были нацелены на кардинальное изменение политики, проводившейся лидерами СССР прежде.

Одним из главным пунктов позиции Берии во внешней политике было отношение к построению социализма в Германии и странах народной демократии.

Подробная история германского вопроса и вопроса объединения и разделения Германии по итогам Второй мировой войны выходит за рамки данной работы. Однако некоторые события, происходившие незадолго до смерти Сталина, упомянуть всё же необходимо.

В марте 1952 года СССР выпустил «мирную ноту Сталина», в которой всем оккупационным державам (при участии общегерманского правительства) предлагалось разработать проект мирного договора с Германией. При этом СССР соглашался на объединение двух Германий и даже на существование немецкой армии и военной промышленности при условии внеблокового статуса Германии. Как считают некоторые историки, Сталин был действительно готов пойти на объединение Германии в 1952 году и на ликвидацию ГДР, так как восстановленную и объединенную Германию можно было противопоставить силам Запада и заставить ее искать союза с СССР. В итоге Запад отверг предложения Сталина, так как западные политики настаивали на принятии Западной Германии в НАТО. В ответ на такую позицию Запада Политбюро в июле 1952 года приняло окончательное решение о строительстве социализма в ГДР и сняло вопрос об объединении Германий с повестки дня.

Тем не менее, ситуация с построением социализма в ГДР была сложная. У руководства Восточной Германии стоял коммунист левого толка Вальтер Ульбрихт, который в своей политике ускоренного построения социализма во многом копировал ранний советский опыт: коллективизация, приоритетное развитие тяжелой промышленности. Внутренняя обстановка в ГДР постепенно начала накаляться. Впервые после смерти Сталина Кремль отреагировал на ситуацию в ГДР 20 апреля 1953 года, когда в Москву был вызван политический советник Советской контрольной комиссии в Германии (СКК) Семенов.

Вопросом о будущем Германии наиболее активно занимались Берия и Молотов. Молотов к этому времени смог значительно усилить свои позиции в МИДе. Он ввел на должности своих замов и заведующих отделами наиболее лояльных к нему людей, например, Громыко, а также заменил послов в нескольких странах. Усиление позиций в МИДе, а также политического веса Молотова, одного из старейших членов Политбюро, явно означало, что он собирается претендовать на активное участие в политической жизни СССР.

8 мая 1953 года Молотов направил на имя Маленкова и Хрущева записку, где резко критиковал выступление Ульбрихта несколькими днями ранее, в котором тот выдвигал тезис о ГДР как о государстве «диктатуры пролетариата».

18 мая Берия подготовил проект постановления Президиума Совета Министров по «Вопросам ГДР», в котором предлагалось Маленкову, Берии, Молотову и Булганину выработать предложения по исправлению политического и экономического положения ГДР. В проекте Берии основной причиной неблагополучного положения ГДР назывался «ошибочный в нынешних условиях курс на строительство социализма, проводимый в ГДР». Такое заявление Берии означало явный откат назад от решения Политбюро в отношении ГДР осенью 1952 года. Интересно также отметить, что проект Постановления Берии завизировали Маленков, Булганин и Хрущев. Однако против него выступил Молотов, который принципиально изменил текст Постановления, добавив слово «ускоренный». То есть критиковать предлагалось не сам курс на построение социализма в ГДР, а его «ускоренность». В конце мая 1953 года Президиумом Совета Министров СССР было принято Постановление по Германии, в котором осуждалось ускоренное строительство социализма в ГДР.

Павел Судоплатов, работавший в это время под руководством Берии, отмечает, что в начале мая Берия поручил ему разработать разведывательные мероприятия за рубежом для зондирования западных элит на возможность воссоединения Германии. Судоплатов также пишет, что Берия говорил ему тогда, что объединенная нейтральная Германия под руководством коалиционного правительства укрепит положение СССР в мире и станет своеобразным буфером между США и СССР в Западной Европе. Как отмечает в своих мемуарах Судоплатов, работы по зондажу западных элит по отношению к объединению Германии были остановлены после ареста Берии.

Касательно вопроса о Германии интересно отметить, что Берия также работал над программой реабилитации поволжских немцев, высланных в начале Великой Отечественной войны в спецпоселения.

Алексей Филитов, профессиональный историк в области международных отношений и внешней политики СССР, в своей публикации «СССР и ГДР: год 1953-й» анализирует воспоминания Хрущева, Молотова, Судоплатова, Микояна, Громыко и Семенова и архивные документы, рассекреченные после 1991 года. Он приходит к выводу, что после смерти Сталина политика СССР в отношении Германии не была четко сформулирована и несколько раз принципиально менялась ввиду борьбы в высшем руководстве СССР между позицией Берии, который представлял реформаторов (или «государственников», как утверждает Филитов) и позицией реакционеров или «партаппарата», представлявшейся Молотовым. Впоследствии главными ревнителями этой позиции стали Хрущев и Суслов.

Никита Хрущев и Вальтер Ульбрихт

В июне 1953 года выступление рабочих ГДР против политики Ульбрихта в Берлине переросли в политическую забастовку по всей стране. В Берлин вначале были отправлены люди Берии, а затем и он сам. Берия потребовал жесткого наведения порядка. Было введено чрезвычайное положение. В итоге во второй половине июня ситуация полностью нормализовалась. 26 июня, когда еще не было известно об аресте Берии, в Германии состоялся Пленум Социалистической единой партии Германии (СЕПГ), на котором упразднялся пост генерального секретаря, который занимал Ульбрихт, и вводилось коллегиальное руководство, при этом недавний берлинский кризис объяснялся «справедливым недовольством рабочих ». Однако уже в июле 1953 года состоялся еще один пленум СЕПГ, на котором все политические противники Ульбрихта были сняты со своих постов, а июньское выступление рабочих уже называлось «фашистской провокацией, инспирированной Берия и его прихвостнями ». Необходимо отметить, что люди Берии - Сергей Гоглидзе и Амаяк Кобулов - в конце июня 1953 года находились в ГДР и, видимо, исполняли стратегию Берии по аппаратному отстранению Ульбрихта от власти, что и произошло 26 июня. 27 июня, после свержения Берии, Сергей Гоглидзе и Амаяк Кобулов были уже арестованы.

Матьяш Ракоши

Во внешней политике Берия касался не только проблемы построения социализма в Германии, он в целом критиковал политику, проводимую Советом Экономической Взаимопомощи (СЭВ) в странах народной демократии. В своей записке в Президиум Совета Министров от 1 июня 1953 года на имя Маленкова он предлагал ликвидировать СЭВ и Военно-Координационный комитет и создать вместо них единый орган, который бы включал представителей стран народной демократии и СССР. Можно считать, что это было первой попыткой объединить страны Восточной Европы по модели, которая через два года легла в основу Варшавского Договора.

В этой же записке Берия характеризовал предыдущую политику СССР в отношении стран народной демократии как неправильную, так как она основывалась на недостаточной информированности о политическом и экономическом положении дел в этих странах. Например, Берия критиковал требования Координационного комитета, которые тот предъявлял к промышленности Советского Союза и стран народной демократии. Целью пересмотра политики СССР в отношении этих стран Берия считал более тесную увязку экономики стран народной демократии с экономикой СССР. Анализируя действия и предложения Берии по вопросу СЭВ, можно сделать вывод, что Берия был готов к значительному пересмотру политики СССР в отношении Польши и Чехословакии, особенно в области экономики.

Иосип Броз Тито в июне 1944 года

Берия был также сторонником примирения СССР с Югославией. По свидетельству Судоплатова, именно Берия убедил Маленкова пойти на примирение с Тито. Берия послал в Белград своего представителя, полковника Федосеева, чтобы тот установил контакт с югославским руководством и намекнул ему о новом курсе СССР на сближение. 6 июня 1953 года Совет Министров СССР и Президиум ЦК КПСС выступили с предложением Югославии обменяться послами.

Еще одной страной, в отношении которой Берия повлиял на внешнюю политику СССР, была Венгрия. Берия, по свидетельству Судоплатова, планировал поставить на пост премьер-министра вместо Матьяша Ракоши Имре Надя, который с 30-х годов являлся агентом НКВД. Надь занял пост главы правительства 27 июня и сразу взял курс на либерализацию в политике и экономике. В апреле 1955 он был смещен с поста премьер-министра, а в 1956 году возглавил антисоветский мятеж в Венгрии, который удалось подавить только вводом советских войск. Нельзя не отметить, что Берия, выдвигая Надя на пост премьера Венгрии, прекрасно понимал, какие действия в экономике и политике он предпримет, придя к власти. Значит, эти действия прекрасно вписывались в видение Берии в отношении стран народной демократии.

Также интересно отметить, что на Пленуме ЦК КПСС 2–7 июля 1953 года, на котором состоялась политическая расправа над арестованным на тот момент Берией, Хрущев вменял Берии в вину разговор с Ракоши, в котором на вопрос Ракоши о разделении власти в СССР Берия якобы заявил, что решения должен принимать Совет Министров, а ЦК должен заниматься только кадрами и пропагандой. Никаких подтверждений подобным высказываниям Берии, кроме слов Хрущева на Пленуме, найти не удалось.

Имре Надь, 1942 год

Однако необходимо заметить, что в руководстве страны в период с марта по июнь 1953 года действительно обсуждалась идея разделения партийного и государственного аппарата. Одним из свидетельств этого является статья «Совершенствовать работу государственного аппарата» от 8 мая 1953 года на первой полосе в «Правде». В ней, в частности, подвергались критике партийные комитеты, которые «подменяют и обезличивают советские органы, работают за них» и «берут на себя несвойственные им административно-распорядительные функции» .

Описывая участие Берии во внешней политике, необходимо также обратить внимание на тот факт, что в марте 1953 года Берия созвал совещание резидентов и сотрудников внешней разведки, на котором начал свертывать разведывательную деятельность советской внешней разведки на территории стран Восточной и Юго-Восточной Европы. Свои действия Берия обосновывал решением Политбюро и Совета Министров СССР от 13 апреля 1950 года, в котором было предписано прекратить разведку в странах Восточной Европы, «исходя из единства политических целей и задач, а также взаимного доверия между СССР и странами народной демократии». Берия также приказал сократить аппараты МВД СССР при органах государственной безопасности в этих странах. Более того, Берия заменил всех руководителей представительств МВД СССР в странах народной демократии.

Анализируя участие Берии во внешнеполитических решениях СССР, можно точно сказать, что, во-первых, Берия очень активно включился в обсуждение и решение соответствующих вопросов. Во-вторых, политика Берии в отношении стран «народной демократии» явно была направлена на послабление или даже смену прежнего политического и экономического курса в сторону либерализации в этих странах. Берия хотел пойти на объединение Германии на определенных условиях (внеблоковый статус и компенсация СССР) для того, чтобы использовать объединенную Германию как буфер между СССР и США и, возможно, затем включить Германию в политическую орбиту СССР. Учитывая неоформленность новой внешней политики СССР после смерти Сталина, Берия, проявив инициативу, судя по документам, получал вначале явное одобрение Маленкова и Хрущева. Однако затем он встретил сопротивление со стороны Молотова, особенно по вопросу ГДР. Инициативы Берии в отношении Польши, Чехословакии, Венгрии и Совета Экономической Взаимопомощи, вероятно, только усилили расхождение позиций Молотова и Берии.

Национальный вопрос

Так же решительно, как и во внешнеполитические дела, Берия начал вмешиваться и в политику по делам национальностей. Берия ставил своей целью «кореннизацию» населения советских национальных республик. В частности, он предполагал отменить институт вторых секретарей, которые во всех республиках были русскими по национальности и назначались из Москвы, а также перевести всё делопроизводство в республиках на национальные языки. Под давлением Берии Президиум ЦК КПСС 26 мая 1953 года принял два секретных Постановления ЦК по национальным вопросам «О политическом и хозяйственном состоянии западных областей Украины» и «О положении в Литовской ССР», в которых критиковалась работа советской власти в отношении коренного населения в этих республиках.

Павел Судоплатов, работавший в то время под начальством Берии и готовивший докладные записки, данные из которых Берия впоследствии использовал для принятия упомянутых выше Постановлений ЦК, в своих мемуарах подробно описывает отношение Берии к национальному вопросу: «Берия всячески настаивал на развитии национальных традиций в области культуры и языка. В частности, его заботила проблема воспитания нового поколения национальной интеллигенции, для которой были бы по-настоящему близки социалистические идеалы. Помню предложение Берии ввести в республиках собственные ордена и награды - это, считал он, поднимет чувство национальной гордости» .

Свое видение национальной политики Берия также реализовывал в республиканских МВД. В Белоруссии министром МВД и его замами вместо русских по национальности были назначены белорусы. На Украине министром МВД стал Мешик, украинец по национальности, который на заседании украинского ЦК, на котором было принято говорить по-русски, обратился ко всем присутствующим на украинском языке, а шокированным русским порекомендовал учить украинский язык. Как вспоминает Судоплатов, Мешика на том же заседании ЦК поддержал писатель Александр Корнейчук, который также выступил на украинском языке. Судоплатов, который был лично знаком с Мешиком, также свидетельствует, что Мешик считал шаги Берии в национальном вопросе абсолютно правильными. Интересно также отметить один курьезный случай, который произошел с новым министром внутренних дел Литвы (литовцем по национальности), назначенным Берией, который в первое время после своего назначения направил донесение в МВД СССР, в Москву, на литовском языке.

Серго Берия в своих воспоминаниях также упоминает, что его отец обсуждал с Жуковым возможность создания национальных армейских соединений. Жуков убеждал Берию, что создание подобных воинских образований будет концом и армии, и СССР. На что Берия возражал: «Мы должны подвести всю структуру государства к тому, чтобы остаться едиными для внешних систем, но не давить на республики» . В итоге национальные части Берии создать не дали.

Анализируя действия Берии по отношению к национальному вопросу, можно твердо сказать, что они были нацелены на глобальное изменение существовавшей до этого национальной политики. Как отмечает Юрий Жуков, Сталин уже в 30-е годы ставил своей целью создание «единой советской нации». Для этого, например, вводилось преподавание русского языка во всех школах национальных республик. Появление института вторых секретарей - русских по национальности - было также идеей Сталина. Однако возникновение ООН, большинство в которой имел проамериканский блок, заставило руководство СССР пойти на изменение национальной политики, чтобы хотя бы формально придать национальным республикам больший статус в составе СССР, чтобы затем также включить их в ООН. Так, в январе 1944 года в каждой республике были созданы наркоматы внутренних дел и обороны. Как отмечает Юрий Жуков, усиление роли националистических влияний заставило Сталина отказаться в первое послевоенное время от значительного ослабления роли партии и отделения ее от государства, так как только партия как центростремительная сила могла противостоять ожившим националистическим центробежным тенденциям. По мнению Юрия Жукова, Маленков и Молотов с 1951 года начали наступление на республиканские партийные организации и стремились усилить роль союзных министерств.

Таким образом, политика Берии в отношении национальных республик была полностью противоположна политике, проводимой в последние годы жизни Сталина, а также видению национального устройства СССР Молотовым и Маленковым, которые стремились постепенно добиться ликвидации суверенности союзных республик.

Глава III - Технология и ход переворота

Предпосылки к сговору против Берии

Как уже отмечалось, после смерти Сталина в марте 1953 года в СССР сложилось «коллективное руководство», в основе которого лежала не общность целей и средств развития страны, а минимальный достаточный компромисс между претендентами на единоличную власть в СССР. Наиболее влиятельными политическими фигурами в это время стали Маленков, Берия, Хрущев, Булганин и Молотов. Маленков и Берия считались наиболее вероятными лидерами, при этом позиции Маленкова как председателя Совета Министров СССР были наиболее сильными.

Борьба за власть внутри коллективного руководства впервые проявилась через несколько дней после смерти Сталина, а именно 14 марта 1953 года, на внеочередном Пленуме ЦК КПСС. Тогда, как уже объяснялось выше, вероятнее всего произошел сговор Берии, Хрущева и Молотова против Маленкова, чтобы вынудить его оставить пост секретаря ЦК и «сконцентрироваться» на работе Правительства.

Анализируя этот факт, а также дальнейшее развитие событий в СССР, можно сделать вывод, что коллективное руководство было очень неустойчивым и в момент сильного усиления одного из его участников другие начинали кооперироваться против него с целью сбалансировать его влияние.

Анализируя действия и позиции Берии в период с марта по июнь 1953 года, можно сделать несколько выводов.

Во-первых , изначальные политические позиции Берии уступали позициям Маленкова.

Во-вторых , Берия имел свою политическую программу развития СССР во внешней и внутренней политике, которую очень действенно претворял в жизнь, при этом активно вмешиваясь в некоторые области политики СССР, которые не входили в зону его персональной ответственности. Его программа носила черты либерализации силового аппарата СССР, политической и экономической либерализации в странах народной демократии, идею (или очередную попытку) объединения Германии и кардинального пересмотра национального вопроса СССР в сторону большей свободы национальных республик. Внешняя и внутренняя политика, которую начал проводить Берия, шла полностью наперекор видению Молотова и Маленкова. Они были сторонниками «унитарного» советского государства и не были готовы пойти на полное сворачивание курса на строительство социализма в Германии и странах Восточной Европы.

В-третьих , расследование Берией фальсификаций в «ленинградском деле» и «деле Еврейского антифашистского комитета», а также намерение арестовать Игнатьева ставили, в первую очередь Маленкова, который был явно причастен к этим политическим делам, в очень незащищенную позицию, при которой он мог быть впоследствии либо обвинен в непосредственном участии в фальсификации политических дел, либо попасть в сильную политическую зависимость от Берии.

Если бы в схватке с Маленковым Берия одержал победу, то он бы занял лидирующую позицию в коллективном руководстве и смог бы гораздо проще «продавить», отстоять свою политику в национальном вопросе и вопросе построения социализма в странах народной демократии.

Таким образом, можно сказать, что Маленков и Молотов ощущали угрозу не просто усиления Берии, а проведения в жизнь такой политики СССР, которая, по их мнению, не была совместима с развитием страны, каким они его себе представляли. Поэтому Маленков и Молотов вполне могли скооперироваться, чтобы блокировать политику Берии, причем блокировать не просто тактически (отдельные решения), а стратегически. «Стратегически» в данном случае означало бы лишение Берии возможности влиять на политику развития СССР на высшем уровне, а также прекращение «дела о фальсификациях» в отношении Рюмина и Игнатьева. Очевидной составляющей «стратегического решения» являлась отставка Берии с позиции министра МВД и заместителя Председателя Совета Министров.

В итоге можно предположить, что основным заговорщиком против Берии был Маленков, к которому по идеологическим соображениям присоединился Молотов. Изначальной целью заговора было смещение Берии с поста министра внутренних дел.

Однако для реализации подобного плана необходимо было выполнение как минимум еще трех условий. Первое и самое главное - это поддержка партийного аппарата. Второе - это силовой компонент, так как МВД имело в своем подчинении собственные вооруженные дивизии, которые могли быть использованы для подавления заговора против шефа МВД. И третье - это большинство голосов в Совете Министров и Президиуме ЦК, без которого любая инициатива о смещении Берии была бы не просто проиграна, но и обращена против самих же заговорщиков.

Что касается вопроса о роли партаппарата, можно с уверенностью сказать, что Маленков был сторонником отделения партии от государства. Сталин в последние годы (или даже десятилетия, как отмечает Юрий Жуков) проводил политику ослабления роли партии в СССР и смещения центра власти к государственному аппарату. Маленков активно участвовал в реализации такой политики еще при жизни Сталина и продолжал проводить ее в жизнь, став Председателем Совета Министров. Свидетельством этому, например, является упомянутая в предыдущей главе статья от 8 мая 1953 года в «Правде», которая критиковала партийные органы за попытку вмешательства в административно-хозяйственные функции государства. Такая статья появиться без прямого участия Маленкова просто не могла. Другим свидетельством такого намерения Маленкова, как уже отмечалось ранее, являлся отказ от увеличения доплаты в конвертах для партийных чиновников (это решение было позже отменено Хрущевым). Ну и, наконец, третьим свидетельством того, что после смерти Сталина роль партии была ниже роли государственного аппарата и такую расстановку сил не планировали в скором времени изменять, является то, что Маленков, столкнувшись с мини-заговором против себя 14 марта 1953 года, выбрал именно пост Председателя Совета Министров, а не роль секретаря ЦК.

Однако необходимость отставки Берии требовала, чтобы Маленков в той или иной мере оперся на партаппарат. Если бы он этого не сделал, то у Берии был бы шанс попытаться самому в момент заговора или позже, на Пленуме, найти поддержку у членов ЦК. Кроме того, Маленков бросал вызов не просто Берии, но и МВД, поэтому власти только госаппарата могло не хватить для укрощения силового министерства, что означало возможность реванша со стороны силовиков. Поэтому для окончательной победы над Берией Маленкову пришлось, вовлекая партию в заговор, пойти на усиление ее роли. Поэтому, вероятно, Маленков явно одобрил последовавшее выступление Хрущева на Пленуме 2–7 июля, в котором Хрущев упомянул высказывание Берии, что решения должен принимать Совет Министров, а ЦК должен заниматься только кадрами и пропагандой. Как будет показано в дальнейшем, начавшийся рост влиянии партии позволил Хрущеву позже победить сначала Маленкова, а затем Молотова, Булганина и Кагановича.

Относительно мнения Берии о роли партии необходимо заметить, что нет явных документов, которые бы неопровержимо доказывали, что Берия хотел отстранения партии от власти. И хотя подобные намерения ставились Берии в вину на Пленуме 2–7 июля, в частности Хрущевым, подтверждение слов Хрущева найти не удалось. При этом нужно заметить, что Берия с 1938 года был занят на государственных постах в НКВД и ГКО, а как член Политбюро курировал отрасли оборонной промышленности, связанные с разработкой ядерного оружия и ракетной техники. Таким образом, прямой политической опоры на партаппарат он не имел и был больше связан с «государственниками», а учитывая тот факт, что с марта по июнь 1953 года Берия никоим образом ни в речах, ни в записках в Президиум Совета Министров или Президиум ЦК не пытался поставить вопрос об увеличении роли партии, можно предположить, что он как минимум не был против того курса, который в отношении партии проводил Маленков. Можно также отметить, что, например, вопросы внешней политики Берия вносил на рассмотрение Президиума Совета Министров, а не Президиума ЦК. А значит, явно считал, что Совмин важнее ЦК.

Интересно заметить, что при такой позиции Берии к роли партии его национальная политика заключалась в передаче большей независимости национальным республикам. А как уже отмечалось ранее, партия после создания ООН как раз и играла роль той центростремительной силы, которая удерживала СССР в рамках де-юре Союза, а де-факто - «унитарного» государства. Соответственно, политика, направленная на увеличение полномочий республик при невмешательстве Берии в политику давления на партию (или при полном согласии Берии с такой политикой), позволяет думать, что Берия имел некий план по изменению формы государственного устройства Советского Союза в сторону более мягкой и децентрализованной федерации.

Следующим важным пунктом анализа является выяснение политической позиции Хрущева в отношении тандема Берия–Маленков и оценка его роли в Секретариате ЦК.

В марте–июне 1953 года политические позиции Хрущева были гораздо слабее, чем у Маленкова и Берии. Он был одним из четырех секретарей ЦК. После ухода Маленкова с поста секретаря ЦК 14 марта 1953 года Хрущев стал председательствовать на заседаниях ЦК, не являясь официально первым секретарем. При этом два других секретаря ЦК - Поспелов и Шаталин - были людьми, связанными с Маленковым. Оценивая непосредственно политическую позицию Хрущева, исследователи и свидетели той эпохи высказывают совершенно разные мнения. Серго Берия в своих мемуарах упоминает о дружбе (не только личной, но и политической) между Берией, Маленковым и Хрущевым. Елена Прудникова считает, что Хрущев изначально был против Берии. По ее мнению, именно Хрущев являлся центром заговора. Так же считает и Андрей Сухомлинов. Юрий Жуков, наоборот, полагает, что Хрущев, проявляя политическую симпатию одновременно и к Маленкову, и к Берии, до последнего момента сторонился делать окончательный политический выбор между ними, однако в итоге 16 апреля 1953 года встал на сторону Берии. Павел Судоплатов также считает, что Хрущев, маневрируя между различными центрами сил в высшем руководстве СССР, политически больше тяготел именно к Берии и поддерживал его.

Маленков и Молотов смогли каким-то образом привлечь на свою сторону Хрущева. Вероятнее всего, пользуясь отсутствием Берии в Москве в июне 1953 года, они могли поставить Хрущева перед выбором: присоединиться к ним или оказаться вместе с Берией «отрешенным от власти». Причем такая угроза явно имела под собой основания: Маленков имел наиболее сильные политические позиции в стране, причем позиции Маленкова были так же сильны и в Секретариате ЦК, а значит, в случае несогласия Хрущева с заговорщиками Поспелов и Шаталин могли попытаться заручиться большинством в ЦК и без Хрущева. Конечно, такой вариант развития событий был гораздо опаснее для Маленкова, но он, однако, должен был демонстрировать Хрущеву, что его шансы противостоять заговорщикам очень малы и грозят ему полным политических крахом. Кроме того, Берия не осуществлял никакой подготовки к захвату власти (помимо подготовки к аресту Игнатьева), что будет подтверждено в результате анализа «дела Берии» ниже. Соответственно, Хрущеву для политического выживания было гораздо выгоднее присоединиться к заговору, чем оказаться в одиночестве, организуя контрудар. Также можно думать, что Хрущев, вероятно, понимал, что Маленкову для борьбы с Берией придется опереться на партию и усилить ее роль, а значит, политический вес Хрущева возрастет, что даст ему основания для более активного участия на следующих этапах борьбы за власть.

