«Сжала руки под темной вуалью...» (1911)

Сборник «Вечер» открывался стихотворением, в названии ко-|<>рого была обозначена его главная тема - «Любовь». Ожидание чувства, мгновения встреч, разлука, воспоминания - переживания, исполняющие внутренний мир лирической героини Ахматовой. Каждое из них субъективно, камерно и в то же время необычайно шачимо, так как пробуждает душу к жизни:

То в инее ярком блеснет, Почудится в дреме левкоя... Но верно и тайно ведет Or радости и от покоя...

(«Любовь», 1911)

Стихотворение «Сжала руки под темной вуалью...» -одна из первых в сборнике миниатюр, в которых детально обрисовываются эпизоды жизни и любви героини. Их конкретика напоминает дневниковые записи («В пушистой муфте руки холодели...», «На столе забыты//Хлыстик и перчатка...», «Три в столовой пробило...», «Я сошла О ума, о мальчик странный,//В среду, в три часа!..», «Я на правую руку иадела//Перчатку с левой руки...»). Данное стихотворение тоже начи­нается с такой детали: «Сжала руки под темной вуалью...»

Ключевые детали несут двойную смысловую нагрузку: не только фиксируют ситуацию, но и передают психологический настрой лирической героини, отражение которого и является художествен­ной целью стихотворения. Так, в данной миниатюре любовь пред­стает трагическим переживанием, полным неразрешимых противоречий («...Уйдешь, я умру» - «...я терпкой печалью//Напоила его допьяна», «Он вышел, шатаясь» - «Улыбнулся спокойно...»). Она заполняет внутренний мир героев, о ней свидетельствуют их черты («Отчего ты сегодня бледна?», «Искривился мучительно рот...»). Но она не приносит счастья, так как каждый из влюбленных не в сшит I докричаться до любимого («Задыхаясь, я крикнула: «Шутка//всё, что было...»), добиться понимания, сочувствия. Психологическое переживание, благодаря обрисовке драматичного эпизода, приобретает обобщенный смысл: в стихотворении отражено не минутное I настроение, а вечная трагедия рейсовой разъединенности людей.

Образные антитезы находят соответствие и на уровне фоники, инструментовка стихотворения строится на основе аллитерационных звуков «р» - «л»:

Как забуду? Он вышел, шатаясь. Искривился мучительно рот... Я сбежала, перил не касаясь, Я бежала за 1гим до ворот.

Два контрастных по эмоциональной окраске сонорных звука пронизывают все три строфы, создавая впечатление раскачивающихся весов, склоняющихся то к плавному, меланхоличному «л» (что особенно заметно в рифмах первой строфы: «вуалью» - «печалью»), то к раскатистому, тревожному «р». Рифмы с «р» («умру», «на ветру») венчают стихотворение, подчеркивая трагическую бе­зысходность в настроении лирической героини.

(первый вариант «Когда в тоске самоубийства...» -1917, окончательный текст -1921)

События 1917 г. стали для Ахматовой новой «горькой» вехой и истории страны. Одной из первых она увидела начало «грозных обстоятельств» уже в февральской революции (Коротко о себе. 1965). Будучи в это время в Петрограде, она, несмотря на стрельбу, ходила по городу, наблюдая за происходящим и впитывая новые впечатления. В ее поззии современность предста­вала «Смутным и тревожным часом», когда страна продолжала жить, «как при Екатерине», «скучая на островах» и в театре, забыв о том, как, «своих пугаясь стонов,//В тоске смертельной мечется толпа» («В каждых сутках есть такой...», «Течет река неспешно по долине...», «Теперь прощай, столица...», «И целый день, своих пугаясьстонов...» - все 1917 г.).

В сентябре 1917 г. вышел третий сборник Ахматовой «Белая стая». Вспоминая о времени, когда он появился, Ахматова писала в автобиографии : «Транспорт замирал - книгу нельзя было послать даже в Москву... Журналы закрывались, газеты тоже... Голод и разруха росли с каждым днем» («Коротко о себе»). Стихотворения, вошедшие в ее следующие книги («Подорожник», 1921; «Anno domini» («В лето господне»), 1921-1922), отразили перемены в мировосприятии автора, вызванные «болью поражений и обид», и в то же время подтвердили внутреннюю закономерность пути поэта.

