Не только наши современники искали счастья вдали от родной России, но и великие деятели искусства, чьи имена вошли в мировую историю. И несмотря на свой скептицизм или попытки убежать от реальности, творчество знаменитых поэтов, например таких, как Мария Цветаева, увековечено как наследие русской культуры.

Как говорила сама поэтесса, “русское”, народное направление всегда присутствовало в ее стихах. К нему относятся произведения “И зажег, голубчик, спичку...”, “Простите меня, мои горы!..”, цикл стихов о Степане Разине.

Октябрьской революции Марина Цветаева не приняла и не поняла, в литературном мире она по-прежнему держалась особняком. В мае 1922 года Цветаева со своей дочерью отправилась за границу к мужу. Жизнь в эмиграции была трудной. Поначалу Цветаеву принимали как свою, охотно печатали и хвалили, но вскоре картина существенно изменилась. Эмигрантская среда с ее яростной грызней всевозможных “фракций” и “партий” раскрылась перед поэтессой во всей своей неприглядности. Цветаева все меньше и меньше печаталась, а многие ее произведения годами лежали в столе. Решительно отказавшись от своих былых иллюзий, она ничего не оплакивала и не предавалась воспоминаниям об ушедшем прошлом.

Вокруг Цветаевой все теснее смыкалась глухая стена одиночества. Ей некому было прочесть свои стихи, некого спросить, не с кем порадоваться. Но и в такой глубокой изоляции она продолжала писать.

Убежав от революции, именно там, за рубежом, Цветаева впервые обрела трезвый взгляд на социальное неравенство, увидела мир без романтических покровов. В то же время в Цветаевой все более растет и укрепляется живой интерес к тому, что происходит в России.

“Родина не есть условность территории, а принадлежность памяти и крови, — писала она. — Не быть в России, забыть Россию может бояться только тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри — тот теряет ее лишь вместе с жизнью”. Тоска по России сказывается в таких лирических стихотворениях, как “Рассвет на рельсах”, “Лучина”, “Русской ржи от меня поклон”, “О, неподатливый язык... ” и многих других.

Осенью 1928 Цветаева написала открытое письмо Маяковскому, что стало поводом для ее обвинения в просоветских симпатиях, разрыва с ней ряда эмигрантских кругов, и прекращение публикации ее стихотворений. Это было тяжелым материальным ударом. Летом 1933 хлопотами друзей публикации возобновились, но зачастую ее стихотворения сокращали, подвергали правке, задерживали авансы. Почти ничего из крупных поэтических вещей, написанных Цветаевой в эмиграции, не было напечатано. За 14 лет жизни в Париже Марина Ивановна смогла выпустить только одну книгу — "После России. 1922 — 1925". В поисках заработка она пыталась войти во французскую литературу, занимаясь переводами, но несмотря на похвалы, напечататься так и не удалось. Иногда устраивались творческие вечера, дававшие немного денег, чтобы поддержать семью и заплатить за квартиру. Помощь друзей и друзей друзей, знакомых и незнакомых, наряду с маленькой чешской стипендией, были основным реальным доходом Цветаевой. В середине 1930-х был даже организован "Комитет помощи Марине Цветаевой", в который вошел целый ряд известных писателей.

К 30-м годам Цветаева ясно осознала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Важное значение для понимания поэзии этого времени имеет цикл “Стихи к сыну”, где она во весь голос говорит о Советском Союзе как о стране совершенно особого склада, неудержимо рвущейся вперед — в будущее, в само мироздание.

Езжай, мой сын, в свою страну, —

В край — всем краям наоборот!

Куда назад идти — вперед...