Описывая механизм привлечения Хрущева к заговору, интересно отметить свидетельство Дмитрия Суханова, помощника Маленкова, записанные Владимиром Карповым. По свидетельству Суханова, Маленков накануне 26 июня вызвал Хрущева и Булганина в свой кабинет и предъявил им «доказательства» их участия в заговоре Берии, который, по мнению Суханова, должен был арестовать всех членов Президиума ЦК 26 июня. Как будет показано дальше, никаких доказательств существования заговора Берии в материалах уголовного дела Берии нет, однако возможность привлечения Хрущева и Булганина к заговору против Берии (в версии помощника Маленкова - очень прямолинейным путем) подтверждается Сухановым.

Следующим компонентом для успешного проведения заговора против Берии являлось привлечение силовиков. Так как МВД, включавшее в себя также и МГБ, было в подчинении Берии, главной альтернативой оставались военные. При этом, как уже отмечалось выше, Серов - заместитель Берии по МВД, был связан с Хрущевым, а значит, успешное привлечение Хрущева к заговору могло также помочь привлечь Серова. По всей видимости, помимо Серова к заговору удалось в итоге привлечь и другого заместителя Берии - Круглова. Круглов и Серов либо явно участвовали в заговоре, либо полностью поддержали его постфактум, так как, во-первых, они не предприняли никаких действий, чтобы противостоять аресту Берии, а по некоторым свидетельствам из мемуаров участников событий, даже помогали арестовывать охрану Берии и отключать связь в его особняке. А, во-вторых, они остались на своих постах после свержения Берии и проводили политику чистки бериевских кадров в МВД.

Среди военных были как люди, близкие Берии (например, командующий войсками Московского округа генерал-полковник Артемьев), так и те, с кем Берия был связан по работе над ядерным и ракетным оружием. Очевидно, что для успешности заговора нужно было, с одной стороны, аккуратно привлекать тех военных (причем из высшего генералитета), кто не входил ни в одну из этих групп, а с другой стороны - нейтрализовать возможные действия военных из числа сторонников Берии. Одновременно нужно было по возможности блокировать силовые действия со стороны МВД, в подчинении которого находилось несколько боевых дивизий, расположенных под Москвой.

Наконец, последним пунктом, который определял успешность заговора, было численное превосходство сторонников снятия Берии в Президиуме ЦК, который состоял из десяти человек: Маленкова, Берии, Ворошилова, Хрущева, Булганина, Кагановича, Сабурова, Первухина, Молотова и Микояна. При учете поддержки генералитета и партаппарата, а также принимая во внимание существовавшую расстановку политических сил, при которой наиболее влиятельной фигурой был Маленков, достаточно было иметь четыре–пять голосов из десяти, чтобы провести решение о снятие Берии. При этом Маленков, Хрущев и Молотов - это уже три голоса.

Булганин, как отмечают все исследователи, был политически близок к Хрущеву, поэтому занял бы в заговоре такую же позицию, как и он. Позже и на Пленуме ЦК КПСС 2–7 июля, и в своих мемуарах Хрущев свидетельствовал, что привлекал Булганина к заговору против Берии якобы с самого момента смерти Сталина. Интересно, что Булганин на том же Пленуме подтвердил слова Хрущева о том, что он и Хрущев с момента смерти Сталина решили объединяться против Берии. При этом важно отметить, что никакими своими действиями Хрущев своей вражды к Берии за весь 1953 год не показывал (а по версии Юрия Жукова, даже сделал выбор в пользу него против Маленкова), поэтому слова Хрущева на Пленуме следует интерпретировать как попытку преувеличить свою истинную роль в заговоре. В своих мемуарах, записанных 70-х годах, Хрущев также изображает себя главным заговорщиком в деле свержения Берии и описывает, как уговаривал Маленкова разглядеть в Берии врага.

Другой член Президиума ЦК - Сабуров, - как считает Юрий Жуков, своим возвышением на политический олимп был обязан Маленкову, а значит, намерение Маленкова по свержению Берии он бы поддержал. Можно также выдвинуть гипотезу, что Молотов, используя свой авторитет в партии, участвовал в привлечении к заговору «старой гвардии большевиков», а именно - Ворошилова, Кагановича и Микояна.

Таким образом, группу Маленков, Молотов, Хрущев и Булганин можно считать основными заговорщиками в свержении Берии, из которых главную роль сыграли Маленков и Молотов. При этом в число заговорщиков также входили военные, привлеченные на самом последнем этапе заговора.

Интересно, что исследователи той эпохи выдвигают совершенно разные версии организации заговора против Берии. Юрий Жуков считает, что в июне 1953 года основная борьба происходила между двумя группами: Маленков–Первухин–Сабуров против Берии–Молотова–Хрущева–Булганина. По его мнению, Маленков заручился поддержкой Круглова и Серова - заместителей Берии по МВД - и Жукова, а во время отъезда Берии в Берлин Маленков поставил Хрущеву, Булганину и Микояну ультиматум: либо они поддержат позицию Маленкова по смещению Берии, либо Маленков предъявит доказательства их участия в антипартийных действиях совместно с Берией.

Елена Прудникова полагает, что основной фигурой в заговоре был Хрущев, который уговорил Маленкова и военных (через Булганина) свергнуть Берию. Основным мотивом свержения Берии, по мнению Прудниковой, было противодействие намерению Берии отстранить партию от власти. Абдурахман Авторханов выдвигает версию, что Маленков, Хрущев и Булганин были основными заговорщиками, так как были против попытки Берии «уничтожить сталинскую систему власти » через проводившуюся Берией «десталинизацию политической жизни », изменение национальной политики и попытки перемещения власти от партийного аппарата к государственному.

Подготовка к сговору против Берии

Итак, группа заговорщиков в составе Маленкова и Молотова сложилась, вероятно, уже к концу мая, когда стали понятны дальнейшие шаги Берии в национальной политике и в вопросе о странах народной демократии. В то же время Маленков понимал, что Рюмин дает в МВД показания, которые неуклонно вели к аресту Игнатьева, а его арест и показания, в свою очередь, могли в скором времени привести к краху Маленкова (причем вне зависимости от того, кто бы стал новым министром внутренних дел после Берии). Поэтому, начиная с конца мая, заговорщикам было необходимо использовать любую возможность для свержении Берии. Такая возможность вскоре представилась - отъезд Берии в Берлин 18 июня 1953 года для подавления там антисоветских выступлений. Вернулся Берия из Берлина через неделю, 25 июня. Видимо, в течение этой недели к заговору привлекли Хрущева, а через него - Булганина.

Перед Булганиным как министром обороны и Хрущевым как секретарем ЦК была поставлена задача по привлечению к заговору военных, которые должны были блокировать дивизии МВД, расположенные под Москвой, и предотвратить попытку отбить Берию силами Министерства внутренних дел. А вариант вмешательства частей МВД исключать было нельзя, так как было очевидно, что вслед за Берией своих чинов, званий и даже свободы лишатся многие силовики, единственным шансом на спасение которых будет попытка отбить Берию и «раскрыть» заговор против него.

Булганин привлек к участию в заговоре маршала Жукова. В своих воспоминаниях, часть из которых была издана в книге «Берия: конец карьеры» под редакцией Владимира Некрасова, Жуков утверждает, что Булганин вызвал его 26 июня в Кремль, незадолго до проведения Президиума ЦК, и в присутствии Маленкова, Молотова, Микояна и «других членов Президиума» поставил задачу ареста Берии. Жуков должен был вместе с Москаленко, Неделиным, Батицким и адъютантом Москаленко дожидаться условного сигнала в комнате помощника Маленкова, в то время как в кабинете Маленкова проходило заседание Президиума ЦК.

В этом же сборнике Некрасова опубликованы воспоминания генерала Москаленко. Согласно им, Хрущев вызвал Москаленко в Кремль и приказал явиться с оружием (что являлось крайним нарушением пропускного режима Кремля, о чем не мог не знать Москаленко). Позже Булганин, позвонив Москаленко, подтвердил приказ, исходивший от Хрущева, секретаря ЦК. По описанию Москаленко, Булганин провез его в Кремль в своей машине, которая не подлежала досмотру, что позволило им провезти в Кремль оружие. Далее Москаленко описывает, что на другой машине в Кремль приехали Жуков, Брежнев, Шатилов, Неделин, Гетман и Пронин. Все вместе они собрались перед кабинетом Маленкова, где перед ними выступили Хрущев, Булганин, Маленков и Молотов, которые объявили, что им предстоит через несколько часов арестовать Берию на заседании Президиума ЦК.

Жукову и Москаленко была поставлена задача ввести войска в Москву, чтобы блокировать возможные действия со стороны Внутренних войск. При этом оставалась опасность того, что командиры дивизий могли не выполнить приказ или выполнить его в неполном объеме, учитывая тот факт, что приказ о вводе войск в Москву и возможных столкновениях с дивизиями МВД, вероятнее всего, был отдан устно. Еще одной проблемой, которую необходимо было решить, была нейтрализация военных, которые могли выступить в защиту Берии. В первую очередь следовало решить вопрос с командующим войсками Московского военного округа генерал-полковником Павлом Артемьевым, который до армии работал в системе МВД–НКВД и в конце 30-х годов был командиром дивизии Дзержинского.

В итоге для решения обеих проблем с 26 июня под Тверью (180 км от Москвы) были организованы командно-штабные учения Московского военного округа (МВО). Таким образом, и командующий МВО Артемьев, и командиры Кантемировской и Таманской дивизий были под официальным предлогом устранены из Москвы. По мнению Андрея Сухомлинова, это позволило Булганину впоследствии отдавать приказы (вероятнее всего, устные) о вводе войск в Москву не непосредственным командирам этих дивизий, а их заместителям, которые по определению должны были задавать меньше вопросов по поводу приказа министра обороны. Забегая вперед, можно сказать, что Артемьев, узнав о том, что 26 июня в Москву введены войска, вернулся к утру 27 июня, однако его уже не пустили в штаб МВО, так как он был снят с должности.

Итак, заговор был технически полностью готов к 26 июня 1953 года. Именно на этот день было назначено заседание Президиума Совета Министров СССР, на котором должен был присутствовать Берия, только что вернувшийся из Берлина.

Арест 26 июня

26 июня 1953 года вместо запланированного заседания Президиума Совета Министров, на котором, по воспоминаниям Серго Берия, должно было обсуждаться дело товарища Игнатьева, состоялось заседание Президиума ЦК. Что в действительности происходило на том заседании, точно не известно, так как стенограмма не велась, а участники заседания и лица, которые были свидетелями ареста Берии или участвовали в нем, оставили очень разные воспоминания, которые часто противоречат друг другу. Со слов Хрущева, Маленков открыл заседание и предложил обсудить важные партийные вопросы, после чего Хрущев выступил с большой критикой Берии и предложил вывести его из партии. Маленков при этом, по словам Хрущева, пребывал в растерянности и даже не поставил вопрос на голосование, а просто нажал секретную кнопку и вызвал в зал заседания военных, которые арестовали Берию.

По словам Дмитрия Суханова, помощника Маленкова, которые приводит в своей книге Владимир Карпов, первым на заседании выступил Маленков и сразу же поставил вопрос об аресте Берии. «За» проголосовали только Маленков, Первухин и Сабуров, «против» - Молотов, Ворошилов и Каганович, а Хрущев, Булганин и Микоян воздержались. После этого, по сигналу Маленкова, вошли военные, при которых все единогласно проголосовали за арест Берии. При этом, как утверждает Суханов, Жуков предложил Маленкову арестовать и Хрущева с Булганиным - как людей, бывших в сговоре с Берией. Суханов также добавляет, что в кабинете Берии (не уточняется, в каком именно, но, видимо, в кремлевском) был позже найден листок, на котором было написано слово «Тревога» (этот лист впоследствии оказался у Суханова), и, по словам Суханова, Берия на следствии признался, что это было предупреждение от Хрущева и Булганина, которые участвовали в заговоре Берии против Маленкова.

Версия, изложенная Сухановым, кажется странной по двум причинам. Во-первых, Андрей Сухомлинов, который в 2000 году был в составе комиссии по реабилитации Берии и ознакомился со всеми материалами 45 томов уголовного дела, не сообщает ни о каких признательных показаниях Берии об участии Хрущева и Булганина в заговоре вместе с Берией. Во-вторых, Хрущев и Булганин, если они хотели предупредить Берию и любым способом избежать его ареста, могли бы избрать и более тонкий ход, чтобы его проинформировать.

Еще одним важным свидетелем тех событий является Молотов. В своих воспоминаниях, записанных Феликсом Чуевым, Молотов отводит Хрущеву главную роль в организации заговора против Берии, при этом именно Хрущев, по словам Молотова, привлек самого Молотова к заговору. Хрущев и Молотов изначально хотели просто снять и исключить Берию из состава Президиума ЦК, а уже непосредственно перед самым заседанием приняли решение о его аресте. При этом интересно отметить, что Молотов в своих воспоминаниях уточняет, что после открытия заседания он выступал с обвинениями в адрес Берии в числе первых, сам Берия тоже получил слово и защищался, а в конце заседания просил, чтобы его не исключали из Партии.

Интересным для анализа документом является черновая записка, найденная в архиве Маленкова. В ней излагается критика Берии и предлагается снять его с поста министра внутренних дел, вместо него назначить Круглова, а Берию назначить министром нефтяной промышленности. На документе есть приписка: «Из архива Маленкова по описи № 179» .

Еще одно свидетельство о существовании плана назначении Берии министром нефтяной промышленности приводит в своих мемуарах Анастас Микоян. Он вспоминает, что именно Хрущев привлекал его к заговору против Берии 26 июня по дороге в Кремль (их дачи были недалеко друг от друга). По свидетельству Микояна, Хрущев сказал, что он уже переговорил с Маленковым и Молотовым и они приняли решение снять Берию с поста министра внутренних дел и назначить его министром нефтяной промышленности. Эти два свидетельства позволяют сделать предположение, что у заговорщиков была программа-минимум, которая заключалась в отстранении Берии с поста министра внутренних дел и поста заместителя Председателя Совета Министров, де-факто - в устранении от высшей политической власти. Однако что-то пошло не так, и была задействована программа-максимум, которая включала арест Берии военными, суд и расстрел. Либо Берия 26 июня, когда получил слово, начал угрожать своим политическим противникам и просто так сдавать политические позиции не захотел, либо еще до заседания Президиума ЦК 26 июня 1953 года Берия был убит. Эта версия будет подробно рассмотрена ниже.

Очень интересны воспоминания маршала Жукова о тех событиях. Необходимо отметить, что в самих мемуарах, которые вышли отдельной книгой при жизни Жукова, нет упоминания о его участии в аресте Берии. Мемуары посвящены в основном Великой Отечественной войне. Однако в других книгах, которые вышли пос­ле смерти Жукова, приводятся рассказы, записанные свидетелями со слов Жукова. В своей книге Владимир Карпов анализирует два рассказа Жукова о тех событиях, изложенные в книгах «Берия: конец карьеры» и «Жуков: полководец и человек» 1988 года. Карпов приходит к выводу, что даже во многих важных деталях о событиях 25 и 26 июня две версии Жукова противоречат друг другу. Например, кто именно отдавал приказ об аресте Берии, где это происходило, как именно происходил арест и так далее.

Итак, согласно мемуарам Жукова, Хрущева, Молотова, Микояна и Суханова, через несколько часов после начала заседания Берия был арестован военными во главе с Жуковым и Москаленко, которые вошли в зал заседания, когда Маленков нажал на секретную кнопку. Арестованного Берию через несколько часов на одной из машин членов Президиума в наручниках и в сопровождении военных вывезли на московскую гарнизонную гауптвахту «Алешинские казармы». Берию не поместили в тюрьму или следственный изолятор, потому что заговорщики боялись, что держать его в системе МВД слишком опасно. По воспоминаниям Москаленко, 27 июня на гауптвахту приезжали заместители Берии по МВД Круглов и Серов с целью допросить Берию. Однако Москаленко их не пустил к Берии, сославшись на устный приказ Жукова. В этот же день Берию перевели в бункер при Штабе Московского военного округа, где он пробыл до суда. Во двор, где находился бункер, поставили усиленную охрану, состояшую из офицеров штаба МВО и четырех танков.

Юрий Мухин, проанализировав воспоминания Хрущева, Молотова, Кагановича, Москаленко, Жукова и Суханова и сопоставив факты, изложенные в них, приходит к выводу, что по всем важным деталям ареста Берии 26 июня показания участников событий не совпадают. Мухин полагает, что на самом деле Берия не был арестован 26 июня в Кремле, а участники событий врут о произошедшем. Возможным объяснением такого расхождения в свидетельствах Мухин считает версию, согласно которой Берия был убит 26 июня 1953 года. И хотя фактов, подтверждающих версию об убийстве, меньше, чем фактов в пользу версии об аресте Берии в Кремле, эти факты необходимо также привести.

Другим возможным объяснением принципиальных расхождений в воспоминаниях участников событий является то, что кто-то из них хотел преувеличить свою роль в заговоре, а кто-то - приуменьшить. К тому же, некоторые детали заговора могут изображать заговорщиков в невыгодном свете, поэтому они в своих мемуарах и опускают или перевирают их.

Версия об убийстве Берии 26 июня

Первым версию об убийстве Лаврентия Павловича Берии в его особняке в Москве 26 июня 1953 года высказал его сын Серго Берия. В своих мемуарах и интервью он приводит следующие факты.

Заседание Правительства 26 июня отменили, и его отец в этот день был дома. Сам Серго во второй половине дня 26 июня находился в кабинете Бориса Ванникова, руководителя атомного проекта, когда ему позвонил летчик-испытатель Амет-Хан Султан, с которым он был хорошо знаком по работе, и сообщил, что в доме Лаврентии Берии была перестрелка. Серго Берия и Борис Ванников, приехав к особняку Берии, чтобы выяснить детали произошедшего, обнаружили там БТР и группу военных. При этом один из охранников Лаврентия Берии сообщил Серго, что солдаты после перестрелки вынесли из дома закрытый брезентом труп.

Слова Берии о том, что он и Ванников ездили в тот день домой к Лаврентию Берии, где узнали о вооруженном вторжении, подтверждает генерал Петр Бургасов, академик Академии медицинских наук СССР, главный государственный санитарный врач СССР в 1965–1986 годы. Он свидетельствует, что видел в тот день, как Серго Берия и Борис Ванников во второй половине дня неожиданно уехали из Кремля. Позже в этот день Бургасов зашел к Ванникову и спросил о причинах неожиданно отъезда в середине рабочего дня. На что Ванников сообщил Бургасову, что он ездил домой к Лаврентию Берии и стал свидетелем того, что дом окружили военные, стекла кабинета Берии были разбиты пулями, а сам Берия, по всей видимости, был убит.

Серго Берия в своих мемуарах также приводит ряд свидетельств других лиц, которые якобы подтверждали, что Лаврентий Берия был убит до суда, который состоялся в декабре 1953 года. В частности, слова маршала Жукова: «Если бы твой отец был жив, я был бы вместе с ним...» , слова Николая Шверника, кандидата в члены Президиума ЦК, который входил в состав специального суда над Берией: «Могу одно тебе сказать: живым я твоего отца не видел. Понимай, как знаешь, больше ничего не скажу» , слова другого члена суда над Берией, Михайлова, который во время разговора намекнул Серго Берии, что в зале суда сидел двойник, а не сам Лаврентий Берия.

Юрий Мухин в своей книге «Убийство Сталина и Берия» в подтверждение версии об убийстве приводит слова Николая Байбакова, который был в 1953 году министром нефтяной промышленности и членом ЦК КПСС. По словам Мухина, он был знаком с Байбаковым и в одном из телефонных разговоров в 90-е годы прямо спросил его, знал ли он о том, что во время июльского Пленума ЦК в 1953 году Берия был уже убит. На что Байбаков ответил: «Нет, я тогда ничего не знал. Но факт в том, что он оказался убитым» .

Еще одним интересным свидетельством об убийстве Берии в его особняке являются воспоминания генерал-лейтенанта Андрея Веденина, которые были опубликованы в 1997 году в еженедельнике «Неделя» и которые приводит в своей статье Александр Кочуков. По свидетельству Веденина, Круглов (заместитель Берии по МВД) приехал на армейскую базу (скорее всего, 27-го гвардейского стрелкового корпуса) в первых числах июня и поставил задачу на проработку варианта ликвидации Берии. В течение следующих нескольких недель группе, в которой состоял Веденин, поступали агентурные материалы на Берию. Было разработано несколько сценариев ликвидации: «Автокатастрофа», «Особняк». В итоге рано утром 26 июня группа получила приказ на ликвидацию Берии в его особняке в Москве. В тот день Круглов позвонил Берии и договорился о том, что ему привезут секретные документы, которые будет сопровождать вооруженная охрана из трех человек. Под видом охраны группа ликвидаторов была пропущена в дом Берии, где и совершила его убийство.

Как видно из всех приведенных свидетельств, версия об убийстве Берии 26 июня 1953 года в его особняке тоже имеет право на существование. Следуя логике этой версии, в заговоре против Берии участвовали военные и заместитель Берии по МВД Круглов, которые были привлечены основной группой заговорщиков в начале июня 1953 года. Как будет показано ниже, материалы уголовного дела над Берией также вызывают много вопросов и могут являться косвенными подтверждениями того, что 26 июня 1953 года Берия был убит.

Однако даже среди исследователей и свидетелей той эпохи нет однозначного мнения на счет версии об убийстве Берии 26 июня. Елена Прудникова, Юрий Мухин, Абдурахман Авторханов и Арсен Мартиросян считают, что Берия действительно был убит в тот день. Юрий Жуков, Андрей Сухомлинов и Павел Судоплатов придерживаются позиции, что Берия был арестован.

Первые действия заговорщиков
после ареста Берии

Еще до ареста Берии у него на даче была отключена вся связь. Как отмечает Сухомлинов, заместитель Берии по МВД Серов руководил 26 июня операцией по изолированию охраны Берии и выключению связи. Также еще до ареста Берии, в середине дня 26 июня, были подняты по тревоге Кантемировская и Таманская дивизии, командиры которых, как уже отмечалось выше, были в этот день на учениях. Сухомлинов приводит в своей книге воспоминания ветеранов-кантемировцев. В 14 часов 26 июня временно исполняющему обязанности командира Кантемировской дивизии Парамонову позвонил Булганин и, ничего не объясняя, приказал поднять три танковых полка и через 40 минут войти в Москву с полным боекомплектом. Когда части вошли в Москву, один полк занял позицию на Ленинских горах, другой перекрыл Горьковское шоссе, чтобы блокировать внутренние войска, третий полк занял позиции около вокзалов, почты и телеграфа. В это же время девяносто танков Таманской дивизии окружили Кремль и заняли позиции в центре Москвы. В воздух также по тревоге были подняты военно-воздушные силы Московского военного округа. Как отмечает Сухомлинов, командование войсками в Москве велось уже Жуковым и Москаленко. В итоге никакого сопротивления армейские части не встретили и через три дня вернулись на базы.

Таким образом, можно сделать вывод, что первая и самая важная часть плана по ликвидации Берии удалась. Он был арестован и конвоирован на военный объект - московскую гарнизонную гауптвахту «Алешинские казармы», а действия со стороны его сторонников из МВД и армии были успешно блокированы силами Таманской и Кантемировской дивизий при поддержке войск МВО.

Сразу же после ареста Берии 26 июня издается Указ Президиума Верховного Совета СССР «О преступных антигосударственных действиях Берии», который подписывают Председатель Президиума Верховного Совета Ворошилов и секретарь Пегов. В преамбуле документа указано, что Президиум Верховного Совета СССР рассмотрел сообщение Совета Министров СССР об антигосударственных действиях Берии, направленных на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала. Этим Указом Берию лишают всех наград и должностей, снимают со всех постов и лишают полномочий депутата Верховного Совета. В этом Указе от 26 июня дело «о преступных действиях Л. П. Берия» уже предлагается передать на рассмотрение Верховного суда СССР. Как отмечает Сухомлинов, еще не возбуждено уголовное дело, не начато следствие, а дело уже собрались передавать в Верховный суд.

Вместе с Берией в следующие несколько дней были арестованы несколько человек, которым позже предъявили обвинения в антигосударственном заговоре: Меркулов, министр государственного контроля СССР, Деканозов, министр внутренних дел Грузинской ССР, Кобулов, заместитель министра внутренних дел СССР, Мешик, министр внутренних дел Украинской ССР, Гоглидзе, начальник 3-го управления МВД СССР, Влодзимирский, начальник следственной части по особо важным делам МВД СССР.