В лирической героине стихотворения «Мне голос был. Он звал утешно...» видно новое воплощение пушкинского «пророка». Снова, как в ранней миниатюре «Смуглый отрок бродил по аллеям...», «столетие» разделяет поэтов. В 1817 г. написана ода «Вольность», на которую как на источник реминисценции указывает и восьми­стишие в первой строфе стихотворения Ахматовой, повторяющее (неточно) пушкинскую строфу, и размер обоих произведений (че­тырехстопный ямб), и сходство в некоторых опорных образах. Образ «стыда» в оде Пушкина повторяется два раза:

Самовластительный злодей! Тебя, твой трон я ненавижу...

Ты ужас мира, стыд природы...

О стыд! о ужас наших дней! Как звери, вторглись янычары!.. Падут бесславные удары... Погиб увенчанный злодей...

У А. Ахматовой это одно из важных понятий в характеристике современной России:

Я кровь от рук твоих отмою, Из сердца выну черный стыд...

Благодаря пушкинской реминисценции проясняется, что же стало новым «ужасом наших дней», «стыдом природы». В оде «Вольность» для лирического героя равно неприемлемы и «тиран», и «убийцы», насилие «на тронах» и в народных «бурях», вслед за которыми всегда слышен «Клии страшный глас» (муза истории), вещающий новое «рабство». Революция включается в цепь из трагических бед России, ее «поражений и обид», повторяющихся живой неизбежностью и вызывающих желание «оставить» этот мир, эту несчастную страну «навсегда».

«Голос», несущий утешение, «звал» оставить Россию, превращающуюся в пустыню, «край глухой», суля дать «новое имя» лирической героине. Она оказывается на «перепутье», как и герой другого пушкинского стихотворения, увидевший «в пустыне мрачной» явление «шестикрылого серафима» и услышавший «Бога глас», дав­ший ему «новое имя» пророка:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей».

(«Пророк», 1826)

Лирическая героиня А. Ахматовой слышит не «Бога глас», а «речь недостойную», «голос» искусителя, призывающего «осквер­нить» себя предательством, бросить Россию в «крови», в грехе, после «поражения» в очередной исторической схватке. «Обиды» лириче­ской героини неотделимы от бед «своего края», их не утолит забвение. Эти «строки печальные», как в пушкинском «Воспоми­нании» (1828), нельзя «смыть» ни слезами, ни временем, нельзя «покрыть» «новым именем», тем более что в контексте ахматовского стихотворения это имя Иуды.

Пушкинский «пророк», благодаря чудесному превращению, «в пустыне мрачной» услышал «шум и звон», узнал, что только «муд­рое», пламенное слово может найти отзвук в «сердцах людей». «Пророк» , не найдя понимания у «ближних», возвратился в «пустыню», где «покорна» ему вся «тварь... земная», Хранящая «завет предвечного». Для лирической героини А. Ахма­товой, как и для пушкинского героя, пустыня наполнена страданием И жизнью, у нее есть «имя», история, в которой участвуют совре­менники, чей «скорбный дух» - наследие прошлого. Сознание своей роли продолжателей традиции и дает спокойствие в испыта­ниях, пророческое знание о грядущем.

Реминисцентный фон, торжественная ритмика четырехстопно­го ямба дополняют одическую интонацию стихотворения. Воспе­вание стойкости, мужества, достоинства, верности является ответом и на искушение, и на исторический вопрос о судьбе России. «Горестным обстоятельствам» противостоит русский национальный Характер, «скорбный дух», непобедимый внешним миром.

«Не с теми я, кто бросил землю...» (1922)

В стихах А. Ахматовой послереволюционных лет все более Сметным становится мотив избранничества, возвышение тех, кого: В кругу кровавом день и ночь Долит жестокая истома...

(«Петроград, 1919»)

Над ними «Черной смерти... крыло», вокруг «Все расхищено, Предано, продано»: «развалившиеся грязные дома», «голодная тос­ка», но именно им («нам») суждено увидеть «чудесный», «небыва­лый», «от века желанный» свет («Все расхищено, предано, Продано...», 1921).