Мужа Цветаевой, Сергея Ефрона, все больше привлекала мысль о возвращении в Россию. Он считал, что эмигранты виновны перед родиной и прощение нужно заслужить сотрудничеством с советскими органами. Так, он стал одним из активных деятелей парижского Союза возвращения на родину. В 1932 вопрос об отъезде был для него уже решен и он стал хлопоты о советском паспорте. Марина Цветаева считала, что ехать никуда не надо: "Той России нету...", но дети были на стороне отца, верили в его правду и видели свое будущее в СССР. Постепенно и она стала поддаваться, поскольку ей все чаще отказывали в работе. Муж Марины погряз в политических проблемах, дочь уже уехала в Россию. Оставаться во Франции было бессмысленно: эмигрантское сообщество совершенно отвернулось от Эфронов. Оставив большую часть своего архива друзьям, Цветаева вместе с сыном покинула Париж в 1939.

Конечно, судьбу Цветаевой после возвращения в Россию тоже нельзя назвать счастливой и однозначной. Однако заграница так и не стала домом для великой поэтессы, в то время, как мысль о России на самом деле всегда была рядом.

"Даль, отдалившая мне близь,

Даль, говорящая: «Вернись

Домой!» Со всех — до горних звезд —

Меня снимающая мест!"

Тоска по родине

Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно -
Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что - мой,
Как госпиталь или казарма.

Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной - непременно -

В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведём без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться - мне едино.

Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично - на каком
Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен…)
Двадцатого столетья - он,
А я - до всякого столетья!

Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне все - равны, мне всё - равно,
И, может быть, всего равнее -

Роднее бывшее - всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты - как рукой сняло:
Душа, родившаяся - где-то.

Так край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей - поперек!
Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все - равно, и все - едино.
Но если по дороге - куст
Встает, особенно - рябина…

Отношения Марины Цветаевой и Бориса Пастернака – это одна из самых трагичных страниц русской поэзии. А переписка двух великих поэтов – это намного больше, чем письма двух увлеченных друг другом людей. В юности их судьбы шли как будто параллельно, и во время редких пересечений не трогали молодых поэтов.

Родственные души

У них было много общего. И Марина, и Борис были москвичами и почти одногодками. Их отцы были профессорами, а матери – талантливыми пианистками, причем, обе – ученицами Антона Рубинштейна. И Цветаева, и Пастернак вспоминаЛИ первые случайные встречи как нечто мимолетное и не значительное. Первый шаг к общению сделал Пастернак в 1922 году, который, прочитав «Версты» Цветаевой, пришел в восторг.

Он написал ей об этом в Прагу, где она в тот момент жила с мужем, Сергеем Эфроном, бежавшим от революции и красного террора. Цветаева, которая всегда чувствовала себя одинокой, почувствовала родственную душу и ответила. Так началось содружество и настоящая любовь двух великих людей. Длилась их переписка до 1935 года, и за все эти годы они ни разу не встретились. Хотя, судьба, как будто дразня, несколько раз почти дарила им встречу – но в последний момент передумывала.

«Брат в пятом времени года...»

И их эпистолярный роман то сходил на нет, то вспыхивал с новой страстной силой. Борис Пастернак был женат, Марина была замужем. Известно, что Цветаева хотела назвать в честь Пастернака своего сына, который родился в 1925 году. Но она, как сама писала, не посмела ввести свою любовь семью; мальчик был назван Георгием по желанию Сергея Эфрона, мужа Марины. Супруга Пастернака, Евгения Владимировна, безусловно, ревновала мужа к Цветаевой. Но обеих женщин ждало событие, которое примирило их в этой щепетильной ситуации: в 1930 году Пастернак ушел от жены к красавице Зинаиде Нейгауз.

«Наши жизни похожи, я тоже люблю тех, с кем живу, но это доля. Ты же воля моя, та, пушкинская, взамен счастья».

Из письма Цветаевой Б.Пастернаку.

Уязвленная Марина тогда говорила одной из своих приятельниц, что, если бы им с Пастернаком удалось встретиться, то у Зинаиды Николаевны не было бы шансов. Но, скорее всего, это была лишь ее иллюзия. Борис Леонидович очень ценил комфорт, и новая супруга была не только очень красивой, но и домовитой, она окружила мужа заботой, делала все для того, чтобы ничто не мешало ему творить. Своим огромным успехом в те годы Борис во многом обязан жене.