Следующим шагом заговорщиков в политическом уничтожении Берии стала организация следствия. Кандидатура действующего Генерального прокурора Григория Сафонова не устроила заговорщиков, и 29 июня он был заменен Романом Руденко, который до этого занимал пост прокурора УССР. Как отмечают свидетели и исследователи той эпохи, Руденко политически был близок к Хрущеву. Интересно отметить, что в Постановлении Президиума ЦК о назначении Руденко Генеральным прокурором его обязывают приступить к расследованию антипартийной и антигосударственной деятельности Берия «с учетом данных на заседании Президиума ЦК указаний» . Это является явным свидетельством вмешательства заговорщиков в ход расследования «дела Берии».

30 июня Руденко возбуждает уголовное дело, в рамках которого организуется следствие, а 3 июля дает санкцию на арест Берии. Таким образом, восемь дней (с 26 июня по 3 июля 1953 года) Берия находился под арестом незаконно (это не говоря уже о том, что арестован он был в результате заговора с участием военных).

После того как заговорщики организовали арест Берии и ближайших к нему людей из МВД, они стали проводить политику «чистки» силового министерства. Павел Судоплатов вспоминает, как 27 июня 1953 года в МВД прошло совещание всех руководителей самостоятельных отделов и управлений МВД, на котором председательствовали Круглов и Серов. Они сообщили об аресте Берии и еще нескольких человек, которые имели с ним «преступную связь» , и обязали сотрудников МВД сообщить Круглову о всех известных провокационных шагах Берии. Впоследствии из МВД стали увольнять всех, кто был в той или иной степени связан с Берией. В частности, тех, кто был арестован по делу Абакумова, но восстановлен Берией в МВД в марте 1953 года. Одновременно с этим в МВД возвращались кадры бывшего министра государственной безопасности Игнатьева, уволенные Берией в марте 1953 года. Руководство МВД подготовило 22 августа 1953 года докладную записку в Президиум ЦК на имя Маленкова и Хрущева, в которой описывало мероприятия в МВД по «искоренению последствий вражеской деятельности Берия» . Со своих должностей были сняты десятки генералов, их заместители и помощники. Часть из них, включая Павла Судоплатова, были сразу же арестованы. Упоминая арест Судоплатова, интересно отметить, что его вызывали на Президиум ЦК, где Маленков, Молотов, Булганин и Хрущев настойчиво рекомендовали ему клеймить Берию и выставить его единственным организатором политических убийств в СССР и за рубежом. Судоплатов отказался делать это в явной форме, сказав, что Берия действительно давал ему приказы на организацию политических убийств, однако такие же приказы он получал и от других «инстанций», в число которых входили Молотов, Хрущев и Булганин. Судьба Судоплатова после этого была решена.

Позже, по показаниям арестованных в 1953 году сотрудников МВД, было создано еще одно уголовное дело - «дело Рапава, Рухадзе и других», по которому проходили бывшие министры госбезопасности Грузии Рапава и Рухадзе, их заместители, а также высшие сотрудники силовых ведомств Грузии. В сентябре 1955 года они были осуждены и почти все расстреляны. Параллельно были созданы и более мелкие дела, обвиняемыми в которых проходили сотни генералов и полковников МГБ–МВД. Как отмечает Сухомлинов, уголовные дела в МВД тянулись еще несколько лет, и делалось это умышленно, чтобы ослабить силовое министерство и держать его в постоянном напряжении и под контролем со стороны партии.

Пленум 2–7 июля 1953

После того как заговор был успешно реализован, и началось следствие, заговорщикам было необходимо совершить «политическое убийство» Берии, а именно - созвать срочный Пленум ЦК и объяснить руководству партии, какие конкретные преступления совершил Берия и какой будет новая конфигурация политического олимпа СССР. Пленум проходил шесть дней: со второго по седьмое июля 1953 года. Стенографический отчет этого Пленума не издавался в открытых источниках и был засекречен до 1991 года.

Основным докладчиком на Пленуме был Маленков, тема его доклада была следующая: «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия». В первую очередь Маленков обвинил Берию в попытке поставить МВД над партией и правительством, а точнее, «поставить ЦК и Правительство под контроль МВД» . В доказательство этого приводилась политика Берии в национальных республиках, в которых Берия стремился усилить роль местных национальных кадров в МВД и пытался противопоставить их местным секретарям ЦК. Далее Маленков упомянул о том, что Берия через персональную охрану лидеров страны вел за ними систематическую слежку. Следующим пунктом обвинения со стороны Маленкова стала международная политика Берии, а именно - попытка нормализации отношений с Югославией в обход ЦК и намерение Берии прекратить строительство социализма в ГДР. Далее Маленков упомянул о массовой амнистии заключенных и сказал, что эта мера была правильной, но Берия использовал ее в своих целях. При этом сами цели Маленков не раскрыл. Последним обвинением Берии в речи Маленкова было то, что Берия ответственен за «неправильные и ошибочные характеристики» Молотова и Микояна, данные им Сталиным на XIX съезде партии.

Закончив с обвинениями Берии, Маленков перешел к выводам и урокам, которые партия должна была извлечь, учитывая, что опасность подчинения партии власти МВД кроется не только в личности Берии. Во-первых, Маленков предложил укрепить руководящую роль партии и повысить значение партийного руководства в работе государственного аппарата. Во-вторых, чтобы уменьшить роль МВД, оно должно было полностью перейти под контроль партии через подчинение ЦК КПСС и Правительству СССР. Далее Маленков призвал к повышению революционной бдительности в рядах партии. Для этого он предлагал оценивать партийных работников не только с точки зрения их деловых качеств, но и с учетом их преданности партии и советскому народу и умения подчиниться воле партии. Четвертым выводом в докладе Маленкова было усиление партийной воспитательной работы, в частности, чтобы коммунисты «всей душой, умом и сердцем усвоили существо великого революционного учения Маркса–Энгельса–Ленина-Сталина.., его колоссальную преобразующую силу» . Последним выводом была незыблемость принципа коллективности и сплоченности партийного руководства, а именно его Центрального Комитета.

Анализируя выступление Маленкова, нельзя не прийти к выводу, что в своей борьбе с Берией он сделал большую ставку на партийный аппарат. Как отмечалось в предыдущих главах, Маленков ранее вел политику уменьшения роли партии или даже отстранения партии от власти. Соответственно, с его стороны это был разворот на 180 градусов. И именно для этого ему нужна была поддержка Хрущева, влияние которого в партии было значительно укреплено - в сентябре 1953 года он был назначен Первым секретарем ЦК КПСС. Основные претензии Маленкова к Берии сводились к его национальной политике и усилению роли объединенного Министерства внутренних дел, на которое Берия мог опереться в борьбе с партией и лично с Маленковым для продвижения своей национальной и международной политики. Обвинения в «натаскивании» Сталина против Молотова и Микояна, конечно же, несостоятельны. Маленков пытался официально «обелить» и увеличить политический вес Молотова и Микояна и заручиться их поддержкой.

После доклада Маленкова начались прения, в которых первым выступил Хрущев. Интересно, что в своем выступлении Хрущев несколько раз противоречил сам себе. Хрущев начал с того, что у него были опасения по поводу Берии и его действий как министра объединенного МВД еще перед смертью Сталина. Однако тогда Хрущев, по его словам, не решился открыто высказать свои опасения, потому что Хрущев боялся проиграть политическую борьбу («Товарищи могли сказать: воспользовался смертью товарища Сталина и сразу вносит раскол и смятение в руководство партии» ). Далее Хрущев обвинил МВД и МГБ в плохой работе потому, что этими министерствами за последние 10 лет не было раскрыто ни одного реального заговора, а были только сфабрикованы «дутые» политические дела, в частности, «дело врачей» и «мингрельское дело». При этом в вину Берии Хрущев ставил то, что, реабилитируя людей, проходивших по этим фальсифицированным делам (то есть де-факто исправляя ошибки в работе министерства), Берия возвращал им звания и давал высокие должности в МВД. Тем самым, по мнению Хрущева, он окружал себя людьми, на которых мог опереться, чтобы поставить партию под контроль МВД.

Следующим пунктом обвинения Берии со стороны Хрущева была попытка или намерение Берии разделить государственную и партийную власть. В доказательство этому Хрущев приводит ранее упомянутое высказывание Берии венгерскому премьер-министру Ракоши о роли ЦК. В своем выступлении Хрущев говорил о том, что МВД стал властью, параллельной партийной и государственной, с опорой на которую Берия хотел «уничтожить партию» . Хрущев также обвинил Берию в абсолютно неправильной национальной политике в советских республиках и желании ликвидировать ГДР. Интересно отметить, что Хрущев также упомянул массовую амнистию, проведенную Берией, и назвал ее «дешевой демагогией» , целью которой было поднятие авторитета Берии. Хрущев отметил и то, что Берия прослушивал высших руководителей СССР, а также пытался настроить их друг против друга. В конце своего выступления Хрущев подчеркнул, что необходимо усилить роль партии и особенно партийный контроль за МВД.

В своей речи Хрущев не только использовал различные уничижающие определения и сравнения для описания Берии (например, сравнил его с Гитлером), но и пытался свалить на Берию все ошибки последних лет, например ответственность за массовые репрессии. Интересными для анализа являются также слова Хрущев а о том, что «...при решении вопроса о Берии все мы были единодушны - товарищ Маленков, товарищ Молотов, товарищ Булганин, товарищ Каганович и все другие товарищи» . Закончил свое выступление Хрущев словами, что после «изгнания» Берии «ленинско-сталинское руководство» укрепится, а партия дальше пойдет «по пути, указанному Лениным и Сталиным» .

После Хрущева выступил Молотов. Говоря о преступных действиях Берии, он в самом начале своего выступления подчеркнул, что Берия стремился перенести центр принятия властных решений от партии к государственному аппарату. Первым примером такой политики Молотов назвал предложение о назначении на сессии Верховного Совета Маленкова Председателем Совета Министров, которое исходило не от секретаря ЦК Хрущева, а от Берии. Другим примером Молотов назвал идею Берии издавать решения Президиума ЦК КПСС не за подписью одного из секретарей ЦК, а просто Президиума ЦК КПСС. Третьим примером игнорирования Берией Президиума ЦК, который привел Молотов, было то, что обсуждение вопросов международной политики перешло в Президиум Совета Министров и перестало обсуждаться в Президиуме ЦК. Этим, по мнению Молотова, «отстранились от обсуждения международных вопросов тт. Ворошилов, Сабуров, Первухин, которые не входят в состав Президиума Совета Министров» . То, что Молотов уделил этому такое внимание, да еще и в самом начале своей речи, является свидетельством того, что он уже на этом Пленуме предлагал политический союз Хрущеву с опорой на партийный аппарат для борьбы с Маленковым. Более того, упомянув о факте назначения Маленкова на пост Председателя Совета Министров по предложению Берии, Молотов делал явную попытку использовать политическую дружбу Маленкова и «врага народа» Берии для последующей политической борьбы с Маленковым.

Далее в своей речи Молотов критиковал Берию за его капитуляцию перед империалистическими державами и «чуждую партии» позицию по Германии. Национальная политика Берии была охарактеризована Молотовым как направленная на увеличение националистических настроений в республиках СССР. В своей речи Молотов также указал на то, что Берия имел негативное влияние на Сталина, что привело к ухудшению товарищеской атмосферы в ЦК уже в конце 30-х годов и к тому, что «пленумы ЦK перестали собираться по нескольку лет» . В этих словах Молотова видно его стремление переложить всю вину, которую партия могла теоретически предъявить «старой гвардии большевиков» (Молотову, Ворошилову, Кагановичу) и самому Сталину, на Берию.

Из других выступлений на пленуме интерес вызывают речи Кагановича, бывшего члена политбюро Андреева, министра металлургической промышленности Тевосяна и Булганина. Булганин, как и предыдущие выступающие, обвинил Берию в попытке нанести удар ленинско-сталинской национальной политике, в буржуазной позиции по ГДР, в использовании МВД для захвата власти. Интересным представляются его слова о тех, кто именно, по мнению Булганина, сыграл главную роль в разоблачении и аресте Берии: «товарищ Маленков, Хрущев и Молотов, которые хорошо организовали это дело и довели его до конца» . На эту фразу Булганина Хрущев, сидевший в Президиуме, сразу отреагировал и попросил Булганина не умалять своей роли в организации свержения Берии.

После Булганина слово получил Каганович. В начале выступления он упомянул, что во время решения об аресте Берии находился на Урале и явной роли в «решении» по поводу Берии не играл. Его сразу же поправил Маленков, который сказал, что Каганович «безоговорочно, сразу же принял такое же решение, как и мы все» . Касаясь национального вопроса, Каганович обвинил Берию в том, что он уменьшал роль русского народа и старался натравить нации, проживающие в СССР, друг на друга. Делал всё это Берия, по мнению Кагановича, чтобы остановить коммунистическое строительство в СССР и совершить буржуазное перерождение государственного строя. Также упомянул Каганович о том, что Берия пытался выстроить «систему противопоставления МВД партии» . В речи Кагановича, однако, в отличие от других выступающих был еще один важный пункт критики Берии. По словам Кагановича, Берия еще во время похорон Сталина «начал свергать мертвого Сталина» , а после смерти Сталина стал его дискредитировать, изображать его неприятными и оскорбительными словами. Каганович сказал, что из-за Берии имя Сталина стало сходить со страниц печати. При этом Каганович заметил, что действительно был перегиб в культе личности Сталина и Сталин сам упрекал Политбюро за это, но это не означает, что нужно «сделать крутой перегиб в другую сторону, в сторону замалчивания таких вождей, как Сталин» . По мнению Кагановича, Берия хотел не исправления отдельных аспектов курса, который проводился при Сталине, а его полной ревизии.

Мысль Кагановича о предательстве Берией Сталина продолжил в своем выступлении Андреев. Андреев обвинял Берию в том, что он начал дискредитировать имя Сталина и «наводить тень на величайшего человека после Ленина» , чтобы самому легче прийти к власти. Андреев также возмущался действиями Берии в разоблачении сфальсифицированных политических дел, которые бросали тень на Сталина. Дальше Андреев заявил, что этими действиям Берия хотел похоронить имя Сталина, а также «преемника товарища Сталина - товарища Маленкова» . На эту фразу Маленков сразу же возразил, что все они (не уточнив, кто именно) являются преемниками Сталина, и одного преемника у Сталина нет. На что Андреев ответил Маленкову: «Вы являетесь Председателем Совета Министров - пост, который занимал товарищ Сталин» . После чего, как свидетельствует стенограмма Пленума, были «бурные аплодисменты» .

Следующим выступал Тевосян. Он также упомянул о попытках Берии очернить имя Сталина в записках МВД по «делу врачей» и «мингрельскому делу», которые были разосланы всем партийным организациям и в которых указывалось, что избиения арестованных производились по прямому указанию Сталина. Тевосян также еще раз отметил, что после смерти Сталина его имя начало исчезать из печати. При этом он, ссылаясь на выступление Кагановича, связал это именно с действиями «мерзавца Берии» . В конце выступления Тевосян заверил Пленум, что «имя нашего учителя товарища Сталина навсегда останется в сердцах членов нашей партии и всего народа» , а партия, сплотившись вокруг ленинско-сталинского Центрального Комитета партии, пойдет по намеченному Лениным и Сталин пути к коммунизму.

Из выступлений Кагановича, Андреева и Тевосяна, а также по той поддержке Пленума, которую получали их слова о Сталине, видно, что у членов партии вызывала недовольство политика в отношении Сталина, проводимая в СССР после его смерти. Виновным в проведении этой политики Каганович, Андреев и Тевосян попытались объявить Берию. Однако решение о приостановке политики возвеличивания Сталина в том масштабе, как она проводилась до этого, как минимум разделяли Маленков и Хрущев. Еще 10 марта 1953 года на Президиуме ЦК Маленков выступил с критикой советской печати и потребовал «прекратить политику культа личности» . При этом секретарь ЦК по пропаганде Поспелов должен был контролировать прессу, а Хрущев отслеживать все материалы, которые публиковались о Сталине.

Можно предположить, что Берия также как минимум не был против такой политики. Во-первых, потому что он никоим образом не выражал недовольство, во-вторых, так как в записках МВД действительно говорилось об участии Сталина в фальсификации дел, а в-третьих, так как это давало Берии и Маленкову несомненные политические выгоды: можно было списать на Сталина не только ошибки в политике СССР в начале 50-х, но и шаги, направленные Сталиным против Берии и Маленкова, на «позднего» Сталина, который много болел и который отошел от принципа коллективного руководства. Более того, критика Сталина позволяла наибольшим образом ослабить позиции «старой большевистской гвардии» - Молотова, Кагановича и Ворошилова.

Маленкову необходимо было противодействовать наметившейся на Пленуме с подачи Кагановича попытке отменить курс на десталинизацию, которую в легкой форме начали проводить уже с марта 1953 года. Иначе, во-первых, Маленков мог быть позже обвинен в пособничестве Берии в осквернении имени Сталина, а во-вторых, возникала возможность опасного усиления Молотова, Ворошилова и Кагановича. Именно поэтому в заключительном выступлении на Пленуме Маленков осудил попытку остановить критику Сталина. Маленков упомянул выступления Андреева и Тевосяна, при этом явно умолчав о Кагановиче. Маленков не только раскритиковал культ личности Сталина, который «в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры» , но и предложил записать в решение этого Пленума, что культ личности являлся в последние годы «отступлением от марксистско-ленинского понимания вопроса о роли личности в истории» . Маленкова короткой фразой поддержал Хрущев, который, однако, детально не раскрыл своего отношения к культу личности.

Можно сделать предположение, что, критикуя на этом Пленуме культ личности Сталина, Маленков помимо целей, изложенных выше, хотел также обезопасить себя от увеличения роли главы партии. А роль главы партии и самой партии непременно возрастала, так как Маленков оперся на поддержку партийного аппарата (и, в частности, Хрущева) для успешного устранения Берии. Маленков не зря много говорил на Пленуме о «коллективности» нового руководства, при котором первенство принятия ключевых решений оставалось бы за государственными должностями, в частности за Председателем Совета Министров. Маленков, говоря о повышении роли партии, ни разу не сказал, что центр политической силы должен перейти от государственных структур к партийным.

Также очевидно, что на этом Пленуме первенство в политических позициях оставалось за Маленковым. Он открывал и закрывал Пленум, его называли преемником Сталина. Все выступающие ссылались на тезисы его доклада, подчеркивая их правильность и важность. Пост Председателя Совета Министров также явно признавался на Пленуме главным. Очевидно, что Молотова не устраивал такой расклад политических сил, и он, де-факто, начал на Пленуме первую атаку на Маленкова как Председателя Совета Министров и предложил поддержку Хрущеву в борьбе с Маленковым с опорой на партийный аппарат.

По итогам Пленума 7 июля 1953 года было единогласно принято постановление «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берии». Берия был выведен из состава Президиума ЦК и исключен из партии. Постановление было разослано во все партийные организации страны в виде закрытого письма. 10 июля «Правда» опубликовала Информационное сообщение о Пленуме ЦК КПСС, в котором сообщалось о разоб­лаченных на Пленуме антипартийных и антигосударственных действиях Берии.

Анализируя выступления на Пленуме, можно подтвердить сделанное ранее предположение о том, что основную роль в заговоре против Берии сыграли Маленков, Молотов, Хрущев и Булганин. Это они проговаривали явно в своих речах. При этом объективных доказательств существования заговора Берии против коллективного руководства они не приводят. Скорее, наоборот - создается впечатление, что коллективному руководству не нравилась политика Берии, но они боялись вступить с ним в полемику и поэтому решили вероломно его арестовать. В своих выступлениях они не приводили никаких весомых фактов о существовании заговора Берии. На Пленуме о роли военных в заговоре против Берии они также умолчали. Жукова, тем не менее, перевели из кандидатов в члены ЦК.

Политическая критика Берии на Пленуме сводилась к следующим пунктам. Во-первых, к его попытке за счет усиленного МВД перенести центр принятия решений от партийного аппарата в государственный аппарат или вовсе в МВД. Во-вторых, в «неправильной» национальной политике увеличения роли республик. В-третьих, в попытке ликвидации построения социализма в ГДР. При этом еще одним из итогов Пленума стало то, что Берию делали виновным во всех без исключениях ошибках, совершенных политическим руководством СССР в последние годы. Берия оказался виновен в том, что в Политбюро при жизни Сталина появились разногласия, что Сталин критиковал Молотова и Микояна, что не собирались пленумы ЦК. Это позволяло членам коллективного руководства снять с себя всю вину и ответственность за свои ошибки и переложить их на Берию.

Еще одним из итогов Пленума стало возвращение Игнатьева в ЦК и де-факто снятие с него всех обвинений в участии в фальсификации политических дел. Это также выводило Маленкова из-под удара со стороны нового министра внутренних дел (и тех, кто мог с ним потенциально объединиться) в обвинении о причастности к «ленинградскому делу» и «делу Еврейского антифашистского комитета».

Таким образом, Маленков как основной заговорщик смог добиться всех своих целей. Он политически уничтожил своего главного оппонента. Он смог снять с себя все обвинения в участии в политических репрессиях. Маленков остановил национальную политику Берии, направленную против «унитарного» советского государства. Он смог протащить через Пленум решение о продолжении критики «культа личности» для борьбы с Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым. Однако цена победы была также очень большая. Значительно усилилась роль партийного аппарата и Хрущева. Маленков в лице Берии потерял важного союзника в борьбе с партаппаратом. Против самого Маленкова начал образовываться союз Молотова и Хрущева с опорой на партию и Секретариат ЦК.

Следствие и суд по делу Берии

Политическое убийство Берии окончательно состоялось на Пленуме 2–7 июля 1953 года. После этого никаких шансов на оправдательный приговор и на помилование он уже не имел. Следствие и суд были последними, чисто техническими этапами заговора по свержению Берии. Тем не менее, некоторые обстоятельства того, как именно они проходили, представляются важными.

Первым таким обстоятельством является то, что уголовное дело Берии до сих пор является засекреченным. Как уже отмечалось ранее, Андрей Сухомлинов, заслуженный юрист Российской Федерации, бывший военный прокурор, входил в 2000 году в состав комиссии по реабилитации Берии и ознакомился со всеми материалами 45 томов его уголовного дела. В 2004 году он выпустил книгу «Кто вы, Лаврентий Берия», в которой с юридической точки зрения проанализировал ход следствия и законность приговора Берии.

Дело на Берию завели 30 июня, постановление об его аресте было выписано 3 июля, при этом процедура регистрации арестованного, которую проводил следователь прокуратуры СССР Цареградский, была проведена с грубейшими нарушениями закона. В анкете отсутствуют отпечатки пальцев Берии, а также фотографии в профиль и анфас. При этом в деле есть фотография Берии в 3/4, на которой он запечатлен очень спокойным, если не сказать расслабленным. Копию страницы анкеты арестованного с фотографией Берии можно найти в книге Сухомлинова.

Андрей Сухомлинов объясняет неправильность составления анкеты арестованного тем, что в штабе МВО у военных не было опыта оформления документов на арестованного. Поэтому, например, фотограф не знал, какие фото нужны для подобных документов. Однако при этом очень сложно объяснить отсутствие отпечатков пальцев, так как на последней странице анкеты заключенного, где располагается фотография и где должны быть отпечатки пальцев, присутствует текст «отпечаток указательного пальца правой руки (от одной кромки ногтя до другой)» . В любом случае возникает вопрос, как мог упустить такое прокурор Цареградский и Генеральный прокурор Руденко? Они в полной мере обладали необходимыми знаниями и не могли не знать и не заметить, что анкета оформлена с грубейшими нарушениями. Более того, такая ошибка давала впоследствии повод любому человеку усомниться в правильности ведения следствия. Елена Прудникова объясняет эти и другие существенные ошибки в уголовном деле Берии тем, что он сам был убит 26 июня, а в бункере МВО находился двойник Берии.

Как пишет Сухомлинов, период нахождения Берии в бункере штаба МВО с 27 июня по 23 декабря 1953 года нигде не описан, и о пребывании Берии там можно судить только по воспоминаниям очевидцев и материалам уголовного дела.

Следующим уникальным фактом в деле Берии является то, что Генеральный прокурор Руденко составил лично около тридцати допросов Берии. Как замечает Сухомлинов, который сам является военным прокурором, это исключительное явление, так как задачей Генерального прокурора является организация следствия и контроль над ходом его исполнения, а не участие в непосредственных допросах. Возможным объяснением может являться то, что Маленков, Молотов и Хрущев боялись либо определенных показаний, которые может дать Берия, либо того, что он может сговориться с другим прокурором и убедить его в том, что произошел государственные переворот. Эта версия, однако, не очень убедительна, так как, во-первых, в допросах участвовали и другие прокуроры, например, Цареградский. А, во-вторых, в других подобных делах, где могли «всплыть» ненужные показания (например, как происходило на допросах Судоплатова), прокуроры и следователи просто не включали такие показания в материалы дела. В-третьих, первый допрос Берии состоялся 8 июля, после окончания Пленума, когда он уже был «политически мертв», поэтому убедить кого-либо в своей правоте он вряд ли мог.

В рамках уголовного дела Берии не было проведено ни одной очной ставки ни с одним из подозреваемых, ни с одним из свидетелей. Очная ставка не проводилась даже в тех случаях, когда подозреваемые и свидетели противоречили друг другу и, таким образом, нельзя было точно установить, кто говорит правду.