Особый трагизм мироощущению А. Ахматовой в этот период Придает тяжелое личное переживание - 25 августа 1921 г. по обвинению в контрреволюционной деятельности был расстрелян. Несмотря на то что их брак закончился разводом в 1918 г., образ «друга», «милого» в лирике А. Ахматовой на протя­жении всего творческого пути зачастую имел основанием именно Личность первого мужа. Сознавая его значение как поэта, она всю Жизнь занималась биографическими и историко-литературными Исследованиями, относящимися к его творчеству.

В стихотворении «Не с теми я, кто бросил землю...» образ родины создан в «кровавых», «черных» тонах: «глухой чад пожара», гибель, «удары». Но «темна» и дорога тех, «кто бросил землю». Усилен мотив Их вины: они оставили ее «на растерзание врагам». Но лирическая героиня испытывает к ним не гнев, а жалость:

Вечно жалок мне изгнанник, Как заключенный, как больной.

«Странники» остаются одинокими на «чужой» земле и выпадают Из цепи поколений, создающих русскую историю. Они обречены На забвение «в оценке поздней», а в настоящем их жизнь горька,

Как «полынь».

Лирическая героиня «не с теми... кто бросил землю», она

остается

Здесь, в глухом чаду пожара

Остаток юности губя...

В этом выборе - следование той концепции, которая выражена В «Цицероне» Тютчева (1830)-стихотворении, реминисценции из Которого были характерны в послереволюционный период для самых разных авторов. Немногие, как А. Ахматова, видели в «гроз­ных обстоятельствах» революции «высокие зрелища», «пир» богов, на который «всеблагие» «призвали» того, «кто посетил сей мир//В его минуты роковые». Лирическая героиня ахматовского стихотво­рения, не отклоняя от себя «ни единого удара» судьбы, становится участницей трагедии, полной высоких страстей и самопожертвова­ния. Однако стилистика стихотворения иная, чем у Тютчева: в образности отсутствует поэтизация, в интонации нет одической торжественности, используется сниженная, бытовая, «грубая» лек­сика («бросил землю», «грубая лесть», «жалок...//Как заключенный, как больной», «хлеб чужой»). В композиционном построении также проявляется стремление автора «снять» трагическую патетику. В первой и третьей строфах характеризуются полярные позиции, каждая из которых - отражение трагедии времени, а во второй и четвертой напряжение снимается. Трагедия стала будничной реаль­ностью. И ее герои уже не тютчевские «собеседники» богов, «зри­тели» их «совета», подобные «небожителям», а люди, «остаток юности» которых пришелся на «минуты роковые». Образ стал более конкретным, в нем появилось эпическое содержание, отражение действительных черт и событий. В то же время лирические «песни» становятся той божественной «чашей», из которой и они, вслед за тютчевскими героями, пьют «бессмертие »:

И знаем, что в оценке поздней Оправдан будет каждый час... Но в мире нет людей бесслезней, Надменнее и проще нас.

В патриотической лирике Ахматовой и в дальнейшем сохраня­ется следование тем двум тенденциям, которые представлены в стихотворениях послереволюционных лет - понимание происхо­дящего как трагедии, требующей от современников героизма, му­жества и высоких помыслов, и стремление выразить любовь к родине в «простых», реальных образах.

«Мужество» (1942)

Великая Отечественная война застала Ахматову в Ленинграде. Через некоторое время она эвакуировалась в Москву, затем в Ташкент. В 1944 г. вернулась в разрушенный Ленинград. Во время войны, вспоминала Ахматова: «Как и другие поэты, часто выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам».

Стихотворение «Мужество» вошло в цикл «Ветер войны» (1941 - 1945). В цикле богатая эмоциональная палитра -от бытовых за­рисовок до народной «клятвы» и панихидного плача. В образе лирической героини важнейшей характеристикой является ее слит­ность с народом, с историей страны:

Мы детям клянемся, клянемся, могилам, Что нас покориться никто не заставит! («Клятва», 1941)

Она олицетворяет душу родины, для нее нет «Ни плохих, ни хороших, ни средних», все - «детоньки», в каждом она видит своего ребенка». В то же время обобщенный взгляд на события сочетается К очень личным ощущением боли:

А вы, мои друзья последнего призыва!

Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.

Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,

А крикнуть на весь мир все ваши имена! («А вы, мои друзья последнего призыва...», 1942)

Стихотворение «Мужество» - гимн силе духа тех, кто, оказав­шись захвачен исторической волной, не утратил представления об истинных, вневременных ценностях. За «великое русское слово» народ готов заплатить высшую цену - остаться без крова, «под пулями мертвыми лечь», так как это понятие выражает суть наци­ональной души, которую современники великих событий должны передать «внукам» такой же «свободной и чистой», какой получили от предков:

Не страшно под пулями мертвыми лечь, Не горько остаться без крова, И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово... Свободным и чистым тебя пронесем, И внукам дадим, и от плена спасем...

Утверждение скрепляется заключительным аккордом, напоми­нающим окончание молитвы: «Навеки!» Вечной предстает борьбп «смертных сердец» и у Ахматовой, и в стихотворении, являющемся для «Мужества» реминисцентным фоном,-в «Двух голосах» (1850) Тютчева. Напоминает о нем уже ритмика - все нечетные и десятая строчки ахматовского стихотворения написаны четырехстопным амфибрахием, как у Тютчева.

Но самое главное - это тематическая и образная близость. В стихотворении Тютчева слышны два спорящих между собой «голо­са», один из которых противопоставляет земному взгляду на жизнь людей («Для них нет победы, для них есть конец») романтическое возвышение «непреклонных сердец»:

Кто, ратуя, пал, побежденный лишь Роком, Тот вырвал из рук их победный венец.

А. Ахматова, создавая образ «час мужества», основывалась на тютчевском призыве, обращенном ко всем «смертным»:

Мужайтесь, о друга, боритесь прилежно, Хоть бой и неравен...

Как бой ни жесток...

У А. Ахматовой образ мужества имеет конкретную характери­стику, он тесно связан с современностью, в нем прославлены самоотверженность защитников родины и великие ценности народ­ного духа. В отличие от призывной, наставительной интонации тютчевского «голоса», лирическая героиня ахматовского стихотво­рения ощущает себя одной из «совершающих» подвиг, вступающих в «бой», созидающих судьбу своего отечества. Этим обусловлена форма клятвы от первого лица:

Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет...

Благодаря тому, что героиня выражает не философский вывод, а личное ощущение, роднящее ее со всем народом, образ приобре­тает реалистическое звучание, как и героический пафос клятвы. Обещание «сохранить» русское слово, «спасти» родину не является романтическим преувеличением, оно исходит из глубин националь­ного духа, его значительность подтверждена мыслью Мотив истории воплощен в обращении к будущему («внукам, к вечности. Завершающий возглас («Навеки!»), образую­щий одностопную строчку в вольном амфибрахии стихотворения, в связи с ритмическим ожиданием повторяется в сознании читателя, усиливая утверждающую интонацию, продлевая звучание строфы и устанавливая ее проекцию в бесконечность.

«Приморский сонет» (1958)

1950-е годы - время подведения итогов столь редкой в русской литературе долгой и плодотворной жизни поэта. Ахматова, заключая своою автобиографию, писала: «Я не переставала писать стихи. Для Меня в них - связь моя со временем...» Это относится прежде всего к патриотической лирике, к осознанию своего места в становлении национального характера. Но ощущение времени у лирической героини А. Ахматовой особое -она живет не только в современ­ности, но и в истории, и в вечности. В связи с этим, подводя итоги, она воспринимает свое земное существование как этап мировой

«Приморский сонет» входил в неизданный сборник «Нечет» (1936-1946), ставший впоследствии одним из разделов «Седьмой книги». Стихотворение воплощает такую твердую форму, как сонет французского типа. Его лирическая героиня необычайно остро ощущает временность, мгновенность своей жизни:

Здесь все меня переживет,

Все, даже ветхие скворешни...

«Воздух вешний» тоже навевает мысли о близком конце, о невозможности новой «весны», о необратимости времени для че­ловека. Героиня слышит «голос вечности», звучащий «с неодоли­мостью нездешней». Сосредоточенность на мысли о смерти ставит стихотворение А. Ахматовой в один ряд с раздумьями лирического героя в стихах конца 1820-х - 1830-х годов, в том числе в элегии «Брожу ли я вдоль улиц шумных...»(тоже написанной четырехстопным ямбом, 1829). В сонете, так же, как в элегии, выстраивается цепь антитез, выражающих противоположность жизни и смерти. Цветению и сиянию жизни («цветущая черешня», \ «Сиянье легкий месяц льет») у Ахматовой уделяется центральное

место, в отличие от стремления лирического героя АС. Пушкина в каждой примете жизни «угадать» «грядущей смерти годовщину». Фоническое своеобразие пушкинской элегии построено на ассо­нансном звуке «у», который уже с первой строфы, когда неясно

Брожу ли я вдоль улиц шумных, Вхожу ль во многолюдный храм, Сижу ль меж юношей безумных,- Я предаюсь моим мечтам... Такой звуковой символизм заметен и в дальнейшем: Я говорю: промчатся годы...