За гранью нищеты

Марина же, как многие талантливые люди, была неприспособленной к быту, она маялась от неустройства и никак не могла выкарабкаться из бедности, которая преследовала ее все годы нахождения в иммиграции. В 1930-е годы по воспоминаниям Цветаевой, ее семья жила за гранью нищеты, так как супруг поэтессы не мог работать по причине болезни, и Марине со старшей дочерью Ариадной приходилось тащить быт на своих плечах. Поэтесса зарабатывала на жизнь своими творениями и переводами, а дочь шила шляпки.

«Успокойся, моя безмерно любимая, я тебя люблю совершенно безумно... Сегодня ты в таком испуге, что обидела меня. О, брось, ты ничем, ничем меня не обижала. Ты не обидела бы, а уничтожила меня только в одном случае. Если бы когда-нибудь ты перестала быть мне тем высоким захватывающим другом, какой мне дан в тебе судьбой»

Из письма Б.Пастернака Цветаевой.

Все это время Цветаева отчаянно мечтала встретиться со своим «братом в пятом времени года, шестом чувстве и четвертом измерении». Пестернак же в это время жил в достатке и даже богатстве, он был обласкан властью и купался во всеобщем почитании и обожании. В его жизни уже не было места для Марины, он был страстно увлечен новой супругой и семьей, и при этом, не забывал поддерживать оставленную первую жену и их сына. И все же, свидание Марины Цветаевой и Бориса Пастернака состоялось.

Последняя «невстреча»

В июне 1935 года в Париже, на Международном антифашистском конгрессе писателей в защиту культуры, на который Пастернак прибыл как член советской делегации литераторов. Зал рукоплескал ему стоя, а Цветаева скромно присутствовала там как рядовой зритель. Однако, эта встреча стала, по словам Марины, «невстречей». Когда два этих талантливейших человека оказались рядом, им обоим вдруг стало понятно, что говорить не о чем. Несвоевременность всегда драматична. Эта встреча Цветаевой и Пастернака была именно несвоевременной – состоявшейся не в свое время, и, по сути, никому из них уже не нужной.

«... В течении нескольких лет меня держало в постоянной счастливой приподнятости всё , что писала тогда твоя мама, звонкий, восхищающий резонанс её рвущегося вперёд, безоглядочного одухотворения. Я для Вас писал «Девятьсот пятый год» и для мамы - «Лейтенанта Шмидта» Больше в жизни это уже никогда не повторялось...».

Из письма Б.Пастернака Ариадне Эфрон.

Как бы сложились их судьбы, если бы свидание случилось раньше? Нам не дано этого знать. История не терпит сослагательных наклонений. Жизнь Цветаевой в итоге зашла в тупик, из которого она решила выйти через петлю, покончив жизнь самоубийством в августе 1941 года. Затем настало время, когда и баловень судьбы Пастернак попал к ней в немилость. В конце своей жизни он познал все те тяготы, которые сломали Марину – опалу, гонения от властей, травлю коллег, потерю друзей. Он умер в 1960 году от рака легких. Однако, два этих великих человека оставили после себя уникальное поэтические наследие, а еще – письма, наполненные любовью, жизнью и надеждой.

Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух - не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

Плящущим шагом прошла по земле! - Неба дочь!
С полным передником роз! - Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! - Ястребиную ночь
Бог не пошлёт на мою лебединую душу!

Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари - и ответной улыбки прорез...
- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

М.Цветаева

Немногие сегодня помнит про . А его судьба и творчество очень интересны.

Сочинение

Нежный и бесповоротный

Никто не глядел вам вслед-

Целую вас — через сотни

Разъединяющих лет.

Марина Цветаева — одна из неугасаемых звезд поэзии XX века. В своем стихотворении 1913 г. она просила: «Легко обо мне подумай, Легко обо мне забудь».