Помимо прочего против Берии выдвигалось обвинение в моральном разложении. Фактом для подтверждения этого был список охранника Берии Саркисова, в котором фигурировали контактные данные и имена 200 женщин. При этом следствием рассматривался только один-единственный эпизод по этой части обвинения - изнасилование 16-летней гражданки Дроздовой В. С. в 1949 году. Согласно материалам уголовного дела, 11 июля 1953 года Валентина Дроздова обратилась к Генеральному прокурору СССР с заявлением о том, что была изнасилована Берией в 1949 году. При этом, как отмечает Сухомлинов, ее «собственноручное заявление нигде не зарегистрировано, никаких резолюций и иных отметок на нем нет, об уголовной ответственности за заведомо ложный донос (в те годы это тоже было предусмотрено) она не была предупреждена» . Саркисов выступал свидетелем по этому эпизоду. Он подтверждал факт изнасилования Берией Дроздовой и то, что от Берии у нее родился ребенок, а один раз она делала аборт (при этом Берия устраивал ее в Кремлевскую больницу). Допрос Саркисова и Дроздовой, по мнению Сухомлинова, был составлен так непрофессионально, что не позволяет точно установить, имело ли место изнасилование или нет. Тем не менее, именно в такой форме данный эпизод был передан следствием в суд, который признал Берию виновным по данному пункту обвинения. Приговор суда впоследствии был также усилен следующим абзацем: «Судебным следствием установлены также факты иных преступных деяний Берия, свидетельствующих о его глубоком моральном падении. Будучи морально разложившимся человеком, Берия сожительствовал с многочисленными женщинами, в том числе связанными с сотрудниками иностранных разведок» . Часть про иностранные разведки обсуждать не имеет смысла, никаких доказательств этому в деле нет, но важно отметить, что сожительство с женщинами, а также утрата морального облика не являлись уголовными преступлениями даже по тем временам, а значит, не могли считаться судом преступлениями.

Причиной, почему подобные обвинения попали в материалы уголовного дела и суда, является то, что 17 сентября 1953 года Президиум ЦК КПСС издал Постановление, в котором Президиум ЦК поручал Генеральному прокурору с учетом правок, принятых на заседании Президиума, доработать проект обвинительного заключения. Более того, тем же Постановлением члену ЦК Суслову поручалось «принять участие как в подготовке Генеральным прокурором СССР проекта обвинительного заключения по делу Берия, так и проекта Сообщения Прокуратуры СССР» . 10 декабря 1953 года Президиум ЦК утвердил проект обвинительного приговора, представленный Генеральным прокурором СССР Руденко. В том же Постановлении утверждалось, что обвинительное заключение по делу Берии должно быть разослано «для ознакомления членам и кандидатам в члены ЦК КПСС, а также первым секретарям обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик» . То есть заговорщики Маленков, Молотов и Хрущев явным образом участвовали в работе следователей и корректировали работу прокуратуры даже в составлении обвинения. Сухомлинов как военный прокурор отмечает, что обвинительное заключение написано не в стиле прокуратуры, а так, как будто является партийным документом, изданным под редакцией ЦК.

Еще более интересным фактом в уголовном деле Берии является то, что на девяносто процентов все листы уголовного дела являются не подлинниками, а машинописными копиями, заверенными майором административной службы Главной военной прокуратуры Юрьевой. Получается, что почти все материалы дела являются перепечатанными позже текстами без подписи следователя и арестованного, но с подписью майора Юрьевой, которая «заверила» правильность копий. Сухомлинов очень удивлен этому обстоятельству и даже делает вывод, что «ни один прокурор не позволит представить ему дело без оригиналов. Это неписаное правило прокуратуры. И нарушил его Руденко» .

После завершения следствия в декабре 1953 года для рассмотрения дела Берии Указом Президиума Верховного Совета СССР была учреждена специальная судебная процедура, которая была разработана в 1934 году в связи с убийством Кирова и применялась для рассмотрения дел о терроризме. Суд над Берией и другими обвиняемыми проходил в штабе МВО. Было назначено восемь судей, из которых только двое (Е. Л. Зейдин и Л. A. Громов) были профессиональными судьями, а остальные представляли различные структуры: Конев и Москаленко - армию, Н. А. Михайлов - партию, Н. М. Шверник - профсоюзы, М. И. Кучава и К. Ф. Лунев - МВД. Председателем специального судебного присутствия был маршал Конев. Заседания этого временного органа проходили с 18 по 23 декабря 1953 года.

Как уже было отмечено выше, по одному делу с Берией проходили Мешик, Меркулов, Деканозов, Кобулов, Влодзимирский и Гоглидзе. Причем они все содержались в Бутырской тюрьме, откуда каждый день привозились в «зал суда», в штаб МВО. В ходе суда велись допросы обвиняемых, им также давалась возможность задать друг другу уточняющие вопросы. Согласно материалам уголовного дела, это была для них первая возможность встретиться вживую, так как очных ставок во время следствия не проводилось.

23 декабря 1953 года был вынесен приговор. Судебным следствием полностью подтверждались материалы предварительного следствия и обвинительного заключения. Всех обвиняемых признали виновными и приговорили к расстрелу. Берию суд признал виновным в измене Родине, организации антисоветской заговорщической группы в целях захвата власти и установления господства буржуазии, в совершении террористических актов против преданных Коммунистической партии и народу политических деятелей, а также активной борьбе против революционного рабочего движения в Баку в 1919 году. Оригинала приговора суда в материалах дела также нет, присутствует только машинописная копия, не подписанная судьями. Как отмечает Сухомлинов, «по правилам судебного делопроизводства во всех уголовных делах, на каком бы уровне они ни рассматривались, оригинал приговора должен храниться в материалах дела и должен быть подписан всеми членами суда» .

Приговор был приведен в исполнение в тот же день. При этом Мешика, Меркулова, Деканозова, Кобулова, Влодзимирского и Гоглидзе расстреляли в Бутырской тюрьме в 21:20, а Берию - в бункере штаба МВО в 19:50. Акт о расстреле Берии написан от руки и подписан Батицким, Москаленко и Руденко. В нем, однако, отсутствует подпись врача, который должен был констатировать смерть Берии. Согласно акту, исполнителем приговора был генерал-полковник Батицкий, а сам расстрел происходил в присутствии Генерального прокурора Руденко и генерала армии Москаленко. Тела шестерых расстрелянных в Бутырке были затем кремированы, о чем в уголовном деле имеется соответствующий акт. Акта о кремации тела Берии в уголовном деле нет, поэтому нельзя сказать, что именно произошло с его трупом.

Глава IV - Итоги переворота

Первым итогом свержения Берии с политического олимпа стала отмена всех его политических решений в области национальной и внешней политики. Как уже отмечалось выше, после устранения Берии в ГДР в июле прошел Пленум Социалистической единой партии Германии, в результате которого с учетом новой политики Москвы позиции Ульбрихта в СЕПГ были усилены, а курс на социалистическое строительство в ГДР продолжился. Национальные настроения в республиках, которым Берия начал придавать силу в 1953 году, были снова поставлены под партийный контроль, что остановило в этих республиках потенциальные центробежные тенденции.

Следующим итогом краха Берии стало то, что из него сделали главного и единственного виновного во всех ошибках высшего руководства страны, причем даже во время Сталина. Маленков и Хрущев, а также другие списывали на Берию все то, к чему сами они были причастны: создание «политических дел» и участие в массовых репрессиях. На десятилетия за Берией в партии и народе закрепился образ кровавого палача и коварного негодяя.

Другим важным следствием свержения Берии стало значительное ослабление роли силовых ведомств. Функции МВД–МГБ были значительно урезаны, им запретили вести контроль за деятельностью партийных органов. По сути МВД стало чисто исполнительным органом. Теперь силовое ведомство было поставлено под прямой контроль партии, то есть Центрального Комитета, что в реальности означало контроль со стороны Секретариата ЦК. Таким образом, партийный аппарат избегал практически любой угрозы со стороны силовых ведомств, так как теперь без одобрения партийного аппарата ни один член партии не мог быть арестован. Политику подчинения МВД сделали максимально гласной. Уже в начале июля 1953 года в «Правде» была опубликована статья, которая подробно описывала необходимость систематического контроля за МВД как в центре, так и на местах со стороны партийных организаций, потому что это «не только их право, но настоятельная и непосредственная обязанность» . В МВД произошла «чистка» бериевских кадров. Было уволено более сотни генералов и полковников. Если при Сталине и Берии МВД–МГБ обладало значительными возможностями и позволяло использовать их как средство политической борьбы за власть, то после июля 1953 года Маленков как главный претендент на власть был лишен возможности опереться на МВД–МГБ для политической борьбы с партийным аппаратом.

Контроль партии за МВД был не единственным изменением политической конфигурации в 1953 году. После свержения Берии политическая роль партии значительно возросла. Начавшаяся еще на пленуме попытка переноса центра принятия решений из государственной власти (Совета Министров) в партийный аппарат (Президиум ЦК) продолжилась и в итоге через несколько лет завершилась полной победой партаппарата. После июля 1953 года всё чаще стали появляться в печати и в выступлениях оценки «вредительской, антигосударственной и антипартийной деятельности Берии», которая была направлена на то, чтобы разграничить власть партийных и государственных органов. Отдельно нужно отметить, что возросла роль Секретариата ЦК.

При возрастании роли партии и Секретариата ЦК политический вес Хрущева, имеющего из всех секретарей ЦК самые сильные позиции, также значительно возрастал. Это является еще одним следствием свержения Берии. Как отмечают все исследователи той эпохи, с июля 1953 года Хрущев начал действовать гораздо активнее в борьбе за высшую власть. В августе 1953 года он восстановил «конверты», которые несколькими месяцами ранее отменил Маленков, и выплатил партийному аппарату всю «недополученную» разницу. Как отмечает Юрий Жуков, партаппарат начал усердно трудиться, чтобы еще больше усилить позиции Хрущева. В сентябре на Пленуме был введен пост Первого секретаря ЦК, на который выбрали Хрущева. Этот момент можно считать точкой уравновешивания государственной и партийной власти. Если в Президиум ЦК входили представители и государственной, и партийной ветвей власти, то теперь Секретариат ЦК стал главным органом власти партии, а Хрущев - главным выразителем интересов партии. В декабре 1953 года Хрущев стал также заместителем Председателя Правительства СССР.

Политическая позиция Маленкова ослабла. При всех существовавших разногласиях Берия был един с Маленковым в стремлении ослабить роль партии. Маленков лишился важного союзника. При этом против него самого уже начался сговор Молотова и Хрущева, которых, вероятно, уже тогда поддерживали Каганович и Ворошилов. Более того, Хрущев в ходе борьбы с Берией смог поставить в руководстве силовых ведомств своих людей, в МВД - Серова, в прокуратуру - Руденко.

Все это привело впоследствии к тому, что Хрущев в союзе с Молотовым и опорой на партийный аппарат через полтора года снял Маленкова с поста Председателя Совета Министров, а в 1957 году победил «антипартийную группу» Молотова, Маленкова, Кагановича и Шепилова (в которую на самом деле входили еще Булганин, Первухин и Сабуров) с помощью Жукова и Серова, опершись на секретарей обкомов и региональных членов ЦК. Через несколько месяцев Хрущев снял и Жукова. В итоге партийный аппарат одержал окончательную победу и стал главной властью в СССР.

Заключение

Анализ государственных переворотов и заговоров является очень сложной задачей, так как те, кто в результате приходит к власти, пытаются максимально скрыть истинные цели и методы переворота, реальные роли заговорщиков, а также причины участия каждого из них в заговоре.

В рамках данного исследования был подробно разобран «дворцовый» переворот, совершенный в июне 1953 года в СССР, в результате которого был снят со всех постов, арестован и впоследствии расстрелян один из основных претендентов на высшую власть в СССР, министр внутренних дел Лаврентий Павлович Берия.

Заговор против Берии происходил в контексте политической борьбы в высших эшелонах власти в СССР после смерти Сталина. В марте 1953 года наивысшую власть в стране получили Маленков, Берия, Хрущев, Булганин и Молотов, которые образовали «коллективное руководство», в основе которого лежала не общность целей и средств развития страны, а минимально-достаточный компромисс. Берия, ставший министром объединенного МВД, и Маленков, получивший пост Председателя Совета Министров, были главными претендентами на власть.

Берия в марте-июне 1953 года осуществил реформу МВД, провел массовую амнистию заключенных и начал процесс реабилитации по сфабрикованным политическим делам последних лет. Помимо этого, Берия активно включился в принятие политических решений во внешней политике Советского Союза и национальной политике в СССР - сферах, которые не были непосредственно в его компетенции. Его политическая программа носила черты либерализации силового аппарата СССР, политической и экономической либерализации в странах народной демократии, она включала идею объединения Германии и кардинального пересмотра национального вопроса в СССР в сторону бóльших свобод и прав национальных республик.

Такая активная политика Берии шла вразрез с интересами большинства членов коллективного руководства, в первую очередь, Молотова и Маленкова, которые, во-первых, были сторонниками «унитарного» советского государства, а во-вторых, не были готовы пойти на полное сворачивание курса на строительство социализма в Германии и странах Восточной Европы. При этом Маленков также опасался в скором времени быть обвиненным Берией в участии в фабрикации дел.

Основным заговорщиком против Берии выступил Маленков, к которому по идеологическим соображениям присоединился Молотов. Маленков и Молотов привлекли к заговору Хрущева и Булганина, а на последнем этапе подключили военных. У заговорщиков было несколько программ отстранения Берии от власти. В итоге, согласно официальной версии, Берия был арестован военными 26 июня 1953 года на заседании Президиума ЦК в Кремле, но существует и другая версия, согласно которой Берия 26 июня 1953 года был убит военными в своем особняке.

В день ареста Берии военные, привлеченные к заговору, ввели в Москву танки Таманской и Кантемировской дивизий, а также подняли в воздух военно-воздушные силы Московского военного округа, при этом сторонники Берии в армии были накануне отправлены из Москвы на учения.

После того, как заговор был успешно реализован, заговорщики совершили «политическое убийство» Берии на внеочередном Пленуме ЦК. Далее заговорщики организовали следствие и суд на Берией, деятельность которых полностью контролировали с помощью вновь назначенного Генерального прокурора Руденко, а также явным образом вмешиваясь в ход следствия. По решению суда, Берия был признан виновным в организации антисоветской заговорщической группы в целях захвата власти и установления господства буржуазии и 26 декабря 1953 года расстрелян (если он не был убит за полгода до этого - 26 июня 1953 года - в своем особняке).

Одним из итогов свержения Берии с политического олимпа стала отмена всех его политических решений в области национальной и внешней политики. Помимо этого, заговорщики создали вокруг Берии черный миф, в котором Берия изображался кровавым палачом и коварным негодяем, на которого списали все ошибки высшего руководства страны. Еще одним важным следствием свержения Берии стало то, что функции МВД–МГБ были значительно урезаны, а силовое ведомство было поставлено под прямой контроль партии. При этом роль партии была усилена, и начался процесс переноса центра принятия решений из государственной ветви власти в партийный аппарат.

В результате заговора Маленкову как основному заговорщику удалось уничтожить своего основного политического конкурента, однако цена победы оказалась для него слишком высокой: в течение следующих нескольких лет Маленков, а также Молотов, Каганович, Ворошилов, Булганин и Жуков проиграли борьбу за власть партийному аппарату, возглавлявшемуся Хрущевым.

Распространение материалов разрешено только со ссылкой на источник.

Исчадие ада, палач, интриган... Да просто он был представителем своего времени и своего круга, не хуже и не лучше остальных. Но почему демонизировали именно Лаврентия Берию ? В ходе биографического исследования мы выявили, что есть тому немало веских причин. Получается, что всем его соратникам к 1950-м стало выгодно списать на бывшего "маршала Лубянки" преступные ошибки и Сталина, и самой системы, к тому же, и реальные, и мнимые.

Во-первых, опытнейший чекист своей настырностью и вездесущностью в послевоенные годы просто разозлил коллег, не желающих вмешательства в их сферы, включая внешнюю разведку и боеспособность армии. Во-вторых, концепция Берии предполагала радикальные политические и экономические реформы, в которые не вписывался... коммунизм вместе со своими его строителями-большевиками. Прямая угроза советской партэлите, к тому же выполнявшей функции руководства государством. Более того, и после смерти ближайшего соратника Сталина его опала как нельзя кстати оказалась и для сторонников развенчания культа личности, и для защитников сталинизма. Первые подняли Берию на копьях идеологии с клеймом: "непосредственный сподвижник тирана". Вторые провозгласили: вот настоящий лиходей, творивший зло за спиной вождя!

Двуликость революционера, затем наркома и министра внутренних дел проявлялась всю жизнь. Несколько примеров. Став министром МВД, Берия секретным указом запретил избиения и пытки арестантов. А вот будучи НКВД-шником, он в 1938 году лично участвовал в избиениях резиновой дубинкой арестованного маршала Блюхера, причём, неизвестно зачем. От побоев маршал Блюхер 9 ноября умер. Берия для укрепления культа вождя устроил трогательную встречу Иосифа Сталина с его матерью Кеке Джугашвили, которая до того только и бранила сына за связь с антихристами - большевиками. Чтобы решить деликатное дело, Лаврентий Павлович отремонтировал дом женщины, выбелил в разговорах образ её сына так, что Кеке кинулась к своему Иосифу со слезами прощения. Исследователь Наталия Лескова побывала в родном селе Берии и там узнала от жителей драматическую историю сыновней неблагодарности. Лаврентий рано стал сиротой, его из сострадания взял к себе пожилой односельчанин Николай Кварцхелия. Он умер в сто с лишним лет бедным и одиноким, ему помогали выживать всем селом, а вот приёмный сын ни разу его не навестил и на могилу не приехал. Видать, очень уж он был занят подготовкой перестройки СССР.

Его планы можно назвать так, потому что были они не просто колоссальными, но и в корне другими, нежели цели социализма. В стенограмме 20 съезда КПСС (состоялся после расстрела Лаврентия Берии) слова Никиты Хрущёва: "Берия имел разработанный план ликвидации советского строя. То, что он не решался сделать при жизни товарища Сталина, он начал проводить после его смерти, начал дискредитировать политику величайшего Ленина". А вот цитата из расстрельного приговора Берии: "Став в марте 1953 года Министром внутренних дел СССР, подсудимый Берия, подготовляя захват власти и установление контрреволюционной диктатуры...В своих антисоветских изменнических целях Берия и его сообщники предприняли ряд преступных мер для того, чтобы активизировать остатки буржуазно-националистических элементов".

Можно принять формулировки его врагов за стандартную форму обвинения. Но даже сквозь них проглядывает намерение министра свергнуть большевизм и перейти к рыночной экономике в стране. Приведём этому фактологические подтверждения. После смерти Сталина главой правительства стал политически невзрачный Георгий Маленков, а Лаврентий Берия - первым заместителем Председателя Совмина СССР и главой реорганизованного МГБ. Невзирая на присутствие Маленкова, Берия задавал тон в руководстве СССР. За 4 месяца он успел инициировать хорошие дела: прекратил судебные преследования невиновных, не позволил переселить евреев в необжитые районы страны. Но главное, что затеял Берия - разделение властей на партийную и советскую. Как раз этот план могущественного министра переполошил партийцев, алогично, но комфортно сидевших в креслах правителей СССР. Берия предполагал откат к историческому замыслу: власть Советов в стране Советов . Это означало ослабление диктатуры идеологии, партию отстранили бы от непринадлежащих ей функций - управления внешней политикой, хозяйственной деятельности страны. Сослагательное наклонение таких интенций тогда уже начало внедряться в жизнь. Вопросы внешней политики Советского Союза стали обсуждать в Совмине, а не на Президиуме ЦК. А документы ЦК после Сталина уже никто лично не подписывал, хотя там председательствовал Маленков как глава исполнительной власти. Секретарю ЦК Хрущеву отныне поручалось вести только заседания секретариата, на это ли он претендовал, переждав Сталина?

Ну и вовсе спектакулярная акция: по инициативе Лаврентия Берии Президиум ЦК 9 мая 1953 года принял документ "Об оформлении колонн демонстрантов и зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных праздников", по которому отменялось наличие портретов партийного руководства на праздничных мероприятиях. После этого сфабриковать дело для ареста Берии сподобились за полтора месяца.

Намерения грандиозного реформирования запечатлены и документально - в докладных записках Берии, справках, проектах распоряжений и постановлений правительства. Планировалось самое крупное за историю страны снижение цен на товары народного потребления, отмена принудительных государственных займов у населения, отмена паспортных ограничений, отведение партии только полномочий в выработке идеологии и пропаганды, прекращение издания полного собрания сочинений Сталина, публикация более правдивой истории Великой отечественной войны, повышение роли национальных кадров в союзных республиках, освобождение правоохранительных структур от несвойственных им функций, реорганизация системы ГУЛАГа, сокращение строительства объектов силами заключенных и другие коренные преобразования внутри страны. Также в планах Берии было кардинальное изменение внешней политики. Например, помощь в объединении ГДР и ФРГ на буржуазно-демократических принципах, с отменой создания там колхозов и притеснения капиталистов. Ещё - дружба с Югославией, строившей социализм нэповского образца с неограниченным по времени допущением всех форм собственности. Стало ясно, что и в СССР партию, как Шурочку из "Служебного романа", "сошлют в бухгалтерию", всем заправлять и всеми командовать "на общественных началах" она уже не будет.

Расклад сил тогдашней партэлиты и нового начальника МВД, вздумавшего контролировать организации КПСС выглядит не в пользу Берии. Оправдался бы его расчёт на поддержку медицинской интеллигенции, выпущенных из лагерей политзаключённых, национальных лидеров республик и, особенно, на непереселённых евреев - вопрос мало прогнозируемый. Ради этих слоёв населения Берия воплотил свои первые проекты перестройки. Хотя, как выяснилось из его дневника (опубликован издательством "Эксмо" в 2012 году), автором идеи реабилитации по печально знаменитому "делу врачей" был Никита Хрущёв. Берия записал в дневнике: "И сразу надо взять темп. Мыкыта нажимает: "Врачей освободи". Говорит, напиши записку от МВД, примем. Надо освободить, а то и сам получишь пилюлю и не будешь знать когда и откуда. Теперь по всем линиям только успевай. Кобы нет, не спрячешься". Очевидно, что запланированные реформы не от большой заботы о человечестве, а извечное состязание за власть. Зато оборотная сторона той монеты - демократия. Но смогли бы люди в знак благодарности за новые веяния простить ему прежние кровавые дела? При нескольких депортациях целых народов "маршал Лубянки" поощрял наградами сотрудников, истреблявших людей, не поместившихся в выделенные вагоны. Он дал право чекистам пытать врагов революции. Нарком внутренних дел Берия директивой №169 обозначил функции заградотрядов. Поверить в долгосрочность его демократии сложно. Хотя, Хрущёв же угомонился в эпоху мирного строительства социализма, позволяя себе лишь стучать ботинком по трибуне, а не казнить на месте без суда. А в конце 1930-ых он, а не Берия за сверхусердие в "чистках" парткомов получил от Сталина записку: "Уймись, дурак!". Но об этом поговорим в одной из следующих публикаций.

В 1946 году Сталин назначил Абакумова министром госбезопасности, и это изменило соотношение сил в его окружении. В то время он тщательно скрывал свои истинные цели, и мы думали, что новые назначения в кремлевских верхах (Жданова перевел и из Ленинграда в Москву, Кузнецова ввели в секретариат ЦК, Родионов стал Председателем Совета Министров Российской Федерации) – всего лишь обычные малозначащие перестановки. Но это было не так. Сталин в очередной раз вводил новых людей в руководство, чтобы подчеркнуть свое превосходство над соперничающими группировками в Кремле. В 1946-1948 годах второй после Сталина голос в принятии партийных и правительственных решений был у Жданова.

Два эпизода проливают новый свет на борьбу за власть. Первый – дело о сокрытии фактов выпуска некачественной продукции в авиапромышленности; второй, связанный с первым, – отставка маршала Жукова и других героев войны. Началось все с обвинения главного маршала авиации Новикова и народного комиссара авиационной промышленности Шахурина в сокрытии дефектов на самолетах, что вызывало авиакатастрофы.

Абакумов, будучи главой военной контрразведки в 1945 году, сообщил о письмах летчиков, жаловавшихся на низкое качество самолетов. Когда его назначили министром госбезопасности, он по указанию Сталина возбудил уголовное дело против руководителей авиационной промышленности и Новикова, главкома ВВС, якобы скрывавших эти неполадки. Вопрос был весьма щекотливым. Сталин пришел в ярость, когда его сын Василий, генерал ВВС, и Абакумов сообщили, что высшие чины авиационной промышленности преднамеренно скрывали дефекты оборудования, чтобы получать премии и награды. Маленков по своему положению в Политбюро отвечал за промышленность и получил золотую медаль и звание Героя Социалистического Труда за выдающуюся работу в организации производства военной продукции.

Следствие показало, что число авиакатастроф с трагическими последствиями искажалось. В основном все эти случаи приписывались ошибкам летчиков, а не недостаткам оборудования. Перед войной за неудачи наказывали строжайшим образом. Когда Валерий Чкалов – летчик, совершивший беспосадочный перелет через Северный полюс в Америку, – погиб в авиакатастрофе в 1938 году, сотрудник, отвечавший за безопасность Чкалова, был арестован, и его расстреляли за халатность, которая привела к гибели народного героя.