Гляжу ль на дуб уединенный...

И хоть бесчувственному телу Равно повсюду истлевать...

И равнодушная природа...

Контрастом к такой минорной тонике являются стечения глас­ных в последней строчке (в тексте остальных строф они не подчер­кнуты соответствующей лексикой): «Красою вечною сиять».

У Ахматовой они появляются в самом начале сонета, а во второй строфе использована образная и фоническая реминисценция по­следней строчки пушкинской элегии:

Для ахматовской лирической героини смерть - это дорога к вечности, и она «кажется такой нетрудной», «белой», «светлой». Она одна для всех, и на ней можно встретиться с самым дорогам, заветным, здесь

Все похоже на аллею У царскосельского пруда.

На одну из тех аллей, по которым «бродил» «смуглый отрок» в стихотворении, написанном Ахматовой за сорок семь лет до этого. Так в сонете пересеклись несколько временных пластов: юность и зрелость поэтов, «час», о котором они размышляли в стихотворе­ниях, будущее, которое увидят их потомки, приглядываясь к немым свидетелям их земного существования («...патриарх лесов//переживет мой век забвенный...»; «Здесь все меня переживет,//Все, даже ветхие скворешни...»). События во всех «веках» развиваются парал­лельно, как сюжеты разных писателей, становящихся ровесниками и современниками читателя. Потому для героини Ахматовой оди­наково прекрасны жизнь («чаща изумрудная») и «неодолимость нездешняя» вечности, кажущаяся по мере приближения «еще свет­лее». Вслед за Пушкиным она, освобождаясь от случайного, повер­хностного, стремится быть «ближе к милому пределу», оставляя в земном мире «все» внешнее, принести самое дорогое к «царско­сельскому пруду».

«Родная земля» (1961)

Эпиграф (две последние строчки из стихотворения «Не с теми и кто бросил землю...») возвращает к событиям и настроениям сорокалетней давности. Вспоминая снова «тех, кто бросил землю», лирическая героиня полемизирует с тем, как эмигранты определяли причины отъезда. Постоянным для них было возвышение своего выбора как отказа от родины ради свободы.

В том же 1961 г. в Париже вышла книга одного из «младших» акмеистов - «Вклад русской эмиграции в мировую культуру». В эмиграции Адамович стал главой «парижской школы» русских поэтов, одним из наиболее известных критиков. Сравнивая литературный процесс в России и зарубежье, он писал: «У нас в эмиграции талантов, конечно, не больше. Но у нас осталась непри­косновенной личная творческая ответственность -животворящее условие всякого духовного созидания,-у нас осталось право вы­бора, сомнения и искания, и поэтому в некоторых областях нам в самом деле суждено было представлять ту Россию, голос которой на родной земле был в течение сорока с лишним лет заглушён».

Лирическая героиня Ахматовой, напротив, понимает свободу как ощущение единства с народом и страной. Для нее родина «ни в чем не замешана», не виновата в бедствиях людей, сама «немот­ствует» вместе с ними. Свобода поэта неразрывна с чувством долга: он может писать «О ней стихи», только видя происходящее изнутри. Для подтверждения своей мысли автор использует целый ряд реми­нисценций из классических образцов русской гражданственной и патриотической лирики. Композиционное построение стихотворе­ния аналогично лермонтовской «Родине» (1841). Первое восьми­стишие А. Ахматовой, как и начальная строфа у Лермонтова, посвящена опровержению привычного понимания патриотизма:

В заветных ладанках не носим на груди, О ней стихи навзрыд не сочиняем, Наш горький сон она не бередит, Не кажется обетованным раем...