Цветаевский талант пытались раскрыть, утвердить, опрокинуть, оспорить многие. По-разному писали о Марине Цветаевой писатели и критики русского зарубежья. Русский редактор Слоним был уверен в том, что «наступит день, когда ее творчество будет заново открыто и оценено и займет заслуженное место, как один из самых интересных документов дореволюционной эпохи». Первые стихи Марины Цветаевой «Вечерний альбом» вышли в 1910 году и были приняты читателями как стихи настоящего поэта. Но в тот же период началась трагедия Цветаевой. То была трагедия одиночества и непризнанности, но без какого-либо привкуса обиды, ущемленного тщеславия. Цветаева принимала жизнь такой, какая есть. Так как она в начале своего творческого пути считала себя последовательным романтиком, то добровольно отдавала себя судьбе. Даже тогда, когда что-то попадало в поле ее зрения, тотчас чудесно и празднично преображалось, начинало ис криться и трепетать с какой-то удесятеренной жаждой жизни.

Постепенно поэтический мир Марины Цветаевой усложнялся. Романтическое мироощущение вступало во взаимодействие с миром русского фольклора. Во время эмиграции поэзия Марины Цветаевой принимает в себя эстетику футуризма. В своих произведениях от интонации напевной и говорной она переходит к ораторской, часто срывающейся на крик, вопль. Цветаева по-футуристически обрушивается на читателя всеми поэтическими приемами. Большая часть русской эмиграции, в частности живущей в Праге, отвечала ей недружелюбным отношением, хотя и признавала ее дарование. Но Чехия все равно осталась в памяти Марины Цветаевой светлым и счастливым воспоминанием. В Чехии Цветаева заканчивает свою поэму «Молодец». Эта поэма была ангелом-хранителем поэтессы, она помогла ей продержаться самое трудное время в начальную пору существования на глубине.

В Берлине Марина Цветаева очень много работает. В ее стихах чувствуется интонация выстраданной мысли, выношенности и жгучести чувств, но появилось и новое: горькая сосредоточенность, внутренние слезы. Но сквозь тоску, сквозь боль переживания она пишет стихи, исполненные самоотреченности любви. Здесь же Цветаева создает «Сивиллу». Этот цикл музыкален по композиции и образности и философичен по смыслу. Она тесно связана с ее «русскими» поэмами. В эмигрантский период наблюдается укрупненность ее лирики.

Читать, слушать, воспринимать цветаевские стихи спокойно так же невозможно, как нельзя безнаказанно прикоснуться к оголенным проводам. В ее стихи входит страстное социальное начало. По мнению Цветаевой, поэт почти всегда противопоставлен миру: он — посланец божества, вдохновенный посредник между людьми и небом. Именно поэт противопоставлен богатым в цветаевской «Хвале…».

Поэзия Марины Цветаевой постоянно видоизменялась, сдвигала привычные очертания, на ней появлялись новые ландшафты, начинали раздаваться иные звуки. В творческом развитии Цветаевой неизменно проявлялась характерная для нее закономерность. «Поэма горы» и «Поэма Конца» представляют собою, в сущности, одну поэму-дилогию, которую можно было бы назвать или «Поэмой" Любви» или «Поэмой Расставания». Обе поэмы — история любви, бурного и краткого увлечения, оставившего след в обеих любящих душах на всю жизнь. Никогда больше Цветаева не писала поэм с такой страстной нежностью, лихорадочностью, исступленностью и полнейшей лирической исповедальностью.

После возникновения «Крысолова» Цветаева от лирики повернулась к сарказму и сатире. Именно, в этом произведении она разоблачает мещан. В «парижский» период Цветаева много размышляет о времени, о смысле мимолетной по сравнению с вечностью человеческой жизни. Ее лирика, проникнутая мотивами и образами вечности, времени, рока, становится все более и более трагичной. Чуть ли не вся ее лирика этого времени, в том числе и любовная, пейзажная, посвящена Времени. В Париже она тоскует, и все чаще и чаще думает о смерти. Для понимания поэм Цветаевой, а также некоторых ее стихотворений важно знать не только опорные смысловые образы-символы, но и мир, в котором Марина Цветаева как поэтическая личность мыслила и жила.