Когда Сталин на совещании высших чинов МГБ в июле 1946 года спросил Абакумова: «Вина Новикова и Шахурина доказана. Какую меру наказания вы предлагаете?» – тот без промедления ответил: «Расстрел».

– Расстрелять просто: сложнее заставить работать. Мы должны заставить их работать, – неожиданно сказал Сталин.

Новикова и Шахурина арестовали, и Сталин потребовал получить от них признания для разоблачения военного руководства. Их признания были подшиты к делам маршала Жукова и других генералов и представляли серьезную угрозу для Маленкова. Эти признания Сталин использовал, чтобы снять маршала Жукова с должности своего заместителя и Главнокомандующего Сухопутными войсками в 1946 году. В приказе от 9 июня 1946 года, подписанном Верховным Главнокомандующим, Жуков обвинялся в «отсутствии скромности», «чрезмерных личных амбициях» и «приписывании себе решающей роли в выполнении всех основных боевых операций во время войны, включая те, в которых он не играл вообще никакой роли». Жуков был понижен в должности и назначен командующим Одесским военным округом. Приказ также гласил, что «маршал Жуков, чувствуя озлобление, решил собрать вокруг себя неудачников, командующих, освобожденных от занимаемых должностей, таким образом становясь в оппозицию правительству и Верховному командованию».

Эти обвинения были основаны на признаниях маршала Новикова, который под давлением был вынужден дать показания против Жукова. В письме Сталину он рассказал об амбициях Жукова и сообщил, что вел с ним «антисталинские разговоры», а также показал, что помогал ему скрыть, что он из семьи царского городового.

Снятие Жукова имело далеко идущие последствия. Это было началом кампании по развенчанию ряда военачальников – героев Великой Отечественной войны. Так Сталин хотел избавиться от потенциальных врагов. Вскоре адмирал Кузнецов, командующий Военно-Морским Флотом, был смещен, и в результате перестановки министром вооруженных сил стал Булганин. Он был не в состоянии справиться с серьезными проблемами мобилизации и изменений в структуре вооруженных сил. Я несколько раз сталкивался с ним в Кремле во время совещаний глав разведслужб. Его некомпетентность просто поражала. Булганин не разбирался в таких вопросах, как быстрое развертывание сил и средств, состояние боевой готовности, стратегическое планирование. Он не понимал, что диверсии на тыловых складских сооружениях гораздо важнее, чем прямое нападение на аэродромы. Обсуждая эти планы, Булганин спорил со мной и генералом Захаровым, начальником разведывательного управления Генерального штаба, утверждая, что вместо взрывов в Инсбруке, в Австрии – в районах, где находятся американские склады горючего, – гораздо результативнее было бы взрывать американские самолеты прямо на аэродромах в Германии и Франции. Он говорил, что это подорвет американский боевой дух и американцы не смогут пользоваться своими базами в Европе.

Булганин всеми средствами старался избегать ответственности за принятие решений. Письма, требующие немедленной реакции, месяцами оставались без подписи. Весь секретариат Совета Министров был в ужасе от такого стиля работы, особенно когда Сталин, уехав на Кавказ в отпуск, возложил исполнение обязанностей Председателя Совета Министров на Булганина. Берия лично обратился к Сталину с просьбой ускорить прохождение через Булганина документов по атомной бомбе, находившихся в секретариате Булганина. Сталин разрешил своим заместителям подписывать самые важные постановления в обход Булганина. Так в Совете Министров возник прецедент создания бюро по различным направлениям работы правительства.

Внешность Булганина была обманчива. В отличие от Хрущева или Берии Булганин, всегда прекрасно одетый, имел благородный вид. Позже я узнал, что он был алкоголиком и очень ценил балерин и певиц из Большого театра. У этого человека не было ни малейших политических принципов – послушный раб любого лидера. Сталин за преданность назначил его первым заместителем Председателя Совета Министров, а Хрущев за то же сделал его Председателем Совета Министров на смену Маленкову. Позднее, в 1957 году, когда Булганин вместе с Маленковым, Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым попытался сместить Хрущева, Никита Сергеевич на заседании партактива выдвинул против него оригинальное обвинение. «Он был сталинским стукачом. За это Сталин сделал его маршалом Советского Союза, – заявил Хрущев. – Конечно, после того, как мы раскрыли его антипартийное предательское поведение, мы лишим его звания и разжалуем». (Это рассказывал мне мой бывший заместитель, полковник Студников, который присутствовал на том заседании.)

В марте 1958 года Булганин был назначен председателем правления Госбанка, потом, три месяца спустя, отправлен на работу в ставропольский совнархоз, в область, где никому тогда не известный Михаил Горбачев начинал свою карьеру. Булганин в конце концов вышел на пенсию, и я встретил его в центре Москвы в начале 70-х в очереди за арбузами.

Назначив министром вооруженных сил Булганина, которого военные не уважали, Сталин достиг цели и стал вершителем судеб как настоящих командующих – таких, как Василевский, Жуков, Штеменко, Конев, Рокоссовский и Баграмян, – так и самого Булганина. Булганин никогда бы не взял на себя ответственность за любое серьезное решение, даже входящее в его компетенцию, хотя никто не мог ничего сделать без его резолюции. Таким образом, ни одна из сторон – ни истинные лидеры, ни дутая фигура – не могла действовать независимо друг от друга. Это поощряло вражду и соперничество между военными.

Абакумов арестовал генералов, близких к Жукову в Германии, по обвинениям, которые вначале казались неполитическими: растрата фондов и вывоз (для себя) ценностей, мебели, картин и драгоценностей из Германии и Австрии. Из опубликованных недавно архивных материалов видно, что из этих людей выбивали показания об антисталинских заявлениях Жукова. В 1944 году, во время войны, Сталин приказал, Богдану Кобулову, заместителю Берии, установить в московской квартире Жукова подслушивающие устройства. Прослушивание квартир Жукова и адмирала Кузнецова не дало результатов, на которые так надеялись. Однако некоторые известные маршалы и генералы были посажены в тюрьму, а часть из них расстреляна за антисталинские высказывания, записанные подслушивающими устройствами, или в связи с показаниями, которые были выбиты у них людьми Абакумова.

Жуков и Кузнецов, сохранив свое достоинство, открыто признали свои ошибки; Жуков «раскаялся» в том, что наградил орденом Красной Звезды знаменитую певицу Русланову. Хотя во время войны у него было такое право, в мирное время награждать мог лишь Верховный Совет.

Маршал Кулик и генерал Рыбальченко были расстреляны в 1959 году. Остальные сидели в тюрьме; их освободили после смерти Сталина. Новикова и адмирала Кузнецова восстановили в должности в 1951-1953 годах, и после смерти Сталина с них были сняты все обвинения. Жуков оставался на должности командующего военным округом, в 1952 году Сталин ввел его в состав ЦК. Лишь после марта 1953 года он был отозван обратно в Москву и назначен первым заместителем министра обороны.

Жуков, понятно, был настроен враждебно ко всему аппарату Министерства государственной безопасности. Ему было все равно, кто отдавал приказы следить за ним – Берия, Абакумов или Богдан Кобулов; они все лезли в его личную жизнь. Прослушивание квартиры Жукова было прекращено в 1953 году, после смерти Сталина, но возобновилось Хрущевым в 1957 году, а Брежнев продолжал прослушивание до смерти Жукова в 1974 году. Даже на пенсии Жуков оставался потенциальной угрозой для Хрущева и Брежнева, военным героем, который мог бы возглавить военную оппозицию, если бы его выдвинули военные.

Виктор Абакумов родился в 1908 году. Он занимал пост министра госбезопасности с 1946 по 1951 год. Это был высокий мужчина с копной темных волос и с сильным волевым лицом. Несмотря на то, что образования у него не было, он благодаря своему врожденному уму и твердости характера взобрался на самый верх. Его работа в ЧК начиналась с технического обеспечения операций, с агентами он дела не имел и занимался явочными квартирами, машинами. Позже, во время чистки 30-х годов, он сделал себе имя под началом Богдана Кобулова, заместителя Берии. Незадолго до войны Абакумова повысили: он стал заместителем народного комиссара внутренних дел. Когда Михеев, начальник военной контрразведки, застрелился в окружении под Киевом, Сталин заменил его Абакумовым, которому тогда было всего тридцать четыре года. В новой должности Абакумов отвечал за политическую благонадежность войск и борьбу с немецким шпионажем в вооруженных силах; вместе с тем он набирался опыта в вопросах разведки и контрразведки. Его нельзя было сравнить с Берией по профессиональным способностям, но деловая хватка сильно отличала его от остальных аппаратчиков.

Соперничество групп Маленкова – Берии и Жданова – Кузнецова

В декабре 1945 года Берия был освобожден от должности народного комиссара внутренних дел, которую занимал с 1938 года. Он уже не курировал органы безопасности, если это впрямую не касалось его основной работы: он руководил Специальным комитетом по проблеме No 1 – атомной бомбе и топливо-энергетическим комплексом.

Когда Абакумова в 1946 году назначили вместо Меркулова министром госбезопасности, он не был близок к Берии. Напротив, Сталин дал Абакумову указание собрать компромат на всех, в чьих руках была власть, в том числе на Берию. Абакумов смог доказать, что Маленков прекрасно знал о сокрытии неполадок в авиапромышленности, и в 1947 году Маленков получил выговор, был смещен с должности и временно сослан в Казахстан. Его вывели из Секретариата ЦК, а его обязанности перешли к Кузнецову, протеже Жданова. Абакумов и Кузнецов установили самые тесные дружеские отношения.

Однако спустя два месяца Сталин назначил Маленкова заместителем Председателя Совета Министров. Берия в то время поддерживал Маленкова и не скрывал, что они часто встречаются. Абакумов, со своей стороны, сообщал Сталину о том, что Маленков и Берия сочувствуют репрессированным руководителям авиапромышленности и военным. Абакумов ознакомился с документами милиции об охранниках Берии, хватавших на улице женщин и приводивших их к Берии, что вызывало жалобы мужей и родителей.

Расстановка сил в окружении Сталина была следующей: и Берия, и Маленков поддерживали тесные рабочие отношения с Первухиным и Сабуровым, занимавшимися экономическими вопросами. Все они входили в одну группировку. Они выдвигали своих людей на влиятельные должности в правительстве. Вторая группа, позднее получившая название «ленинградской», включала: Вознесенского, первого заместителя Председателя Совета Министров и главу Госплана; Жданова, второго секретаря ЦК партии; Кузнецова, секретаря ЦК, отвечавшего за кадры, в том числе и органов госбезопасности; Родионова, Председателя Совета Министров Российской Федерации; Косыгина, заместителя Председателя Совета Министров по легкой промышленности и финансам, выдвинутого в период подготовки и проведения денежной реформы (в 1948 году он был министром финансов), а после «ленинградского дела» переведенного на малопрестижную работу в Министерство легкой промышленности. Вторая группировка назначала своих людей на должности секретарей районных партийных организаций. Кузнецов в 1945 году выдвинул Попова, бывшего директора авиазавода, секретарем Московской парторганизации, и Попов стал членом Оргбюро ЦК и секретарем ЦК ВКП (б) одновременно. Жданов поощрял его попытки контролировать министров через выборы в Московский комитет партии. Жданов и Кузнецов осуществляли двойной контроль над членами правительства: через Попова и через Центральный Комитет (нечто подобное пытался сделать Ельцин, став секретарем Московского комитета партии. В этом одна из причин его конфликта с аппаратом ЦК).

Таким образом, членами правительства можно было манипулировать без вмешательства Берии, Маленкова и Первухина. Когда Жданов в 1948 году умер, Попов потребовал, чтобы министры как члены партии подчинялись ему, главе Московского комитета партии. Маленков, стремясь убрать Попова, интерпретировал это его требование как свидетельство «заговора» и появления «независимого» центра власти в Московской парторганизации. Мнение Маленкова было поддержано министрами, которые жаловались Сталину, что Попов постоянно вмешивался в их работу. Хрущев еженедельно присутствовал на заседаниях Политбюро в Москве и в те годы был близок к группе Берии и Маленкова.

Сталин поощрял это соперничество; он понимал, что при этом его власть не пострадает. Кроме того, Сталин сознавал, что борьба за власть внутри его старой гвардии давала ему возможность при первой же необходимости избавиться от них всех. Он всегда мог заменить их молодыми партийными работниками с мест, которые не имели опыта интриг наверху.

Во время этой борьбы за власть Сталин и Жданов начали кампанию «по борьбе с космополитами», чтобы укрепить изоляцию страны и выбить из интеллигенции любые посторонние идеологические влияния. Еще одной целью Сталина было укрепить позиции СССР в Восточной Европе и установить там, в основном, такой же режим, какой существовал в Советском Союзе.

Одновременно с этим победа Израиля в войне за независимость усилила среди советских евреев сознание собственной культурной общности.

Именно эта кампания позволила Сталину избавиться от давно раздражавших его лидеров Еврейского антифашистского комитета. Они настаивали на выполнении данных во время войны обещаний, о которых было известно за рубежом. Их столь нужные во время войны связи с влиятельными людьми на Западе стали достаточным подводом для того, чтобы Сталин решил уничтожить их. Немаловажную роль при этом сыграли антисемитские взгляды партийного руководителя.

Через год после того, как Черчилль в Фултоне, в 1946 году, произнес свою знаменитую речь и «холодная война» началась, немедленно последовало похолодание во всех аспектах советской интеллектуальной жизни, возникли так называемые научные дискуссии в биологии, литературной критике и лингвистике, философии, политэкономии. Обе кремлевские группировки использовали эту кампанию, каждая в своих интересах, пытаясь найти идеологические грехи у своих противников. Это было не просто противостояние евреев (космополитов) и правоверных коммунистов; суть кампании, скорее, была в кардинальной перетасовке кадров в научных и творческих кругах в интересах правящей верхушки.

Всем известно «дело биологов»: возникшие в 30-х годах споры по генетике быстро перешли из области науки в область политики. По одну сторону находились всемирно известные биологи, обосновавшие необходимость финансирования дальнейших исследований по генетике. Им противостояла группа карьеристов от науки, возглавляемая Трофимом Лысенко, который спекулировал марксистской идеологией. Он представил правительству картину бесперебойного снабжения продовольствием на основе достижений марксистской биологии, обещал через десять лет начало новой эры изобилия, открыто боролся против генетиков, утверждая, что они ставят палки в колеса прогресса.

Его обещания оказались блефом. Начались новые дебаты, статьи в научных журналах критиковали Лысенко и его последователей. Выдающиеся ученые писали в ЦК, вскрывая серьезные ошибки кремлевского биолога.

На должность заведующего Отделом науки ЦК КПСС Жданов выдвинул своего сына Юрия, который одно время был женат на дочери Сталина Светлане. Юрий Жданов поддерживал критиков Лысенко. При этом использовалась информация Абакумова из научных биологических кругов, полученная от заслуживающих доверия источников: академик Лысенко пытается обмануть правительство, голословно докладывая о своих достижениях в агробиологии, которые на самом деле отсутствуют. В своих письмах ученые говорили, что царствование Лысенко в агробиологии с 30-х годов и его неприятие любых исследований по генетике были губительными для научного прогресса.

Людвигов, начальник секретариата Берии в Совете Министров, рассказывал мне, как Жданов использовал эту ситуацию, чтобы усилить свое влияние в научных кругах. Он не был сторонником свободы научной деятельности, его не интересовали собственно научные вопросы – его скорее волновало расширение своего влияния. Выступления ученых против Лысенко помогали ему назначать своих людей на посты, контролирующие науку и промышленность.

Официальная линия в науке после смерти Жданова вновь начала склоняться к поддержке Лысенко и неприятию генетики. К сожалению, опубликованные работы о судьбе генетики в 40-х годах почти не упоминают, что внезапные изменения в официальном отношении к ученым-генетикам совпали с кардинальными изменениями в партийном руководстве, отвечавшем за науку, и во многом были вызваны ими.

Выборочные репрессии против военных руководителей в конце 40-х годов

В конце 40-х годов я подружился с Анной Цукановой, заместителем заведующего Отделом руководящих партийных органов, то есть, в сущности, заместителем Маленкова.

Я знал, что у моей жены была подруга Анна, но не встречался с ней, пока однажды они не пригласили меня на обед в ресторан «Арарат», в центре Москвы. Когда я приехал на обед, познакомился с Анной и узнал ее полное имя, то понял, что это заместитель Маленкова. Мне сразу же понравилась ее приятная внешность и длинная темная коса, уложенная на затылке, – настоящая русская красавица. Это было началом нашей длительной дружбы. Мы с Анной говорили как коллеги, знавшие круг обязанностей друг друга; оба мы имели доступ к секретным материалам, так что могли свободно обсуждать нашу работу. И сейчас, спустя более сорока лет, мы остаемся друзьями.

Анна часто говорила, что линия товарища Сталина и его соратника Маленкова заключается в постоянных перемещениях партийных руководителей высокого ранга и чиновников госбезопасности, не позволяя им оставаться на одном и том же месте более трех лет подряд, чтобы не привыкали к власти.

Сильное впечатление на меня произвели слова Анны о том, что ЦК не всегда принимает меры по фактам взяточничества, «разложения» и т. п. по докладам Комиссии партийного контроля и органов безопасности. Сталин и Маленков предпочитали не наказывать преданных высокопоставленных чиновников. Если же они причислялись к соперникам, то этот компромат сразу же использовался для их увольнения или репрессий.

Анна открыла мне, что руководство знало об издержках почти каждой крупной идеологической кампании, но цель, как говорил Маленков, оправдывала эти издержки. Сейчас очевидно, что та страшная цена, которую народ заплатил за идеологические кампании и чистки, была преступной ошибкой тогдашних правителей и подорвала всю систему.

Анна не подозревала, что открыла мне глаза на реальное положение дел в верхах, сказав, что ЦК знал: кампания против космополитов была раздута и преувеличена. Правда, она была уверена, что со временем эти ошибки будут исправлены.

Именно от нее я узнал, что сам Сталин принял решение о чистке грузинской партийной организации. Она сказала, что в ЦК все боялись предложить какие бы то ни было изменения в кадровом составе руководства грузинской компартии, так как вопрос затрагивал личные связи Сталина и это могло его задеть. Мы с Анной думали, что Сталин так отреагировал на взяточничество в Грузии. Теперь из архивных документов нам известно, что так называемое «мегрельское дело», одна из последних чисток, организована самим Сталиным.

В последние годы правления Сталина в небольшой круг руководителе и входили Маленков, Булганин, Хрущев и Берия, а Сталин всячески способствовал разжиганию среди них соперничества. В 1951 году в немилость попал Берия. Сталин приказал поставить подслушивающие устройства в квартире матери Берии, решив, что ни Берия, ни его жена не позволят никаких антисталинских высказываний, но его мать, Марта, жила в Грузии и вполне могла высказать сочувствие преследуемым мегрельским националистам. Берия был мегрел, а мегрелы не ладили с гурийцами, которым больше всего доверял Сталин. Дело мегрелов, в сущности, основывалось на сфабрикованных обвинениях и заговоре с целью отделения от Советского Союза. Сталин затеял это дело, желая избавиться от Берии. Он потребовал, чтобы Берия уничтожил своих самых верных товарищей. Делая вид, что он все еще доверяет Берии, Сталин предоставил ему редкую честь обратиться к партийному и государственному активу на праздновании тридцать четвертой годовщины Октябрьской революции 6 ноября 1951 года.

В 1948 году, за четыре года до грузинской чистки, Сталин назначил министром госбезопасности Грузии генерала Рухадзе. В годы войны тот возглавлял военную контрразведку на Кавказе. Его антибериевские настроения были общеизвестны. По личному приказу Сталина Рухадзе с помощью Рюмина, пользовавшегося дурной славой, собирал компромат на Берию и его окружение. Вначале была просто ежедневная слежка за грузинскими родственниками Берии. Берия не скрывал ни от Сталина, ни от Молотова, что дядя его жены, Гегечкори, – министр иностранных дел в меньшевистском правительстве Грузии в Париже; не скрывал и того, что его племянник сотрудничал с немцами, будучи во время войны в плену.

В конце 30-х годов, а потом после войны советская разведка занималась грузинскими эмигрантами во Франции. Наиболее успешной в этом отношении была работа офицера НКВД Вардо Максималишвили, бывшего секретаря Берии.

В то время в правительственных кругах ходили слухи о том, что сын Берии Сергей собирается жениться на Светлане Аллилуевой после ее развода с сыном Жданова. Секретарь Берии Людвигов, рассказавший мне эту историю во Владимирской тюрьме, говорил, что Нина, жена Берии, и сам Берия были решительно против этого брака. Берия знал, что его противники из Политбюро используют этот брак в борьбе за власть, что силы Сталина уже не те и если Берия свяжет себя со Сталиным семейными узами, то в случае смерти Сталина он будет обречен. Ситуация породила их взаимную неприязнь, и с этой точки зрения можно объяснить, почему в 1951 году Сталин приказал генералу Рухадзе продолжать расследование о взяточничестве грузинских чиновников-мегрелов. Надо заметить, что в Грузии в органах безопасности и на руководящей работе прослойка мегрелов была очень значительной.

Сталин приказал Рухадзе найти доказательства и выискать свидетельства зарубежных связей мегрелов Грузии, тогда он мог бы подытожить: «Этим мегрелам вообще нельзя доверять. Я не хочу, чтобы меня окружали люди с сомнительными связями за рубежом». Этого было достаточно, чтобы Рухадзе понял, что он должен сфабриковать заговор. Как рассказал мне писатель Столяров, работающий над книгой «Преторианцы», вскоре после этой встречи Рухадзе присутствовал на званом ужине, где, сильно выпив, прихвастнул, что он близок к Сталину и тот давал ему инструкции по проведению диверсий и похищений в Турции и Франции. На ужине также присутствовал министр внутренних дел Грузии Бзиава, мегрел, который на следующий день написал письмо только что назначенному министру госбезопасности Игнатьеву в Москву и в нем сообщил о поведении Рухадзе на ужине. Игнатьев доложил об этом Сталину. Сталин приказал показать это письмо Рухадзе и в его присутствии уничтожить письмо. Игнатьев предупредил Рухадзе, что, хотя тот и пользуется еще расположением Сталина, «нельзя позволять себе распускаться».

Следующим шагом Рухадзе был арест бывшего министра госбезопасности Грузии Рапавы, генерального прокурора Шония и академика Шария – члена мандатной комиссии Совета Национальностей Верховного Совета СССР, некоторое время работавшего заместителем начальника внешней разведки НКВД. Всех их обвинили в связях с эмигрантскими организациями через агента НКВД Гигелия, который вернулся из Парижа с женой-француженкой в 1947 году. Гигелия и его жена, невзирая на ее французское подданство, были арестованы по приказу Сталина, их пытали, чтобы заставить действовать по заранее продуманному сценарию.

«Мегрельское дело» как начало интриги Сталина по устранению Берии из кремлевского руководства

Так началась чистка грузинского руководства, тех, кто был близок к Берии. Кампания против взяточничества в Грузии переросла в обвинения в заговоре с целью отделения мегрелов от Советского Союза. Сталин пошел на это из-за личной неприязни к Берии и для того, чтобы лишить Берию основ его влияния в Грузии.

Сталин начал эту кампанию в 1951 году, вскоре после заметного роста популярности Берии в связи с успешной работой по атомной проблеме и проведением второго испытательного взрыва атомной бомбы. «Хозяин» знал, что это было особое достижение, потому что ядерное устройство не копировало американские образцы атомной бомбы, но вместо того, чтобы поощрить успех своего протеже, Сталин захотел, чтобы теперь этим делом занимался более зависимый от него человек.

Политбюро предложило Берии возглавить партийную комиссию по расследованию дела «мегрельских уклонистов», отправив его в Тбилиси, чтобы тот разоблачил «мегрельский национализм» и уволил своего ближайшего соратника, первого секретаря ЦК компартии Грузии Чарквиани, которого по приказу Сталина сменил давний враг Берии Мгеладзе. Берии, кроме того, пришлось закрыть мегрельские газеты.

В тот момент, когда Берия обращался к участникам торжественного заседания по поводу празднования годовщины Октябрьской революции, первый заместитель министра госбезопасности СССР Огольцов по приказу Сталина направил в Тбилиси к арестованным мегрелам группу следователей, чтобы получить признания, которые опорочили бы Берию и его жену Нину. Кроме того, Огольцов утвердил план оперативной разработки родственников и ближайшего окружения Берии. Мегрелы ни в чем не признались. Они полтора года провели в тюрьме, им не давали спать, их пытали, и Берия освободил их лишь после смерти Сталина. За восемь месяцев до своей смерти Сталин арестовал Рухадзе, который стал для него нежелательным свидетелем. Официально же его обвинили в обмане партии и правительства.