Здесь живут, «хворая, бедствуя», отдыхая от забот в «горьком сне», не веря иллюзиям, «не вспоминая даже» о родной земле. Лирическую героиню, как и весь народ, с которым она чувствует свое единство («мы»), сроднила с ней будничная реальность, сама

Да, для нас это грязь на калошах, Да, для нас это хруст на зубах...

Реалистическая конкретика образа России вызывает ассоциации с лирикой. Впечатление усиливают ритмические переклички: использование шестистопных строчек в вольном ямбе первого восьмистишия А. Ахматовой заставляет вспомнить некрасовские «Родину» (1846) и «Элегию» (1874), в которой в свою очередь видны пушкинские реминисценции (прежде всего, из «Деревни»,--1819). Аналогия с трагическим пафосом «Элегии» важна для пони мания того, как у Ахматовой воплощается тема поэзии. Сходно с, жизнь поэта у нее предстает битвой за «достойные» идеалы народного счастья. Художник обязан разделить судьбу своей страны, не мысля делать ее «в душе своей/предметом купли и продажи». Снова его «неподкупный голос» должен стать «эхом... народа»:

Любовь и тайная свобода Внушали сердцу гимн простой, И неподкупный голос мой Был эхо русского народа.

(. *КН, Я. Плюсковой», 1818)

Ахматовский «гимн простой», построенный на «не сочиненных» образах (их реальность подчеркивалась междометием «да» в девятой и десятой строчках), заканчивался философским обобщением. Три­надцатая строчка начиналась союзом «но», так как заключительная мысль по своему возвышенному тону противоречила намеренной сниженности предшествующих деталей. Лирическая разработка об­раза «родной земли» придала особую пронзительность утверждению правоты тех, кто не «бросил» страну, чтобы «стать» ее историей:

Но ложимся в нее и становимся ею,

Оттого и зовем так свободно - своею.

Смысловая многоплановость подчеркнута ритмической поли­метрией. Первые восемь строчек, в которых обрисовывается «стран­ная любовь» к отчизне (Лермонтов, «Родина»), написаны вольным ямбом. Его сменяет трехстопный анапест в четверостишии, в котором от отрицания привычных примет патриотизма («Не носим на груди», «не сочиняем», «не вспоминаем даже») лирическая героиня переходит к характеристике важных для нее черт «родной земли» («Да, для нас это...»). Заключительное двустишие (четырех­стопный анапест) - смысловая вершина стихотворения, резко от­личающаяся по интонации. Такой интонационный перепад отличает и ряд стихотворений («Что ни год - уменьшаются силы...», 1861; «Надрывается сердце от муки...», 1863), в которых поэт, «оглушенный» звуками «Барабанов, цепей, топора», только силой лирического «провидения» представлял «весну золо­тую» над «отчизной», где бы

В просторе свободы

Все в гармонию жизни слилось...

(«Надрывается сердце от муки...»)

Столетие спустя Ахматова, отвергая такой уход от реальности, находила внутри нее основания для возвышения человека. Эпоха, назвавшая современников поэта «бесслезней,//Надменнее и проявила их силу духа. Не ожидая «обетованного рая», награды, нетления, сознавая, что все смешается в «прахе» истории, они Ni поэтизируют свою судьбу, не сетуют, не сочиняют о ней «стихи», а находят высшее проявление свободы в самоотвержен­ности, видя свое достояние в том, чтобы назвать «своею» «родную землю».

Стихотворение «Я научилась просто, мудро жить...»

Поэтический феномен Ахматовой не исчерпывается ее собственным ироничным признанием: «Я научила женщин говорить...» В лирике Ахматовой нам близки и понятны не только яркие переживания женского сердца, но и глубокие патриотические чувства поэта, пережившего вместе со сво­им народом трагические события двадцатого века. Лирика «я Ахматовой философична и генетически связана с русской

классикой, прежде всего с Пушкиным. Все это позволяет

говорить о ней как об одном из лучших поэтов двадцатого века.

Стихотворение «Я научилась просто, мудро жить...» на­поминает нам о молодой поэтессе, только что издавшей свои первые сборники «Вечер» (1912) и «Четки» (1914), которые сыскали одобрительные отзывы знатоков и благосклон­ность разборчивого читателя. Неожиданные метаморфозы лирической героини, ее изменчивость, подлинность и дра­матизм ее переживаний, поэтическое мастерство автора них книг привлекают нас и сейчас.