В парижские годы она лирических стихов пишет мало, она работает главным образом над поэмой и прозой мемуарной и критической. В 30-е годы Цветаеву почти не печатают — стихи идут тонкой прерывающейся струйкой и, словно песок, — в забвение. Правда, она успевает переслать «Стихи к Чехии» в Прагу — их там сберегли, как святыню. Так произошел переход к прозе. Проза для Цветаевой, не являясь стихом, представляет, тем не менее, самую настоящую цветаевскую поэзию со всеми другими присущими ей особенностями. В ее прозе не только видна личность автора, с ее характером, пристрастиями и манерой, хорошо знакомой по стихам, но и философия искусства, жизни, истории. Цветаева надеялась, что проза прикроет ее от ставших недоброжелательными эмигрантских изданий. Последним циклом стихов Марины Цветаевой были «Стихи к Чехии». В них она горячо откликнулась на несчастье чешского народа.

Сегодня Цветаеву знают и любят миллионы людей — не только у нас, но и во всем мире. Ее поэзия вошла в культурный обиход, сделалась неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Иные стихи кажутся такими давними и привычными, словно они существовали всегда — как русский пейзаж, как рябина у дороги, как полная луна, залившая весенний сад, и как извечный женский голос, перехваченный любовью и страданьем.

Марина Цветаева - великий поэт с трагической судьбой. Не прижилась ни в России, ни на Западе. О Европе: "Здесь я не нужна". О России: "Там я невозможна..." И реакция: "На твой безумный мир/ Ответ один - отказ".

Марина Цветаева ради высокой поэзии свою жизнь положила на плаху. Ничего не имела - ни дома, ни крепкого тыла, ни спонсоров-меценатов. Билась в нищете и страдала от непризнания.

Биографию Марины Цветаевой рассказывать не будем, а вот на некоторых деталях следует остановиться. Родители. Отец - Иван Цветаев - сын сельского священника, ставший профессором, добившийся многого и основавший музей изящных искусств (ныне им. Пушкина). Мать - Мария Мейн - из богатой семьи обрусевших немцев. Талантливая пианистка. Оба родителя были поглощены своей работой и мало внимания уделяли своим дочерям - Марине и Анастасии. Холодный отчий дом - это тоже повлияло на дальнейшую жизнь.

Мать Цветаевой умерла, когда Марине было 13 лет. Какое-то время училась в Швейцарии, Германии и Франции. Что касается стихов, то слова в рифмы Марина начала складывать в 4 года. С 7 лет не только читала, но жила книгами, читала все запоем. Мать пыталась приучить ее к музыке, не получилось. Только чтение. Любимые герои детства и девичества - Наполеон, драматург Эдмон Ростан и художница Мария Башкирцева. Ей Цветаева посвятила свой первый поэтический сборник "Вечерний альбом".

Как она представлялась в воспоминаниях современников?

Федор Степун: "Познакомился я с Цветаевой ближе... в подмосковном имении Ильинском, где она проводила лето. Как сейчас вижу идущую рядом со мною пыльным проселком почти еще девочку с землисто-бледным лицом под желтоватою челкою и тусклыми, слюдяными глазами, в которых временами вспыхивают зеленые огни. Одета Марина кокетливо, но неряшливо: на всех пальцах перстни с цветными камнями, но руки не холены... Кольца не женское украшение, а скорее талисманы... Говорим о романтической поэзии... Я слушаю и не знаю, чему больше дивиться: то ли чисто женской интимности, с которой Цветаева, как среди современников, живет среди этих близких ей по духу теней, или ее совершенно исключительному уму: его афористической крылатости, его стальной, мужской мускулистости".