Теперь Кирилл Столяров прояснил мне ситуацию, в которую я попал в Грузии в 1951 (или 1952) году, когда Игнатьев приказал мне выехать в Тбилиси. Я должен был оценить возможности местной грузинской разведслужбы и помочь им подготовить похищение лидеров грузинских меньшевиков в Париже, родственников жены Берии, Нины Гегечкори. Докладывать я должен был лично Игнатьеву. Мне сообщили, что инициатива по проведению этой операции исходила из Тбилиси, от генерала Рухадзе, и Сталин лично ее одобрил. Рухадзе настаивал на том, чтобы грузинские агенты взяли эту операцию на себя. С этой идеей он прибыл в Москву и пошел на прием к Игнатьеву. Отправляясь обратно в Тбилиси, он пригласил меня лететь вместе с ним. Я предпочел поехать поездом.

То, что я увидел в Тбилиси, меня глубоко потрясло. Единственный способный агент с хорошими связями во Франции, Гигелия, сидел в тюрьме по обвинению в шпионаже и мегрельском национализме. Агентам Рухадзе нельзя было доверять; они даже отказались говорить со мной по-русски. Заместитель Рухадзе, планировавший поехать в Париж, никогда не был за границей. Он был уверен, что если привезет грузинским эмигрантам шашлык и корзину грузинского вина, устроит пирушку в самом знаменитом ресторане Парижа, то завоюет их расположение. Предлагали также послать в Париж делегацию деятелей культуры, но все понимали, что эти грандиозные планы маскируют желание Рухадзе отправить в Париж свою жену. Она была скромной женщиной и хорошей певицей, но могла представлять в делегации только Тбилисскую консерваторию. О планах мужа она не имела ни малейшего понятия.

Группа следователей из Москвы, занимавшаяся делом мегрелов, между тем радостно сообщила Рухадзе, что они уже почти установили связь между семьей Берии и арестованными националистами. Тогда в кабинете Рухадзе я заметил под стеклом на столе портрет молодого Берии – одного из его заклятых врагов. Рухадзе активно, стремясь угодить Сталину, пытался компрометировать сначала бывших подчиненных Берии по разведслужбе, а потом и его самого.

Любительский авантюризм Рухадзе испугал меня и я поспешил вернуться в Москву, чтобы доложить обо всем Игнатьеву. Он и его первый заместитель Огольцов внимательно выслушали меня, но заметили, что судить об этом деле надо не нам, а «инстанции», так как Рухадзе лично переписывается со Сталиным на грузинском языке. Сталин, однако, понимал, что Рухадзе и Рюмин становились опасны: вместо того чтобы просто добиваться признаний в измене, они в ходе следствия проявляли большой интерес к интригам в партийной и правительственной верхушке. Абакумов писал из тюрьмы Берии и Маленкову 11 октября 1952 года, что Рюмин интересовался внутренними отношениями в Политбюро, пользуясь информацией из совершенно секретных докладных, направлявшихся МГБ Сталину.

Сталин решил принести в жертву Рюмина и Рухадзе. Рухадзе вскоре посадили в Лефортово; Рюмина сняли с должности заместителя министра госбезопасности и уволили из органов в ноябре 1952 года. После смерти Сталина его арестовали, но, даже если бы Сталин был жив, он все равно бы его уничтожил.

После смерти Сталина Берия не выпустил Рухадзе из тюрьмы, но жертвы Рухадзе были освобождены. Рухадзе и Рюмин, оба находясь под арестом, закидали Берию письмами с просьбой об освобождении, обращаясь к нему как к «Великому Человеку». Три месяца спустя, когда Хрущев и Маленков арестовали Берию, эти письма впутали их в организованный якобы Берией заговор. Таким образом, Рухадзе был расстрелян в Тбилиси в 1955 году вместе со своими бывшими жертвами, которые вновь были арестованы за связь с Берией.

Скрытые мотивы и амбиции в конце 40-х – начале 50-х годов играли гораздо более важную роль в политических событиях, чем казалось в то время и кажется сейчас. Мы (те, кто видел все это и в результате страдал от этого) позже пришли к выводу, что партийная верхушка (Сталин и те, кто шел за ним) использовала кампании борьбы с космополитизмом и с последствиями культа личности только для того, чтобы убрать с дороги своих противников и оппонентов. Их целью было добиться абсолютной власти или ввести новые фигуры в свое окружение. Они рассчитывали, что Комитет партийного контроля и органы безопасности постоянно будут снабжать их компрометирующими материалами. Общим правилом было собирать компрометирующие факты против всех, а при необходимости использовать эту информацию. Я был и инструментом и жертвой этой системы.

Абакумов докладывал компрометирующий материал лично Сталину, и на основе этой информации Сталин мог шантажировать всю верхушку. После смерти Жданова нарушился хрупкий баланс власти. Сталин не позволил Жданову окончательно избавиться от Маленкова, когда тот оказался замешанным в скандальную историю с авиационной промышленностью; вместо этого он просто понизил его в должности, но оставил влиятельным членом Политбюро. Сталин заставил Маленкова «курировать» исправление ошибок в авиационной промышленности, зная, что Маленков будет лезть из кожи вон, боясь дальнейших разоблачений. Таким образом, он оставался на своем месте как противовес Жданову, чьи последователи вскоре поплатились.

От Анны Цукановой я узнал поразительные факты о «ленинградском деле», во время которого все люди Жданова и соперники Маленкова и Берии были осуждены и расстреляны. В 1949 году мы не знали об ужасающих обвинениях против них. В то время Анна мне сказала лишь, что Кузнецов и Вознесенский освобождены от своих постов, потому что замешаны в фальсификации результатов партийных выборов на Ленинградской городской партконференции. Дружба Кузнецова с Абакумовым его не спасла; Сталин проверил искренность Абакумова, заставив его уничтожить своего друга.

Мы должны помнить о том, что часто упускают из виду: о менталитете идеалистически настроенных коммунистов в конце 40-х – начале 50-х. Для нас самым ужасным преступлением высокопоставленного партийного или государственного деятеля была измена, но не меньшим преступлением была и фальсификация партийных выборов. Дело партии было священным, и в особенности внутрипартийные выборы тайным голосованием, которые считались наиболее эффективным инструментом внутрипартийной демократии. Поэтому, когда Анна рассказала мне, что партийные лидеры Ленинграда фальсифицировали результаты выборов на партконференции, эти люди для меня перестали существовать.

Кадровые перестановки в Кремле и органах безопасности в канун смерти Сталина

Конкретные подробности «ленинградского дела» оставались тайной для партийного актива; даже Анна не представляла тяжести обвинений. Теперь мы знаем, что их обвинили в попытке раскола компартии путем организации оппозиционного центра в Ленинграде. Одного из осужденных, Капустина, обвинили в шпионаже, но доказательства представлены не были.

Все это было сфабриковано и вызвано непрекращающейся борьбой среди помощников Сталина. Мотивы, заставившие Маленкова, Берию и Хрущева уничтожить ленинградскую группировку, были ясны: усилить свою власть. Они боялись, что молодая ленинградская команда придет на смену Сталину. Теперь мы знаем, что результаты подсчета голосов при тайном голосовании в Ленинграде в 1948 году действительно были сфальсифицированы, но осужденные не имели к этому никакого отношения. Политбюро в полном составе, включая Сталина, Маленкова, Хрущева и Берию, единогласно приняло решение, обязывающее Абакумова арестовать и судить ленинградскую группу, но, что бы ни писали в школьных учебниках по истории партии и что бы ни писал Хрущев в своих воспоминаниях, инициатором дела был не Абакумов. Действительно, его подчиненные под его руководством сфабриковали это дело, но Абакумов действовал в соответствии с полученным приказом.

Сначала всех арестованных обвинили в преступлениях средней тяжести. Например, Вознесенского – в утрате документов из секретариата и в семейственности: его младший брат и сестра занимали ответственные посты в Москве и Ленинграде. Косвенно это задело и Микояна: один из его сыновей женился на дочери Кузнецова.

«Ленинградское дело» оставалось тайной и после смерти Сталина, и даже я, хоть и был начальником самостоятельной службы МГБ, не знал о судьбе тех, кто погиб в безвестности.

Глава ленинградского МГБ генерал Кубаткин был репрессирован и расстрелян после закрытого суда. Теперь документы «ленинградского дела» частично опубликованы. Руки всех, кто был в тот период членом Политбюро, в крови, потому что они подписали смертный приговор обвиняемым за три недели до начала процесса в Ленинграде.

«Ленинградское дело» совпало также с резким развенчанием Молотова, который хоть и оставался членом Политбюро, был снят с поста министра иностранных дел в марте 1949 года. Его сменил Вышинский. Молотов очень тяжело переживал арест жены, Полины Жемчужиной, еврейки; сначала ее обвинили в превышении власти и утере секретных документов (которые могли украсть и по указанию Сталина). По приказу Сталина под принуждением следователей, чтобы скомпрометировать Жемчужину в глазах мужа и Политбюро, двух ее подчиненных заставили оболгать ее и признаться, что они были с ней в интимной связи. Она провела в тюрьме год, а потом ее выслали в Казахстан. Сталин надеялся получить от Жемчужиной компромат на Молотова. Ее арест держали в секрете, и я узнал о нем лишь перед самой смертью Сталина, когда Фитин, бывший в то время министром госбезопасности Казахстана, пожаловался мне, как тяжело лично отвечать за Жемчужину. Игнатьев все время запрашивал о ней, пытаясь узнать о ее связях с сионистами и послом Израиля в СССР Голдой Мейер. В январе или феврале 1953 года Фитина вызвал Гоглидзе, первый заместитель министра госбезопасности, и приказал перевести Жемчужину на Лубянку. Фитин понял, что главной целью всего этого было обвинить Молотова в связях с сионистами, и забеспокоился, что изменения в руководстве могут коснуться тех, кто работал с Молотовым, в том числе и его.

В то время, в конце 1952 – начале 1953 года, мы не знали, что Сталин открыто выступил против Молотова и Микояна на Пленуме ЦК. Сталин объявил их заговорщиками. Он обвинил Молотова в том, что тот уступил перед шантажом и давлением со стороны империалистических кругов, подразумевая, что Жемчужина (хотя ее имя не было упомянуто) имела отношение к сионистскому заговору и тайным связям с Голдой Мейер.

Сразу после пленума от Молотова потребовали вернуть из секретариата МИДа в канцелярию Сталина оригиналы документов по Пакту Молотова – Риббентропа, включавшие секретные протоколы. С того дня и до тех пор, когда в 1992 году их опубликовали, они хранились в секретных архивах Политбюро. Я не исключаю возможности того, что Сталин собирался предъявить Молотову обвинение в прогерманских симпатиях или заискивании перед Гитлером во время этих тайных переговоров.

В сентябре 1950 года Дроздов, заместитель министра госбезопасности Украины, был переведен в Москву. Мы знали друг друга почти тридцать лет. Моя жена дружила с его женой. Приехав во Львов, чтобы найти руководителя подпольной ОУН Шухевича, я жил у Дроздова на даче недалеко от города. В Москве Дроздова поставили во главе Специального бюро No 2 МГБ СССР, которое должно было заниматься тайной слежкой и похищением сталинских врагов внутри страны – как реальных, так, как я теперь понимаю, и выдуманных.

Вначале Абакумов и Огольцов решили, что заниматься подобными операциями, как в стране, так и за рубежом, будет мое бюро по диверсиям и разведке, а Дроздов будет моим заместителем, так как Эйтингон впал в немилость. Это не устраивало Абакумова, он так организовал работу, что внутренние операции поручили Дроздову. У Дроздова не было связей в Москве, но ему доверили эти щекотливые дела. Первое его задание было проконтролировать надежность системы по подслушиванию и убедиться, что наши «жучки» не обнаружены. Именно тогда от Дроздова я узнал, что в 1942 году Сталин приказал Богдану Кобулову, заместителю Берии, установить подслушивающую аппаратуру в квартирах маршалов Ворошилова, Буденного и Жукова. Позже, в 1950 году, к этому списку были добавлены имена Молотова и Микояна. Существовали грандиозные планы по тайному подслушиванию всех телефонных разговоров в руководстве ЦК, но это было исполнено только во времена Брежнева, когда техника достигла необходимого уровня.

Дроздов был рад, что он не вовлечен ни в какие похищения по приказу Сталина, но его подчиненным дважды приходилось работать на Главное управление контрразведки: они должны были заговаривать на улице с иностранными дипломатами, которые встречались с русскими писателями, и затевать потасовки. Первое, что сделал Берия, став министром внутренних дел после смерти Сталина, – уволил Дроздова, поскольку тот слишком много знал о внутренних интригах и потому, что он был в плохих отношениях с Богданом Кобуловым. Увольнение Дроздова в пятьдесят лет было просто спасением для него, хоть и казалось тогда крахом: иначе он был бы арестован вместе с Берией.

В июле 1951 года арестовали Абакумова. В последний год его работы на посту министра, особенно в последние девять месяцев, он был абсолютно изолирован от Сталина. Кремлевский список посетителей показывает, что после ноября 1950 года Сталин Абакумова не принимал. Сталин считал, что Абакумов слишком много знал. Для меня его крах был как гром среди ясного неба.

В мае или июне 1951 года, когда я в последний раз провел несколько часов в кабинете Абакумова, он выглядел весьма уверенным в себе, без колебаний принимал решения. Лишь позже я узнал от моего сокамерника Мамулова, что в последние месяцы 1950 года Абакумов пытался ближе сойтись с ним, так как знал, что у него были прямые выходы к Берии. Мамулов рассказал, что Абакумов просил его устроить так, чтобы Берия его принял, и утверждал, что он всегда был лоялен и никогда не участвовал в интригах против него.

Абакумова обвинили в затягивании расследования по важным преступлениям и сокрытии информации о том, что Гаврилов и Лаврентьев (гомосексуалисты, которых внедрили в американское посольство) были двойными агентами ЦРУ и МГБ.

Конечно, на совести Абакумова были сфабрикованные признания и ложные показания, данные под пытками, но, правда и то, что сперва прокуратура, а после и Рюмин обвинили его в преступлениях, которых он не совершал. Он никогда не был политиком и не мог организовать заговор с целью захвата власти; он был абсолютно предан Сталину и верил в него.

Сначала я не понимал обстоятельств краха Абакумова; мы с ним часто придерживались противоположных точек зрения, и мне казалось, что руководство партии хотело исправить серьезные ошибки в работе МГБ. Комиссия Политбюро, в которую входили Берия, Маленков. Игнатьев и Шкирятов (глава Комиссии партийного контроля), с самого начала казалась заинтересованной в проверке эффективности разведывательных и контрразведывательных операций. Вскоре, однако, стало ясно, что арест Абакумова был началом новой чистки. В результате позиции Маленкова усилились, так как Сталин назначил своего бывшего секретаря, впоследствии завотделом руководящих партийных и советских органов ЦК, Игнатьева на пост министра госбезопасности. В отсутствие и Абакумова, и ленинградской группы Маленков и Игнатьев в союзе с Хрущевым образовали новый центр власти в руководстве.

После встречи с Игнатьевым и его заместителями по закордонной разведке Рясный и Савченко я вернулся к себе в кабинет в унынии. Их представления о наших активных операциях за границей отличались от моих. Они планировали начать ликвидацию глав эмигрантских группировок в Германии и Париже, чтобы доложить об этих громких делах Сталину. Их не заботило, что нам гораздо выгоднее влиять на деятельность эмиграции. Они собирались использовать двух агентов, семейную пару, для расправы с генералом в отставке Капустянским, украинским националистом, получившим этот чин от самого царя. Ему было за семьдесят, он отошел от политики и был нам не опасен, но Игнатьев хотел поскорей доложить о его ликвидации, чтобы произвести впечатление на правительство. Я был категорически против и убедил Игнатьева и его зама Епишева не делать этого, поскольку смерть Капустянского лишит нас доступа к его почте, которая была нашим важнейшим источником регулярной информации о положении в эмиграции.

Меня даже сейчас поражает та настойчивость, с которой руководители Комитета информации 1948-1951 годов стремились инициировать теракты против эмиграции за границей и политические репрессии в странах Восточной Европы. Помню, как молодой сотрудник Комитета информации Кондрашов, перешедший туда на работу из контрразведки в 1949 году, ставший впоследствии генералом, отстаивал необходимость теракции в Западной Германии. По-моему, он и Коротков докладывали поступившие из Австрии материалы о якобы преступной сионистской деятельности Рудольфа Сланского, генерального секретаря компартии Чехословакии, павшего жертвой знаменитого процесса 1953 года.

Помню, Игнатьев и Епишев подписали директиву для наших зарубежных резидентур усилить проникновение агентов в меньшевистские организации, которые якобы относились к числу наших главных противников. Это происходило в 1952 году, спустя тридцать пять лет после 1917 года. Я резко заявил, что наша резидентура в Вене занимается только американскими военными объектами в Европе и у нее нет ни времени, ни людей для того, чтобы выслеживать меньшевиков. Игнатьев, несмотря на то, что оба его зама Рясной и Епишев поддержали его, сказал: «Директива хорошая, но вы правы. Давайте ее отзовем».

Мою жену и меня беспокоили частые аресты среди работников МГБ. И в антисемитской кампании, и во внутри правительственных интригах была заметна нарастающая напряженность. Жена чувствовала, что она и я проходим по показаниям тех, кто был арестован – Райхмана, Эйтингона, Матусова, Свердлова. Когда к нам в гости пришла Анна, я впервые в жизни заговорил с женой о перспективах и возможности найти другую работу. Будучи начальником службы при некомпетентном министре с заместителями типа Рюмина, авантюристами и карьеристами, я неизбежно должен был попасть в сложное положение. Я только что получил диплом военной академии, и это давало мне надежду на новую работу в военной или партийной сфере. Анна согласилась мне помочь...

В 1952 году мне позвонил Маленков и сообщил, что ЦК поручает мне важное задание, в детали которого меня посвятит Игнатьев. Вскоре я был приглашен к нему в кабинет, где, как ни странно, он был один. Поздоровавшись, Игнатьев сказал: «Наверху весьма озабочены возможностью формирования „Антибольшевистского блока народов“ во главе с Керенским. Эту инициативу американской реакции необходимо решительно пресечь, а верхушку блока обезглавить». Мне приказали безотлагательно подготовить план действий в Париже и Лондоне, куда предполагался приезд Керенского.

Через неделю, однако, я доложил Игнатьеву, что в подготовке операции возникли сложности, так как наш человек в Париже, Хохлов, который мог найти подходы к Керенскому, попал в поле зрения контрразведки противника. Когда он в последний раз пересекал границу, его документами заинтересовалась австрийская полиция, а его фальшивый паспорт был изъят для проверки.

Нашу нелегальную боевую группу в Париже возглавлял князь Гагарин, чьей задачей был поиск подходов к штаб-квартире НАТО в Фонтенбло для уничтожения систем связи и тревоги в случае обострения ситуации или начала военных действий. О существовании этой боевой группы докладывали по различным поводам и Сталину, и Маленкову. Я спросил Игнатьева, должны ли мы переориентировать эту агентуру на ликвидацию Керенского.

Игнатьев, который никогда не шел на риск, сказал, что это должны решать наверху. Спустя день или два я прочел сообщение ТАСС о том, что украинские националисты и хорватские эмигранты не согласились на создание «Антибольшевистского блока» под председательством Керенского – они не желали иметь русского во главе этой организации.

На следующее утро я направил рапорт Игнатьеву о работе боевой группы, приложив информацию ТАСС, чтобы он понял, что Керенский уже не представляет угрозы для Советского Союза. Игнатьев вызвал в кабинет меня, Рясного и Савченко. Он начал с упреков, что они предложили ликвидацию Керенского, не вникнув во внутреннюю вражду в антикоммунистических группировках. Игнатьев подчеркнул, что товарищ Маленков особенно озабочен тем, чтобы мы не уходили в сторону от основной акции, борьбы с главным противником – Соединенными Штатами.

После совещания Игнатьев предложил нам подготовить предложения по реорганизации разведывательной работы за рубежом. Этой реорганизацией руководил лично Сталин. По его инициативе в конце 1952 года в МГБ было создано Главное разведывательное управление. Его возглавил только что освобожденный из Лефортовской тюрьмы Питовранов. Новое Главное управление в целях повышения эффективности работы объединило разведку и контрразведку. Его начальник занял должность заместителя министра.

Меня не пригласили в Кремль на совещание по этому вопросу, на котором председательствовал Сталин, но Маленков официально объявил на совещании в МГБ о решении, которое охарактеризовал как план создания «мощной разведывательной агентурной сети за рубежом», «в опоре» на активные контрразведывательные операции внутри страны. Маленков при этом цитировал Сталина: «Работа против нашего главного противника невозможна без создания мощного агентурно-диверсионного аппарата за рубежом. Необязательно создавать резидентуры непосредственно в США, но мы должны действовать против американцев решительно, прежде всего в Европе и на Ближнем Востоке. Мы должны использовать новые возможности, открывшиеся для нас в связи с усилением европейской, прибалтийской и китайской эмиграции в Соединенные Штаты. Уязвимость Америки – в многонациональной структуре ее населения. Мы должны искать новые возможности использования национальных меньшинств в Америке. Ни одного некоренного американца, который работает на нас, нельзя заставлять работать против страны, откуда он родом. Мы должны максимально использовать в Соединенных Штатах иммигрантов из Германии, Италии и Франции, убеждать их, что, помогая нам, они работают на свою родину, унижаемую американским господством».

Начался 1953 год, и я был сильно обеспокоен кадровыми перестановками в МГБ по инициативе Сталина. Я знал, что мое имя было в списке из 213 человек, в который входили имена руководящих работников высшего ранга, проходивших по показаниям репрессированных в связи с «ленинградским делом», делом Еврейского антифашистского комитета и «заговором врачей». Используя эти материалы, Маленков снимал с должности или вовсе убирал из Москвы многих сотрудников, начав серьезную кадровую перестановку в высших партийных и правительственных структурах. Он хотел привлечь в аппарат новых людей, которые были бы плохо знакомы с механизмами власти в Москве и выполнили бы любой приказ без малейшего колебания.

Эта чистка вскоре стала кровавой. Генерал-лейтенант Власик, начальник кремлевской охраны, был отправлен в Сибирь на должность начальника лагеря и там тайно арестован. Власику предъявили обвинения в сокрытии знаменитого письма Л. Тимашук, которое Рюмин использовал для начала «дела врачей», «в подозрительных связях с агентами зарубежных разведок и тайном сговоре с Абакумовым».

После ареста Власика немилосердно избивали и мучили. Его отчаянные письма к Сталину о невиновности остались без ответа. Власика вынудили признать, что он злоупотреблял властью, что он позволял подозрительным людям присутствовать на официальных приемах в Кремле, на Красной площади и в Большом театре, где бывали Сталин и члены Политбюро, которые, таким образом, могли быть подставлены под удар террористов. Власик оставался в заключении до 1955 года, когда его осудили теперь уже за растрату фондов на проведение Ялтинской и Потсдамской конференций, а потом амнистировали. Несмотря на поддержку маршала Жукова, его просьбы о реабилитации были отклонены.

Увольнение Власика вовсе не означало, что Берия теперь мог менять людей в личной охране Сталина. В 1952 году, после ареста Власика, Игнатьев лично возглавил Управление охраны Кремля, совмещая эту должность с постом министра госбезопасности.

Все сплетни о том, что Сталина убили люди Берии, голословны. Без ведома Игнатьева и Маленкова получить выход на Сталина никто из сталинского окружения не мог. Это был старый, больной человек с прогрессирующей паранойей, но до своего последнего дня он оставался всесильным правителем. Он дважды открыто объявлял о своем желании уйти на покой, первый раз после празднования Победы в Кремле в 1945-м и еще раз на Пленуме Центрального Комитета в октябре 1952 года, но это были всего лишь уловки, чтобы выявить расстановку сил в своем окружении и разжечь соперничество внутри Политбюро.

В январе 1953 года Маленков и Игнатьев приказали мне подготовить предложения, как использовать отзыв нашего советника в Китае, который доложил Сталину о директиве китайского руководства вербовать агентов из числа работавших там советских специалистов. Товарищ Сталин, по словам Маленкова, решил послать копию этого сообщения Мао Цзэдуну, объявив, что мы отзываем нашего советника потому, что полностью доверяем китайскому руководству. Ковалева, по-моему, так его фамилия, тут же назначили помощником Сталина в аппарате Совета Министров. Маленков приказал мне посоветоваться с Ковалевым по поводу создания новой разведывательной сети на Дальнем Востоке, чтобы получать достоверную информацию о Китае. При этом он подчеркнул, что эта сеть не должна иметь связи со старыми источниками, которые могут быть известны китайцам еще со времен Коминтерна.

Атмосфера была напряженной. В конце февраля 1953 года меня вызвали в кабинет Игнатьева, где находились Гоглидзе, его первый заместитель, и Коняхин, заместитель начальника следственной части. Игнатьев сказал, что мы едем в «инстанцию». Был поздний час – Игнатьев, Гоглидзе и Коняхин вошли в кабинет Сталина, а я около часа оставался в приемной. Потом Гоглидзе и Коняхин вышли, а меня попросили вместе с Игнатьевым через два часа прибыть к Сталину для доклада на его ближнюю дачу в Кунцево.

Я был очень возбужден, когда вошел в кабинет, но стоило мне посмотреть на Сталина, как это ощущение исчезло. То, что я увидел, меня поразило. Я увидел уставшего старика. Сталин очень изменился. Его волосы сильно поредели, и хотя он всегда говорил медленно, теперь он явно произносил слова как бы через силу, а паузы между словами стали длиннее. Видимо, слухи о двух инсультах были верны: один он перенес после Ялтинской конференции, а другой – накануне семидесятилетия, в 1949 году.