Вспоминая о ранних годах Марины, одна из ее родственниц отмечала: "Заметен был в ней ум и с детства собственный внутренний мир. Слабая ориентировка в действительности в дальнейшем превратилась в до странности непонимание реального окружения и равнодушие к другим... В 16 лет, будучи еще в гимназии, Марина выкрасила волосы в золотистый цвет, что очень ей шло, очки носить бросила (несмотря на сильную слепоту), гимназию кончать не стала. Жила своей внутренней жизнью..."

Павел Антокольский познакомился с уже взрослой Мариной Цветаевой (ей было 26 лет) в 1918 году: "Марина Цветаева - статная, широкоплечая женщина, с широко расставленными серо-зелеными глазами. Ее русые волосы коротко острижены, высокий лоб спрятан под челку. Темно-синее платье не модного, да и не старомодного, а самого что ни на есть простейшего покроя, напоминающего подрясник, туго стянуто в талии широким желтым ремнем. Через плечо перекинута желтая кожаная сумка вроде офицерской полевой - и в этой не женской сумке умещаются и сотни папирос, и клеенчатая тетрадь со стихами. Куда бы ни шла эта женщина, она кажется странницей, путешественницей. Широкими мужскими шагами пересекает она Арбат и близлежащие переулки, выгребая правым плечом против ветра, дождя, вьюги, - не то монастырская послушница, не то только что мобилизованная сестра милосердия. Все ее существо горит поэтическим огнем, и он дает знать о себе в первый же час знакомства..."

Интересно вспомнить, что писала Цветаева в том далеком непростом 1918 году? В мае ею написан цикл "Психея":

Не самозванка - я пришла домой,

И не служанка - мне не надо хлеба.

Я - страсть твоя, воскресный отдых твой,

Твой день седьмой, твое седьмое небо.

Там, на земле, мне подавали грош

И жерновов навешали на шею.

Возлюбленный! Ужель не узнаешь?

Я ласточка твоя - Психея!

(Необходимое примечание для молодых: Психея - в греческой мифологии олицетворение человеческой души в образе девушки.)

В ноябре-декабре 18-го Цветаева пишет другой цикл стихов - "Комедьянт" (он связан с вахтанговской студией и знакомством с красавцем Юрием Завадским):

Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.

Но мне не надо Ваших губ и глаз.

Все началось и кончилось - без Вас...

Но вернемся к воспоминаниям поэта Антокольского о Марине Цветаевой: "Речь ее быстра, точна, отчетлива. Любое случайное наблюдение, любая шутка, ответ на любой вопрос сразу отливаются в легко найденные, счастливо отточенные слова и так же легко и непринужденно могут превратиться в стихотворную строку. Это значит, что между нею, деловой, обычной, будничной, и ею же - поэтом разницы нет. Расстояние между обеими неуловимо и ничтожно".

"Говорить с
ней было интересно обо всем: о жизни, о литературе, о пустяках, - вспоминает писатель Роман Гуль. - В ней чувствовался и настоящий, и большой, и талантливый, и глубоко чувствующий человек... Марина Ивановна вечно нуждалась в близкой (очень близкой) дружбе, даже больше - в любви. Этого она везде и всюду искала и была даже неразборчивая, желая душевно полонить каждого. Я знаю случай, когда она нежно переписывалась с одним русским берлинцем, которого никогда в жизни не видела. Из этой переписки ничего, разумеется, кроме ее огорчений, не вышло.

Она никак не была литератором. Она была каким-то Божьим ребенком в мире людей. И этот мир ее со всех сторон своими углами резал и ранил. Она писала мне в одном письме: "Гуль, я не люблю земной жизни, никогда ее не любила, в особенности - людей. Я люблю небо и ангелов, там с ними я бы сумела..."

Еще один современник, Н. Еленев, отмечал, что никаких политических убеждений у Цветаевой не было. Своего прирожденного чувства и жажды свободы ни при каких обстоятельствах она не скрывала, не подавляла. В принципе она презирала и ненавидела как режим большевиков, так и царские времена. Она была против всякого насилия. "Для нее не существовало ни запретов, ни преград, ни ограничений в собственном исповедании или поведении. Полуправды для нее не существовало".