Сталин начал с обсуждения намеченной реорганизации зарубежной разведки. Игнатьев спросил, есть ли необходимость оставлять в Министерстве госбезопасности два независимых разведывательных центра: Бюро по диверсиям за рубежом и Главное разведуправление. Мне предложили высказаться. Я пояснил, что для выполнения операций против американских стратегических баз и баз НАТО, окружавших наши границы, мы должны постоянно сотрудничать с разведкой МГБ и Министерства обороны. Быстрое развертывание сил для выполнения специальных задач, таких, как диверсии, требует взаимодействия.

Я подчеркнул, что успех наших диверсионных операций против немцев в большой степени зависел от качества агентурной сети, раскинутой в непосредственной близости от баз, которые нужно уничтожить, добавив, что мы были готовы в соответствии с директивой ЦК взорвать американские склады с горючим в Инсбруке, в Австрии. Мы не просто отправили туда оперативную группу. Наши агенты имели прямой доступ к объектам, но неожиданный приказ Абакумова об отмене операции, которая могла сильно затруднить американские воздушные перевозки в Берлин, сбил нас с толку.

Сталин ничего не ответил. На несколько минут воцарилась неловкая пауза. Потом он сказал: «Бюро по диверсиям за рубежом следует сохранить как самостоятельный аппарат с непосредственным подчинением министру. Оно будет важным инструментом в случае войны для причинения серьезного ущерба противнику в самом начале военных действий. Судоплатова также следует сделать заместителем начальника Главного разведуправления, чтобы он был в курсе всех наших агентурных возможностей, чтобы все это использовать в диверсионных целях».

Сталин спросил меня, знаком ли я с Мироновым, в прошлом партийным работником, ныне ответственным сотрудником военной контрразведки, помощником Епишева, и предложил, чтобы Миронов стал одним из заместителей Главного разведуправления МГБ. Я ответил, что встречался с Мироновым лишь однажды, когда по приказу министра рассказал ему об основных задачах бюро.

Возникла еще одна неловкая пауза. Сталин передал мне написанный от руки документ и попросил прокомментировать его. Это был план покушения на маршала Тито. Я никогда раньше не видел этого документа, но Игнатьев пояснил, что инициатива исходила от Рясного и Савченко, заместителей министра госбезопасности, и что Питовранов в курсе этой акции.

Питовранов резко выделялся своим интеллектом и кругозором среди руководства МГБ. Во время войны он стал начальником управления НКВД в Горьком. На какое-то время Рюмин засадил его в тюрьму по обвинению в «заговоре Абакумова», но его освободили в 1952 году. Он дружил с моим заместителем Эйтингоном, но был вынужден, подчиняясь приказу, организовать его арест в октябре 1951 года. Спустя два дня он сам попал в Лефортово и сидел в камере напротив Эйтингона. Позже я слышал, что Питовранов написал из тюрьмы письмо на имя Сталина, где обвинял Рюмина в провокационном срыве планов активных операции нашей контрразведки. Его освободили, он вернулся на свое прежнее место, месяц полечившись в Архангельском, в военном санатории для высшего командования.

Я сказал Сталину, что в документе предлагаются наивные методы ликвидации Тито, которые отражают опасную некомпетентность в подготовке плана. Письмо Сталину гласило:

«МГБ СССР просит разрешения на подготовку и организацию теракта против Тито, с использованием агента-нелегала „Макса“ – тов. Григулевича И. Р., гражданина СССР, члена КПСС с 1950 года (справка прилагается).

«Макс» был переброшен нами по коста-риканскому паспорту в Италию, где ему удалось завоевать доверие и войти в среду дипломатов южноамериканских стран и видных коста-риканских деятелей и коммерсантов, посещавших Италию.

Используя свои связи, «Макс» по нашему заданию добился назначения на пост Чрезвычайного и Полномочного посланника Коста-Рики в Италии и одновременно в Югославии. Выполняя свои дипломатические обязанности, он во второй половине 1952 года дважды посетил Югославию, где был хорошо принят, имел доступ в круги, близкие к клике Тито, и получил обещание личной аудиенции у Тито. Занимаемое «Максом» в настоящее время положение позволяет использовать его возможности для проведения активных действий против Тито.

В начале февраля с. г. «Макс» был вызван нами в Вену, где с ним была организована встреча в конспиративных условиях. В ходе обсуждения возможностей «Макса» перед ним был поставлен вопрос, чем он мог бы быть наиболее полезен, учитывая его положение. «Макс» предложил предпринять какое-либо действенное мероприятие лично против Тито.

В связи с этим предложением с ним была проведена беседа о том, как он себе это представляет, в результате чего выявились следующие возможные варианты осуществления теракта против Тито:

1. Поручить «Максу» добиться личной аудиенции у Тито, во время которой он должен будет из замаскированного в одежде бесшумно действующего механизма выпустить дозу бактерий легочной чумы, что гарантирует заражение и смерть Тито и присутствующих в помещении лиц. Сам «Макс» не будет знать о существе применяемого препарата. В целях сохранения жизни «Максу» будет предварительно привита противочумная сыворотка.

2. В связи с ожидаемой поездкой Тито в Лондон командировать туда «Макса», используя свое официальное положение и хорошие личные отношения с югославским послом в Англии Велебитом, попасть на прием в югославском посольстве, который, как следует ожидать, Велебит даст в честь Тито.

Теракт произвести путем бесшумного выстрела из замаскированного под предмет личного обихода механизма с одновременным выпуском слезоточивых газов для создания паники среди присутствующих, с тем, чтобы создать обстановку, благоприятную для отхода «Макса» и скрытия следов.

3. Воспользоваться одним из официальных приемов в Белграде, на который приглашаются жены дипломатического корпуса. Теракт произвести таким же путем, как и во втором варианте, поручив его самому «Максу», который как дипломат, аккредитованный при югославском правительстве, будет приглашен на такой прием.

Кроме того, поручить «Максу» разработать вариант и подготовить условия вручения через одного из коста-риканских представителей подарка Тито в виде каких-либо драгоценностей в шкатулке, раскрытие которой приведет в действие механизм, выбрасывающий моментально действующее отравляющее вещество.

«Максу» предложено было еще раз подумать и внести предложения, каким образом он мог бы осуществить наиболее действенные мероприятия против Тито. С ним обусловлены способы связи и договорено, что ему будут даны дополнительные указания.

Считали бы целесообразным использовать возможности «Макса» для совершения теракта против Тито. «Макс» по своим личным качествам и опыту работы в разведке подходит для выполнения такого задания.

Просим Вашего согласия».

Сталин не сделал никаких пометок на документе. Письмо не было подписано. В кабинете Сталина, глядя ему в глаза, я сказал, что «Макс» не подходит для подобного поручения, так как он никогда не был боевиком-террористом. Он участвовал в операции против Троцкого в Мексике, против агента охранки в Литве, в ликвидации лидера троцкистов Испании А. Нина, но лишь с задачей обеспечения выхода боевиков на объект акции. Кроме того, из документа не следует, что прямой выход на Тито гарантирован. Как бы мы о Тито ни думали, мы должны отнестись к нему как к серьезному противнику, который участвовал в боевых операциях в военные годы и, безусловно, сохранит присутствие духа и отразит нападение. Я сослался на нашего агента «Вала» – Момо Джуровича, генерал-майора в охране Тито. По его отчетам, Тито был всегда начеку из-за напряженного внутреннего положения в Югославии. К сожалению, «Вал» в связи с внутренними интригами, не так уж отличавшимися от наших, потерял расположение Тито и в настоящее время сидел в тюрьме.

Будет разумнее использовать разногласия в окружении Тито, отметил я, лихорадочно придумывая, каким образом ввести в игру находившегося под арестом Эйтингона, чтобы он отвечал за исполнение операции, так как Григулевич очень ценил его – они в течение пяти лет работали бок о бок за границей.

Игнатьеву не понравились мои замечания, но я внезапно почувствовал уверенность, поскольку упоминание высокопоставленного источника информации из службы безопасности Тито произвело впечатление на Сталина.

Однако Сталин прервал меня и, обращаясь к Игнатьеву, сказал, что это дело надо еще раз обдумать, приняв во внимание внутренние «драчки» в руководстве Югославии. Потом он пристально посмотрел на меня и сказал, что, так как это задание важно для укрепления наших позиций в Восточной Европе и для нашего влияния на Балканах, подойти надо к нему исключительно ответственно, чтобы избежать провала, подобного тому, который имел место в Турции в 1942 году, когда сорвалось покушение на посла Германии фон Папена. Все мои надежды поднять вопрос об освобождении Эйтингона мгновенно улетучились.

На следующий день в министерстве мне выдали два литерных дела – «Стервятник» и «Нерон», содержавших компромат на Тито. Там также были еженедельные отчеты от нашей резидентуры в Белграде. Досье включали в себя идиотские резолюции Молотова: искать связи Тито с профашистскими группировками и хорватскими националистами. В досье я не нашел никаких реальных фактов, дающих возможность подступиться к ближайшему окружению Тито, чтобы наши агенты могли подойти достаточно близко для нанесения удара.

Когда меня вызвали на следующий день в кабинет Игнатьева, там было трое из людей Хрущева – Савченко, Рясной и Епишев, – и я сразу же почувствовал себя не в своей тарелке, потому что прежде обсуждал столь деликатные вопросы лишь наедине с Берией или Сталиным. Среди присутствующих я был единственным профессионалом разведки, имевшим опыт работы за рубежом. Как можно было сказать заместителям министра, что план их наивен? Я не поверил своим ушам, когда Епишев прочел пятнадцатиминутную лекцию о политической важности задания. Потом включились Рясной и Савченко, сказав, что Григулевич как никто подходит для такой работы, и с этими словами показали его письмо к жене, в котором он говорил о намерении пожертвовать собой во имя общего дела. Григулевича, видимо, страхуясь, вынудили написать это письмо.

Я понял, что мои предостережения не подействуют, и сказал, что как член партии считаю своим долгом заявить им и товарищу Сталину, что мы не имеем права посылать агента на верную смерть в мирное время. План операции должен обязательно предусматривать возможности ухода боевика после акции, нельзя согласиться с планом, в котором агенту приказывали уничтожить серьезно охраняемый объект без предварительного анализа оперативной обстановки. В заключение Игнатьев подчеркнул, что все мы должны думать, думать и еще раз думать о том, как выполнить директиву партии.

Это совещание оказалось моей последней деловой встречей с Игнатьевым и Епишевым. Через десять дней Игнатьев поднял оперативный состав и войска МГБ по тревоге и конфиденциально проинформировал начальников управлений и самостоятельных служб о болезни Сталина. Через два дня Сталин умер, и идея покушения на Тито была окончательно похоронена.

Тем временем мои попытки перейти на работу в партийные органы или Совет Министров, казалось, начали приносить плоды. В 1952 году я отправил в ЦК информацию, полученную от нашей резидентуры в Вене, о планах американцев похитить секретаря ЦК австрийской компартии. Меня вызвали в ЦК к Суслову, чтобы обсудить эти данные. Спустя несколько дней, в первые дни марта 1953 года, мне сказали, что мою кандидатуру рассматривают на замещение вакансии заместителя председателя недавно сформированной иностранной комиссии ЦК КПСС по «нелегальным» связям с иностранными коммунистическими партиями. Фактически речь шла о моем назначении руководителем специальной разведывательной службы при ЦК партии. Мы с женой были полны надежд, что, может быть, придет конец моей службе в органах безопасности, которые возглавлялись абсолютно некомпетентными людьми, совершавшими преступления как по причине некомпетентности, так и из карьеристских побуждений.

Но быстро разворачивавшиеся события коренным образом изменили мою судьбу. 5 марта Сталин умер, и в тот же день поздно вечером Берию назначили министром расширенного Министерства внутренних дел, которое теперь включало в себя и милицию, и аппарат органов безопасности (МГБ). Я был на похоронах Сталина и видел, как непрофессионально Серов, Гоглидзе и Рясной контролировали положение в городе. Прежде чем я смог добраться до Колонного зала, чтобы встать в караул от моего министерства, кордон из грузовиков перекрыл путь, так что мне пришлось пробираться через кабины грузовиков. Не продумали даже, как разместить все делегации, прибывавшие на похороны. Была какая-то идиотская неразбериха, из-за которой сотни скорбящих людей, к сожалению, погибли в давке.

Во время похорон Сталина мое горе было искренним; я думал, что его жестокость и расправы были ошибками, совершенными из-за авантюризма и некомпетентности Ежова, Абакумова, Игнатьева и их подручных.

На следующий день после похорон я понял, что началась другая эпоха. Секретарь Берии позвонил мне в шесть вечера и сообщил, что новый Хозяин покинул кабинет и приказал не ждать его возвращения. С этого момента я мог уходить с работы ежедневно в шесть вечера в отличие от тех лет, когда приходилось работать до двух или трех утра, пока Сталин сидел за рабочим столом в Кремле или у себя на даче.

Началась перетряска кадров в новом министерстве. Круглов, который работал с Маленковым в ЦК в 30-х годах и на протяжении последних семи лет был министром внутренних дел, стал первым заместителем Берии в расширенном МВД. Гоглидзе, который невольно оказался причастным к «мингрельскому делу», перестал занимать пост заместителя министра и возглавил военную контрразведку. Богдан Кобулов, протеже Берии, которого Абакумов в 1946-м уволил из органов госбезопасности, вернулся на Лубянку в должности заместителя Берии. Серов, человек Хрущева, сохранил свое положение и остался первым заместителем Берии. Рясной и Савченко, которые, как и Серов, работали с Хрущевым на Украине, возглавили Главное разведуправление. Федотов, всегда уравновешенный и дисциплинированный, ненадолго сменивший в 1946 году Фитина в руководстве внешней разведки, а позже работавший в Комитете информации, вновь, как и до войны, возглавил Главное контрразведывательное управление. Берия назначил генерал-лейтенанта Сазыкина, моего бывшего заместителя по отделу «атомной» разведки, начальником Управления по борьбе с идеологическими диверсиями и национализмом, будущего 5-го «политического» управления КГБ.

Параллельно с этими быстрыми назначениями шло развенчание обвинителей по делу сионистского заговора и «делу врачей». Эйтингон, Райхман, Селивановский, Белкин, Шубняков и другие высокопоставленные работники, арестованные по обвинениям в сокрытии сионистского заговора или содействии Абакумову в планах захватить власть, были освобождены в конце марта 1953 года. Дело Жемчужиной закрыл сам Берия 23 марта, но освободили ее на следующий день после похорон Сталина, по случаю дня рождения Молотова, 9 марта. Берия приказал пересмотреть дела Эйтингона и Райхмана и быстро утрясти все формальности, необходимые для их освобождения.

Позже Эйтингон рассказал мне, что не ждал ничего хорошего, когда после смерти Сталина, о которой он не знал, его вызвали к следователю. К его удивлению, он увидел там Гоглидзе и Кобулова, который был уволен из органов еще семь лет назад. Он сразу понял, что произошли большие перемены. Ему был задан лишь один вопрос: будет ли он после освобождения продолжать службу? Он чувствовал себя неважно, но после лечения был готов продолжить работу. Потом Кобулов сказал Эйтингону, что Сталин умер и он, Кобулов, говорит от имени Берии, недавно назначенного главой расширенного Министерства внутренних дел, а он – его заместитель по следственной работе и контрразведке. Кобулов обещал, что, хотя формальности займут несколько дней, Эйтингон может спокойно отдыхать в камере в ожидании освобождения. Эйтингон попросил перевести его подальше от следственного блока, чтобы ему не приходилось слышать крики заключенных, на которых Рюмин пробует «активные методы следствия». Кобулов ответил, что Рюмин сам находится под арестом за совершенные преступления, а Берия, став министром, первым же приказом запретил избиения и пытки подследственных на Лубянке и в Лефортове.

Потом Кобулов вызвал конвой, и в следственную комнату вошел конвоир, чтобы сопроводить Эйтингона до его камеры. Рисуясь перед Кобуловым, охранник приказал Эйтингону: «Руки за спину!» – обычное обращение с заключенными. Кобулов немедленно оборвал его и приказал обращаться с Эйтингоном с подобающим уважением, как с генерал-майором госбезопасности, так как он уже не под следствием, а под административным арестом. Это наконец убедило Эйтингона в том, что все происходящее не игра.

Берия приказал мне и другим генералам проверить сфабрикованные обвинения по сионистскому заговору. Больше всего меня поразило то, что Жемчужина, жена Молотова, якобы установила тайные контакты через Михоэлса и еврейских активистов со своим братом в Соединенных Штатах. Ее письмо к брату, датированное октябрем 1944 года, вообще к политике не имело никакого отношения. Как офицер разведки, я тут же понял, что руководство разрешило ей написать это письмо, чтобы установить формальный тайный канал связи с американскими сионистскими организациями. Я не мог представить себе, что Жемчужина способна написать подобное письмо без соответствующей санкции.

Я вспомнил о своих контактах с Гарриманом по поводу создания еврейской республики в Крыму; из показаний Жемчужиной я понял, что зондаж американских представителей по этому вопросу осуществлялся не только через меня, но и по другим направлениям, в частности через Михоэлса. Это убедило меня в том, что мое общение с Гарриманом – лишь одна из немногих попыток обсудить, как можно использовать еврейский вопрос в более широком контексте советско-американских отношений.

Когда я начал обсуждать с Берией ту роль, которую могла бы сыграть Жемчужина в обновлении неформальных контактов с международным еврейским сообществом, он оборвал меня, сказав, что этот вопрос в разведоперациях закрыт раз и навсегда.

Вместо этого он указал на Майского, который, по его словам, фигура гораздо более важная и идеальная кандидатура для того, чтобы осуществить зондаж наших новых инициатив на Западе. Он мог завязать личные контакты на высоком уровне, чтобы проводить нашу резко изменившуюся после смерти Сталина политику. Академику Майскому, бывшему послу в Лондоне и заместителю министра иностранных дел, тогда уже было под семьдесят. Когда-то он был одним из меньшевистских лидеров, оппонентов Ленина, но позже достиг удивительных высот на советской дипломатической службе. Его в 1952-м тоже обвинили в сионистском заговоре. Против него были сфабрикованы абсурдные обвинения: утверждалось, что еврейские организации за рубежом хотели назначить его министром иностранных дел в новом правительстве после того, как «Абакумов захватит власть».

Берия сказал мне: «Так как вы знали Майского во время войны, еще до Ялты, а ваша жена подружилась с его женой, вы должны приготовиться для работы с ним в будущем».

Начальник контрразведки Федотов, который «пересматривал» дело Майского, посоветовал мне пока с ним не встречаться. «Павел Анатольевич, с первой же моей встречи с ним, когда я официально ему объявил: „Вы находитесь в ведении начальника контрразведки генерала Федотова, которому поручено рассмотреть абсурдные обвинения, выдвинутые против вас, и обстоятельства вашего незаконного ареста“, он начал признаваться, что был японским шпионом, потом английским, а потом американским». Майский, конечно, пытался убедить Федотова в своей вине, чтобы избежать избиений и пыток. Он отказывался верить, что Сталин умер и похоронен в мавзолее; он говорил, что это очередная провокация. Федотов предложил мне отложить все дискуссии по важным дипломатическим вопросам и вопросам разведки недели на две-три. Он по приказу Берии перевел его из камеры в комнату отдыха за своим кабинетом, где Майский смог видеться с женой и где ему показали документальные кадры похорон Сталина.

Трехнедельная отсрочка чуть не стала роковой, потому что дело Майского не было закрыто в отличие от остальных в мае 1953-го. Когда арестовали Берию, Майский, к которому Маленков и Молотов относились плохо, жил на Лубянке со своей женой, в комнате за кабинетом Федотова. Теперь Майского обвинили в сговоре с Берией с целью стать при нем министром иностранных дел и вновь посадили в тюрьму, где у него произошел нервный срыв.

Позже моя жена встретилась с его женой в приемной Бутырок, где сидели и Майский, и я. Майская сказала, что она ведет фантастическую жизнь, – хотя все деньги Майского и все государственные облигации были конфискованы, ее личные облигации последних пяти лет остались при ней, и одна из них выиграла по государственному займу 50 000 рублей (тогда один рубль равнялся четырем американским долларам). Когда она встретила мою жену в тюрьме, куда они обе принесли передачи с едой для своих мужей. Майская не смогла сразу вспомнить, где они встречались. «В Париже, в Лондоне или на приеме в Кремле?» – спросила она. Моя жена улыбнулась и напомнила ей, что это было на даче Емельяна Ярославского, недалеко от нашей дачи, и на квартире Ярославского в центре Москвы.

Проведя в тюрьме четыре года, Майский наконец предстал перед Военной коллегией Верховного суда по обвинению в пособничестве Берии захватить власть и поддержании связей между Берией и английской разведкой. Майский отвергал все обвинения, и Военная коллегия не смогла найти доказательств его вины. Был вызван Горский (резидент НКВД в Лондоне в то время, когда Майский был там послом), чтобы дать показания о предательской связи Майского с Берией, но он изменил свои первоначальные показания и не поддержал обвинение. Вина была уменьшена до превышения полномочий посла, так как Майский отправлял телеграммы из Лондона не только в Министерство иностранных дел, но и в НКВД Берии – вдруг ему поставили в вину стандартные требования рассылки спецсообщений послов. Его также обвинили в том, что он преступно восхищался западным образом жизни и культивировал западные манеры общения в советском посольстве в Лондоне. Майского приговорили к десяти годам тюрьмы, четыре с половиной из которых он уже отсидел, а вскоре он был амнистирован. Его реабилитировали лишь в 1964 году.

Дело по сионистскому заговору в органах безопасности было наконец закрыто в середине мая 1953 года, когда освободили Андрея Свердлова и Матусова, ответственных работников МГБ. Берия назначил Свердлова на должность начальника отдела, отвечавшего за расследования и проверку анонимок. Его коллега Матусов, из записей которого можно узнать весьма интересную хронологию чисток с 1930 по 1950 год, был освобожден в 1953 году, но не восстановлен на службе. Он умер в конце 60-х годов. Моя жена пользовалась его юридическими консультациями, чтобы подкрепить просьбы о моем освобождении. Матусова вскоре исключили из партии и лишили пенсии МГБ за причастность к репрессиям. Опираясь на поддержку Свердлова, он беспрерывно апеллировал в КПК при ЦК КПСС.

В 1963 году Матусова и Свердлова вызвал заместитель председателя Комитета партийного контроля Сердюк, протеже Хрущева, который потребовал, чтобы они перестали писать письма в ЦК, иначе партия накажет их обоих за то, что они распускают сплетни, и сверх того за незаконное преследование знаменитого писателя Александра Солженицына.

Свердлов и Матусов бурно протестовали, утверждая, что они не фабриковали это дело. Письмо Солженицына, критикующее советскую систему и лично Сталина за военные неудачи, было перехвачено во время воины военной цензурой, которая и начала дело против Солженицына. В условиях войны критика военного командования расценивалась по крайней мере как подозрительная. Сердюк прервал их и сказал, что, судя по имеющимся у Комиссии партийного контроля доказательствам, Солженицын всегда был несгибаемым ленинцем, и показал им письмо, которое Солженицын написал Хрущеву.

Свердлов получил выговор по партийной линии, но продолжал работать старшим научным сотрудником в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, куда его перевели после ареста Берии. Матусова же исключили из партии «навсегда». Было официально объявлено, что это решение никогда не будет пересмотрено, но его оставили в покое и позволили заниматься литературной деятельностью. Вместе со Свердловым он написал ряд детективных повестей.

Абакумова не освободили. Берия и Маленков имели на него зуб. Его обвинили в фальсификации дела Жемчужиной. В то время меня не интересовал Абакумов, у меня были свои причины его не любить, но я узнал от Райхмана, что Абакумов отрицал обвинения, связывающие его с сионистским заговором, несмотря на то, что Рюмин зверски его пытал. Райхман рассказал мне, что он вел себя как настоящий мужчина с сильной волей. В 1990 году меня вызвали в качестве свидетеля, когда его дело проверялось военной прокуратурой; я изменил свое мнение о нем, потому что, какие бы преступления он ни совершал, он заплатил за все сполна в тюрьме. Ему пришлось вынести невероятные страдания (он просидел три месяца в холодильнике в кандалах), но он нашел в себе силы не покориться палачам. Он боролся за жизнь, категорически отрицая «заговор врачей». Благодаря его твердости и мужеству в марте и апреле 1953 года стало возможным быстро освободить всех арестованных, замешанных в так называемом заговоре, поскольку именно Абакумову вменялось в вину, что он был их руководителем.

Однако Берия и Маленков решили покончить с Абакумовым. На совещании у себя в кабинете Берия официально объявил, что хотя обвинения Абакумова в заговоре были несостоятельны, но он все равно остается под следствием за разбазаривание правительственных средств, злоупотребление властью и, что было серьезней, за фальсификацию дела против бывшего руководства Министерства авиационной промышленности, командования ВВС, против Полины Жемчужиной, за убийство Михоэлса.

Как только 23 марта 1953 года освободили Эйтингона, его тут же положили в больницу из-за язвы и общего истощения. Он просил меня ускорить освобождение его сестры Сони, которую арестовали вместе с ним в 1951 году и приговорили к десяти годам тюремного заключения «за отказ лечить русских пациентов и содействие сионистскому заговору». Соню вначале приговорили к восьми годам, но прокурор Дарон, еврей по национальности, который наблюдал за следствием в МГБ, боясь обвинений в симпатии к евреям, настоял на большем сроке. Я воспользовался следующей своей встречей с Берией, чтобы передать ему письмо от Эйтингона, который просил за сестру. К счастью для Сони, первый заместитель Берии Круглов тоже был тогда в кабинете Берии. Когда я попытался объяснить, в чем дело, Берия меня прервал, передал письмо Круглову, не подписывая его, и сказал: «Немедленно организуйте ее освобождение».

Я проследовал за Кругловым в его кабинет, где он продиктовал короткое представление в Верховный Суд:

«Предпринятая Министерством внутренних дел проверка обвинений против Сони Исаковны Эйтингон показала, что дело сфабриковано, а доказательства ее вины сфальсифицированы. МВД входит в Верховный Суд с предложением приговор отменить, а дело против Эйтингон С. И. прекратить за отсутствием состава преступления». Подпись: «С. Круглов, первый заместитель министра внутренних дел СССР».

Я проследил, чтобы письмо было передано в Верховный Суд, и попытался ускорить формальности, необходимые для ее освобождения. Определение Верховного Суда было подписано только через три недели, но еще неделя потребовалась, чтобы его получила администрация лагеря, где она сидела. Я лично позвонил начальнику лагеря, прося об ее скорейшем освобождении, но он ответил, что она в больнице и ей будут делать операцию. Используя свое положение, я отдал приказ немедленно выписать ее из лагеря и перевести в местную больницу, как только операция будет сделана.

Ей повезло, что Круглов, а не Берия подписал письмо об ее освобождении. Через несколько недель Берию арестовали, и его резолюция на письме не дала бы ей выйти из тюрьмы в течение как минимум двух лет, когда освободили и других заключенных, отбывавших срок по обвинениям в сионистском заговоре и агитации. Сонино дело было одним из первых в волне реабилитации, начатой Берией после смерти Сталина.

Конечно, ясно, что даже эта волна, которая казалась исправлением прошлых ошибок, была вызвана амбициозными планами Берии.

Новый Устав Коммунистической партии был одобрен на XIX съезде КПСС в 1952 году, перед смертью Сталина. По этому Уставу правящий орган был лишь один – Президиум Центрального Комитета, сильно расширенный. Политбюро, в котором было только одиннадцать членов, было упразднено. В новом Президиуме было двадцать пять человек, включая старую гвардию – Молотова, Кагановича и Ворошилова – и относительно молодых людей типа Брежнева, Чеснокова и Суслова.

Однако реальная власть была сконцентрирована в Бюро Президиума, неизвестном широкой общественности, которое было выбрано на последнем Пленуме ЦК. где председательствовал Сталин, в октябре 1952 года. В Бюро входили Сталин, Маленков, Берия, Хрущев, Ворошилов, Каганович, Булганин, Сабуров, Первухин. Туда не входили Молотов и Микоян, влиятельные фигуры старой гвардии, которых к этому времени лишили реальной власти. В новом Бюро правили Сталин и молодое поколение.

На Пленуме ЦК 2 апреля 1953 года, когда еще не прошло и месяца после смерти Сталина, Берия обнародовал факты, что Сталин и Игнатьев злоупотребили властью, сфабриковав «дело врачей».

Игнатьев был человеком Маленкова. Его устранение после смерти Сталина как секретаря ЦК, курировавшего органы безопасности, устраивало Берию и Хрущева, но не устраивало Маленкова, который терял свою опору в Секретариате ЦК партии. Для Маленкова это было особенно опасно, так как в апреле 1953 года он отошел от работы в аппарате ЦК КПСС, будучи освобожденным от должности секретаря ЦК.

Материалы Апрельского Пленума 1953 года содержат в основном все те сенсационные обвинения, которыми Хрущев в 1956 году удивил мир в разоблачительном докладе на XX съезде партии.

Не вдаваясь в оценку мотивов инициатив Берии в апреле – июне 1953 года, нельзя не признать, что в его предложениях по ликвидации ГУЛАГа, освобождению политзаключенных, нормализации отношений с Югославией содержались все основные меры «ликвидации последствий культа личности», реализованные Хрущевым в годы «оттепели».

Во время последних лет сталинского правления Хрущев использовал союз с Маленковым и Берией, чтобы усилить свое влияние в партии и государстве. Он добился редкой чести обратиться к XIX съезду КПСС с отдельным докладом по Уставу партии. Одержав победу над своими соперниками с помощью интриг, он расставлял своих людей на влиятельных постах. Редко замечают, что Хрущев умудрился в последний год правления Сталина внедрить четырех своих ставленников в руководство МГБ – МВД: заместителями министра стали Серов, Савченко, Рясной и Епишев. Первые трое работали с ним на Украине. Четвертый служил под его началом секретарем обкома в Одессе и Харькове.

Сразу после Пленума ЦК в апреле 1953 года Маленков потерял свое руководящее положение в качестве секретаря ЦК КПСС, контролировавшего всю текущую работу партийного аппарата. И хотя он сосредоточил большую власть в своих руках, будучи главой правительства, он фактически отошел от контролирования ситуации в областях и республиках страны. Там власть продолжала оставаться в руках секретарей обкомов. В Москве же молодой Маленков, лишившийся опоры на областных руководителей, оказался как бы заложником «в плену» у членов Президиума ЦК, входивших в Совет Министров.

Таким образом, его положение в руководстве теперь полностью зависело от союза с Берией. Он не понимал этого и преувеличивал свой авторитет, все еще думая, что он второй после Сталина человек в партии и государстве и что все, кто вокруг него, включая Президиум ЦК, заинтересованы в хороших с ним отношениях. Однако после смерти Сталина поведение членов советского руководства стало более независимым, и каждый хотел играть собственную роль. Таким образом, возникла новая обстановка, открывшая путь к восхождению Хрущева к вершинам власти.

Накануне похорон Сталина в Кремле состоялось совещание, на которое были приглашены лишь самые осведомленные о положении дел в партии и государстве лица. Председателем Совета Министров стал Маленков. Его предложил на этот пост Берия. В свою очередь, Маленков предложил объединить МВД и МГБ под началом Берии. Были произведены и другие изменения в составе руководства. Хрущев на этом заседании сумел добиться решения о возвращении в Москву Г. К. Жукова, который в это время командовал Уральским военным округом. Должность первого секретаря в партии не вводилась, но Хрущев фактически взял под контроль кадры партийного аппарата. Помимо этого, он взял себе некоторые важные архивные документы, касающиеся высших руководителей партии и государства.

Таким образом, наиболее влиятельными политическими фигурами в руководстве стали Маленков, Берия и Хрущев. Равновесие являлось крайне неустойчивым.

Воспользовавшись объявленной по случаю траура амнистией, Берия распорядился выпустить много опасных уголовных преступников, что резко обострило обстановку в стране. Все это требовалось Берии, чтобы при удобном случае добиться для себя и подчиненного ему ведомства чрезвычайных полномочий и захватить власть.

Сочетавший в себе жестокость, циничность и ум, Берия даже рассматривал возможность резкой смены политического курса: роспуск колхозов, вод войск из Восточной Европы, объединение Германии.

По требованию Жукова из заключения вернулась большая группа военных. Но продолжал существовать ГУЛАГ, везде висели прежние лозунги и портреты Сталина.

Каждый из претендентов на власть стремился овладеть ею своим путем. Берия -- через контроль над органами и войсками госбезопасности. Маленков -- заявляя о стремлении проводить популярную политику повышения благосостояния народа, «заботиться о максимальном удовлетворении его материальных и культурных потребностей», призывая в «2--3 года добиться создания в нашей стране обилия продовольствия для населения и сырья для легкой промышленности».

Но Берия и Маленков не имели связей в среде высших военных руководителей, которые не доверяли им. Главное, же было в настроениях парт аппарата, который желал сохранения режима, но без репрессий по отношению к аппарату. Объективно ситуация сложилась благоприятно для Хрущева.

Долгие годы Хрущев относился к Сталину с неподдельным обожанием, принимая все, что он говорил, за высшую истину. Сталин доверял Хрущеву, выдвигая его на ответственные посты в Москве и на Украине. Находясь на высоких постах, Хрущев был причастен к сталинским репрессиям, подписывал приговоры, обличал «изменников». Но было в его деятельности и то, что отличало его от других. В голодном 1946 г. он не побоялся просить у Сталина уменьшить план хлебозаготовок Украине, хотя и безуспешно. Когда появлялась возможность, старался облегчить жизнь простых людей, мог подолгу говорить с рядовыми колхозниками. При Сталине, как правило, прикидывался простоватым, исполнительным человеком.

И вот теперь именно Хрущев взял на себя инициативу объединить членов руководства на акцию против Берии. Хитростью и уговорами, угрозами, что тот не пощадит никого, Хрущев добился своего. В середине июня 1953 г. на одном из заседаний в Кремле, которое вел Маленков, Хрущев выступил с обвинениями в адрес Берии в карьеризме, национализме, в связях с английской и мусаватистской (т. е. буржуазной азербайджанской) разведками. Как только приступили к голосованию, Маленков нажал скрытую кнопку звонка. Несколько офицеров высшего ранга арестовали Берию. Иной стороной этой акции руководил Г. К. Жуков. По его приказу в Москву были введены Кантемировская и Таманская танковые дивизии, занявшие ключевые позиции в центре города. Полностью была заменена охрана Кремля, арестованы ближайшие сотрудники Берии.

Конечно, эта акция осуществлялась силовыми методами. Однако какой-либо альтернативы им тогдашнее руководство просто не знало.

Уровень политического сознания, как руководства, так и большинства рядовых членов партии демонстрирует содержание «закрытого письма» для членов КПСС по делу Берии. В этом письме он обвинялся, помимо всего прочего, в стремлении приостановить строительство социализма в ГДР, объединить Германию и сделать ее нейтральной, в предложениях о примирении с Югославией.

В сентябре 1953 г. Хрущев был избран Первым секретарем ЦК КПСС. В печати стали появляться статьи о вреде культа личности. Парадоксальным было то, что их авторы часто ссылались на работы Сталина, заявляя, что он был противником культа. Начался пересмотр «Ленинградского дела». Был открыт для свободного посещения Кремль. Но в это же время, в конце 1953 г., на шахтах Воркуты, находившихся в ведении еще существовавшего ГУЛАГа, были жестоко подавлены забастовки заключенных.

В 1954 г. Хрущев предпринимает несколько поездок по стране, что было новшеством в политической жизни. Популярность его росла. Маленков отошел в тень.

В начале 1955 г. Маленков выступил с публичным заявлением об имевшихся у него «ошибках» и о своей неготовности к высокой должности в правительстве. Следует отметить, что одним из обвинений, выдвинутых против Маленкова на закрытом заседании партийного руководства, было то, что он заявил о невозможности победить в ядерной войне, о неизбежности всеобщей гибели в случае ее возникновения. Его заменил на посту Председателя Совета Министров Н. А. Булганин, человек из ближайшего сталинского окружения, умевший, однако, вовремя ориентироваться в обстановке и сыгравший определенную роль в организации ареста Берии.

Самое важное, что по инициативе Н. С. Хрущева и под его личным контролем был ликвидирован ГУЛАГ. Миллионы безвинно репрессированных людей получили возможность вернуться домой. Это был великий гуманистический акт, важный шаг в процессе десталинизации советского общества.

Но на этом пути стояли мощные силы. Такие политические руководители, как Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов, запятнанные не просто участием, но и руководством массовыми репрессиями, объединившись против Берии в опасении за свою жизнь перед его жесткостью и вероломством, отнюдь не желали идти дальше.

Выбор нового политического пути требовал изменения ориентиров в экономике. Однако тогда никто в политическом руководстве страны не подвергал сомнению принципы командно-административной системы. Речь шла о преодолении ее крайностей, таких, как почти полное отсутствие материального стимулирования трудящихся, отставание в массовом внедрении научно-технических достижений в производство. По-прежнему господствовало неприятие рынка, товарно-денежных отношений, а преимущества социализма рассматривались как нечто раз и навсегда данное, способное само по себе обеспечить развитие и процветание.

На первом месте среди народно-хозяйственных проблем стояло аграрное производство. Хрущев по происхождению, да и по интересам, всегда был ближе к нуждам крестьян, чем кто-либо из других высших политических руководителей. В сентябре 1953 г. он выступил с серией важных для того времени предложений по развитию сельского хозяйства. С позиций сегодняшнего дня они могут показаться недостаточными, но тогда они имели немалое значение. Были увеличены закупочные цены на сельхозпродукцию, введено авансирование труда колхозников (до этого расплата с ними производи, лась лишь один раз в год) и т. д.

Начало несколько поощряться разведение крестьянами птицы, мелкого домашнего скота. Во многих хозяйствах появились коровы, что было немыслимо для колхозника еще год назад.

Высказанные идеи могли дать отдачу лишь несколько лет спустя. А поправлять зерновое хозяйство требовалось немедленно. Выход нашли в освоении целинных и залежных земель. Это был ярко выраженный экстенсивный вариант развития. Пригодные земли находились на территории Казахстана, Южной Сибири, в Поволжье, на Урале, на Северном Кавказе. Среди них наиболее перспективными выглядели Казахстан, Урал и Сибирь. Сама идея освоения этих земель была не новой. Мысли о возможностях их использования высклзы-вались еще в начале века.

В конце 1953 г. обсуждение вопросов проходило бурно. Свои сомнения в необходимости разработки целинных земель выражал Ворошилов, побывавший незадолго до этого в некоторых смоленских деревнях. Он был поражен увиденной нищетой. Протестовали тогдашние руководители Казахстана, считавшие, что распахивание земель подорвет традиционное овцеводство. Сомневающихся руководителей заменили.

Особенность середины 50-х гг.-- возрождение массового энтузиазма, особенно среди молодежи. Создался благоприятный, с социально-психологической точки зрения, момент, когда массовый энтузиазм, будучи подкрепленным материальными стимулами и вниманием к социально-бытовым проблемам, мог бы дать долговременный экономический и политический эффект. Однако вспышка энтузиазма молодежи была воспринята руководством как постоянная, неизменная и всегда в будущем управляемая сила.

Первоцелинникам приходилось жить в палатках, в условиях бездорожья, смены жестоких холодов и изнуряющей жары. Круглосуточная работа в период посевной и уборочной сменялась в период относительно короткого отдыха строительными работами. Первые результаты целинной эпопеи не могли не внушать оптимизма. В 1954 г. целина дала свыше 40 % валового сбора зерна. Увеличилось производство мяса, молока. Все это позволило несколько улучшить продовольственное снабжение населения.

Однако успехи были лишь в первые годы. Урожайность зерновых культур на вновь освоенных землях оставалась низкой, освоение земель происходило при отсутствии научно обоснованной системы земледелия. Сказывалась и традиционная бесхозяйственность. Не к сроку были построены зернохранилища, не созданы резервы техники, горючего. Приходилось перебрасывать технику со всей страны, что удорожало стоимость зерна, а следовательно, мяса, молока и т. д.

Освоение целины отодвинуло возрождение старопахотных земледельческих районов России.

Причины отставания по-прежнему виделись в том, что «со стороны министров и руководителей» осуществляется «слабое руководство», для внедрения новой техники предлагалось создавать новые ведомства. Но принцип планово-централизованной, командно-бюрократической системы сомнению не подвергался.

Мир в «холодной войне». Появление атомного оружия коренным образом изменило военно-стратегическую ситуацию в мире. Начальный этап президентства Г. Трумэна в США еще характеризовался внешним выражением симпатий к нашей стране. Однако уже в ноябре 1945 г. были намечены 20 крупных объектов на территории СССР для атомных бомбардировок.

В 80-х гг. в архиве Трумэна нашли наброски ультиматума, который предполагалось предъявить Советскому Союзу для выполнения в 10-дневный срок. К нему прилагался и список городов, которые в случае невыполнения СССР условий ультиматума должны были быть уничтожены.

Во второй половине 40-х гг. ситуация для Советского Союза сложилась так, что обеспечение его безопасности зависело от быстрого создания собственного оружия как противовеса атомному шантажу США.

«Звездный час» Н. С. Хрущева. В конце февраля 1956 г. состоялся XX съезд КПСС. Подготовка к нему велась в традиционном для того времени духе -- с многочисленными рапортами, вахтами, обязательствами. В учреждениях еще висели портреты Сталина, на площадях возвышались его монументы. Однако в некоторых статьях центральных газет, в политических брошюрах, пока еще осторожно, стал упоминаться «культ личности», подчеркивалось, что возвеличивание одной фигуры вождя противоречит духу марксизма-ленинизма. Постепенно становились известными факты незаконных, фальсифицированных процессов. В Ленинграде, Тбилиси, Баку прошли открытые судебные заседания, в ходе которых была изобличена палаческая «деятельность» наиболее одиозных приспешников Берии. Правда, основными посетителями этих процессов были специально подобранные партийные работники и активисты. И все же в сознании миллионов людей сохранялись пропагандистские стереотипы, связывавшие все «победы и достижения» с именем Сталина. В политическом руководстве связь с преступлениями сталинской эпохи отличала большинство его представителей, не желавших решительных перемен. Особенностью ситуации стало то, что разоблачение сталинщины могло произойти лишь в результате инициативы первого лица в партии, бравшего на себя огромную личную и политическую ответственность. Были неизбежны борьба, недопонимание, недоверие к тому, кто решится на этот шаг. Вряд ли Н. С. Хрущев полностью отдавал себе отчет в глубоких противоречиях, с которыми ему придется столкнуться.

Хрущев был глубоко уверен, что в главном система, созданная в СССР, справедлива и исторически оправданна, способна продемонстрировать всему человечеству подлинные чудеса в экономике, социальной сфере, духовной жизни. Необходимо только избавить ее от репрессивных извращений, направленных прежде всего против партийно-государственного и хозяйственного аппарата.

Еще при предварительном обсуждении отчетного доклада ЦК съезду Хрущев предложил включить в него специальный раздел о культе личности Сталина, однако не нашел поддержки со стороны большинства Президиума ЦК. Пришлось подчиниться партийной дисциплине. В открытый отчетный доклад ЦК эта тема не вошла. Однако и в нем оказалось немало положений, которые шли вразрез с догмами сталинской эпохи. Прежде всего, это относилось к оценке международной ситуации. Хрущев заявил, что мирное сосуществование государств -- не временный тактический ход, а неизменная политическая линия. Важным был вывод о возможности предотвращения войн в современную эпоху. Правда, эта возможность связывалась исключительно с возросшей военной мощью Советского Союза и «мирового лагеря социализма». В докладе также утверждалось, что могут быть ситуации, когда коммунистические партии придут к власти мирным, парламентским путем.

Во внутриполитической части отчетного доклада выдвигались задачи совершенствования народного хозяйства, введения в промышленности семичасового рабочего дня, проведения пенсионной реформы, увеличения темпов жилищного строительства. Наряду с этим Хрущев от имени политического руководства вновь заявил о необходимости выполнения «исторической задачи», выдвинутой еще Сталиным на XVIII съезде партии,-- догнать и перегнать основные капиталистические страны по производству важнейших видов промышленной продукции на душу населения.

Наконец, Хрущев под аплодисменты собравшихся заявил, что расчеты врагов социализма на растерянность партии в тот момент, когда «смерть вырвала из наших рядов Иосифа Виссарионовича Сталина», провалились, ЦК КПСС пресек деятельности «матерого агента империалистов» Берии. В докладе по-прежнему обличались «враги народа».

Казалось, съезд так и пройдет по типичному сценарию, шли нескончаемые выступления делегатов с самоотчетами и заверениями в безусловной поддержке линий политического руководства. В этот момент на закрытом заседании съезда Хрущев заявил, что с началом его работы полномочия старого состава Центрального Комитета утрачивают силу впредь до выборов нового, а следовательно, никто не вправе запретить ему как рядовому делегату съезда; выступить на одном из заседаний со специальным докладом о его понимании «культа личности Стали на». Это требование противники Хрущева вынуждены были принять. Однако было решено, что доклад будет сделан на закрытом заседании съезда и только после выборов нового состава Центрального Комитета партии и от его имени. Дело в том, что немало членов тогдашнего политического руководства опасались, что, если выборы будут проведены после доклада, они окажутся вне состава ЦК.

Времени для подготовки столь важного выступления у Хрущева было совсем немного. Многие факты были еще неизвестны даже ему. Но он уже составил достаточно ясное представление о размахе репрессий, успел побеседовать с некоторыми из освободившихся из ГУЛАГа репрессированными партийцами, ознакомился с первыми результатами ра боты реабилитационных комиссий. Естественно, что Хрущев не затрагивал перед делегатами съезда и вопрос о своей личной причастности к репрессивным действиям. В целом он стремился показать губительность репрессий против партийно-государственного аппарата, освободить действующий аппарат от глубоко укоренившегося страха передрепрессия ми, создать условия для иных, не репрессивных форм укрепления аппаратной дисциплины. Выступление Хрущева состоялось на утреннем заседании съезда 25 февраля 1956 г.

В докладе Хрущев фактически оправдал процессы против «троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев 1937 гг., сказав, что только после них начались репрессии против «честных коммунистов». Но одновременно он оговорился, что разбитые противники ленинизма не заслуживали физического уничтожения. «Мы уверены,-- заявил он,-- что если бы ясив был Ленин, то такой крайней меры в отношении многих из них не было бы принято».

Хрущев раскрыл «механику» фальсификации дел НКВД, рассказал о том, что подследственные подвергались пыткам, обрекались на смерть списками, их «признания» готовились самими работниками органов. Однако, слушая или читая доклад, трудно было представить масштабы репрессий. Это делалось сознательно. В то время потрясение могло быть слишком велико, а реакция народа непредсказуемой. Вина за репрессии возлагалась Хрущевым исключительно на Сталина, да еще на Ежова и Берию. Он сознательно выводил из-под ответственности ближайшее окружение Сталина, его «соратников», к которым принадлежал и сам. Делегаты съезда одобрили решение скрыть доклад от народа.

Однако удержать в тайне доклад не удалось. Уже через несколько дней его полный текст опубликовали многие газеты мира и наперебой передавали радиостанции. Советские средства информации хранили молчание. Политическое руководство принимает решение разослать текст доклада партийным организациям для зачтения на собраниях членов партии и комсомольцев с приглашением актива рабочих и служащих. Но слухи неудержимо расползались по всей стране. Люди, десятилетиями скованные пропагандой культа личности Сталина, в большинстве своем отказывались верить порочащим Сталина сведениям.

В то время было подготовлено лишь постановление ЦК КПСС «О культе личности и его последствиях», которое устанавливало официальные пределы критики культа личности Сталина и должно было противодействовать опасности распространения критики на партию и социалистический строй. В нем отсутствовали конкретные факты, примеры и имена, придававшие эмоциональную силу самому Докладу.

События в Венгрии серьезно обеспокоили консервативные силы в политическом руководстве. Да и сам Н.С. Хрущев проявлял колебания в последовательной оценке роли Сталина и созданной им системы. Процессам общественной демократизации яростно сопротивлялись Молотов, Маленков, Каганович и другие члены Президиума ЦК КПСС. Искушенные в политических интригах, они настойчиво вели обработку колеблющихся членов и кандидатов в члены Президиума ЦК КПСС, пытаясь сколотить арифметическое большинство с его помощью произвести персональные изменения в руководстве и изменить политический курс страны. Хрущев же своей импульсивностью и беспредельной верой в неограниченные возможности социализма сам давал поводы для обвинений его в авантюризме.

В начале июня 1957 г. большинство Президиума ЦК потребовало сместить Хрущева с поста Первого секретаря ЦК и назначить министром сельского хозяйства. Однако ему удалось заручиться поддержкой министра обороны Г. К. Жукова, заявившего, что армия не поддержит смещение Хрущева. На стороне Хрущева оказалось и руководство КГБ. Большинство поддержало Хрущева, одобрив его - предложение объявить Молотова, Маленкова, Кагановича «антипартийной группой». Все, включая и членов «антипартийной группы», проголосовали за утверждение решений июньского Пленума 1957 г. Лишь один В. М. Молотов воздержался при голосовании.

После июньского Пленума в руках Хрущева сконцентрировалась исключительно большая партийная и государственная власть. Он стал сразу и главой партии и руководителем правительства. Курс социальных и политических реформ, начатый XX съездом КПСС, получал гарантию для своего продолжения. Однако он напрямую теперь связывался с личностью Хрущева и зависел от колебаний его единоличной политики. Авторитарные качества Хрущева особенно проявились в октябре 1957 г., когда был снят с должности и осужден за «авантюризм» министр обороны Г. К. Жуков. Получив во время июньского Пленума поддержку со стороны Жукова, Хрущев вынужден был допустить усиление влияния последнего в армии и стране. Хрущев испытывал от этого постоянный дискомфорт и искал только повод, чтобы сместить Жукова.

Несколько месяцев спустя по инициативе Хрущева произошла смена руководства КГБ. Смена руководителей армии и КГБ ясно показала, что этап борьбы за власть в высшем политическом руководстве завершился полной победой Хрущева.