О. Колбасина-Чернова вспоминает: "...Жизнь несовершенна, отсюда ее неприятие Мариной. Она приводит ее к собственному мифотворчеству. Она видит людей такими, какими ей хочется их видеть. Иногда действительно на время она превращает их в тех, какие представляются ее воображению. Но какая горечь остается, когда созданный мираж исчезает... В реальной жизни она встречает своих героев только заочно: Райнер Мария Рильке, или почти заочно: Пастернак - они ей по плечу, как она любит говорить".

Из этих свидетельств легко можно прийти к выводу, что Марине Цветаевой, этой "мятежнице с вихрем в крови", как она сама себя определяла, было крайне тяжело ужиться в социуме, среди обычных людей. Откроешь любую страницу Цветаевой - и сразу погружаешься в атмосферу душевного горения, безмерности чувств, постоянного выхода из нормы и ранжира, острейших драматических конфликтов с окружающим ее миром.

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший - сер?

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью в мире мер?!

Ее жажда высокой любви не утоляется, и Марина с горечью говорит: "Плоха для мужчин - хороша для Бога". И стихотворный неудержимый поток - как непрекращающийся "вопль вспоротого нутра". И еще одно самоопределение: "Одинокий дух".

Цветаева уехала из России 11 мая 1922 года. Прага, Медон и другие чужие города. 18 июня 1939 года на пароходе "Мария Ульянова" вернулась в СССР. И тут ее ждали роковые вести: сначала арест дочери Ариадны, затем мужа - Сергея Эфрона. "Живу без бумаг, газет, не видя никого... одиночество... слезы... жуть..." А тут вскоре полыхнула война. Эвакуация. Отказ Союза писателей принять Цветаеву хотя бы в Литфонд, что дало бы ей материальную поддержку. Нет, не приняли и не дали. Из письма Арсению Тарковскому: "У меня нет друзей, а без них - гибель".

И самоубийство. До полных 49 лет оставалось 38 дней.

Возвращение к читателям России произошло в 1956 году: в альманахе "Литературная Москва" - 7 стихотворений. В 1961 году вышел первый сборник "Избранное". Ну, а затем книга за книгой, воспоминания за воспоминаниями. Признание, поклонение, любовь...

Но любовь только избранных, ибо читать Цветаеву, вникать в ее творчество не все в состоянии, нужны для этого особая начитанность и гуманитарная подготовка. Об этом предупреждала и сама Цветаева: "Что есть чтение, как не разгадывание, толкование, извлечение тайного, оставшегося за строками, за пределами слов... Чтение - прежде всего - сотворчество..."

Но и профессионалы относятся к Цветаевой по-разному, от похвал взахлеб до просто "хорошо", но и с изрядным холодом. Во Франции в 20-х годах сторонники классической стройности и строгости упрекали Цветаеву в словесной и эмоциональной расточительности, анархичности, избыточной страстности, слишком "прерывистом дыхании" и "револьверной дроби" размеров, считая романтизм, который исповедовала Цветаева, вышедшим из моды. В эмигрантской среде Марина Ивановна и впрямь была "белой вороной".

Иосиф Бродский очень высоко ставил Цветаеву, считая, что она - "поэт... возможно, самый искренний в истории русской поэзии... В стихотворениях Цветаевой читатель сталкивается не со стратегией стихотворца, но со стратегией нравственности... с искусством при свете совести, с их - искусства и нравственности - абсолютным совмещением... сила Цветаевой именно в ее психологическом реализме".

Из записей Цветаевой: "В диалоге с жизнью важен не ее вопрос, а наш ответ".

Однако судьба - это одно, а творчество - это немного иное. Сбылось пророчество Цветаевой: "Моим стихам, как драгоценным винам,/ Настанет свой черед".

Он и настал. И мы дегустируем это драгоценное вино...