Четки», посвященные в основном теме любви, открываются эпиграфом из Баратынского:

Прости ж навек! но знай,

Что двух виновных,

Не одного, найдутся имена

В стихах моих, в преданиях любовных.

Читая стихотворения цикла, замечаешь, что во многих из них присутствует, кроме лирической героини, облик которой меняется, еще и лирический адресат : лирическое «я» и лирическое «ты». Стихотворение «Я научилась...» вос­принимается как лирическое повествование героини, от­правная точка которого - «я», а конечная - «ты».

Первый стих звучит как утверждение лирической геро­ини («я»), подчеркнутое формой глагола и убедительное в с моей афористичности. Лирическое «ты» появится в послед­ит, I it строфе и прозвучит в контексте предположения:

которое подчеркнет психологическую глубину переживаний Лирической героини и придаст новый оттенок ее «я».

Это оттеняет значительность и постоянность обозначае­мых ими действий и состояний. 1-я строфа стихотворения - это одно сложноподчиненное предложение, главная часть которого сильно распространена и построена по принципу син­таксического параллелизма, усиленного градацией {просто, мудро), что подчеркивает интонацию утверждения. Однако ударный «и» в словах «научилась», «жить», «молиться», «утомить» привносит какую-то пронзительную ноту, что не­сколько контрастирует с самим содержанием утверждения о том, что найдено средство излечиться от любви. Слово «лю­бовь» не произнесено, здесь - некая «фигура умолчания», на смысл которой намекает поразительная метафора «уто­мить ненужную тревогу». Лирическая героиня предстает пе­ред нами сильной, гордой, но в то же время одинокой и стра­дающей. Ее духовный мир богат, она стремится к простой и праведной жизни («просто, мудро жить», «молиться Богу») и этим близка автору - Анне Ахматовой.

2-я строфа открывает новые стороны образа лирической героини, укрепляя ее связь с автором. Мотив вечерней про­гулки, продолжая звучать, наполняется сначала таинствен­ностью, благодаря звукописи («шуршат... лопухи»); потом яркость звука и красок усиливается (гроздь рябины желто-красной»), и «ненужная тревога» рождает творческий импульс: лирическая героиня оказывается поэтом. Она дей­ствительно научилась «мудро жить», ибо о «жизни тлен­ной» слагаются «веселые», т. е. жизнеутверждающие, сти­хи. Удивительная певучесть стиха достигается инверсией и какой-то особенной чистотой звука:

Слагаю я веселые стихи

О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Все глаголы несовершенного вида употреблены в настоящем времени, и сочинение стихов воспринимается не только | как итог тревожного духовного томления, смиренного прия­тия Божьего мира как тленного и прекрасного, но как про­цесс, внутренне, глубинно связанный с этим миром. Неожи­данно возникает неявный лирический мотив осени. Тяжелил. кисть спелой рябины «никнет», а лопухи «шуршат», воз можно, потому что засохли. Эпитет «тленная» в сочетании о осенним мотивом вызывает ассоциацию с Тютчевым («Как увядающее мило!..») и Пушкиным («Люблю я пышное при роды увяданье...»), вписывая ахматовское стихотворение в контекст русской философской лирики. Антитеза «жизни тленной и прекрасной» усиливает это ощущение.

Значимость 2-й строфы, плотность ее поэтического «ве­щества» приумножена неожиданной и яркой рифмой: «ло­пухи - стихи», имеющей глубокий смысл.

Лопухи в овраге и кисть рябины - воспроизведенные автором в соответствии с акмеистским требованием «пре­красной ясности» (М. Кузмин) - детали сельского пейза­жа. Слепневские впечатления, «тверская скудная земля» стали важнейшим мотивом сборника «Четки», убедительно развитым в более поздней лирике. С другой стороны, знаме­нитые «лопухи» - часть того «сора», из которого, по выра­жению Ахматовой, «растут стихи, не ведая стыда». Таким образом, становится очевидным, что творческое кредо поэта складывалось уже в период «Четок».

После 2-й строфы наступает интонационный перелом.
Высокий стиль («слагаю», «тленной», «прекрасной») сме­няется простым слогом. Возвращение из мира поэзии происходит так же естественно, как и уход в него. Появление пушистого кота» как будто вносит ощущение домашнего уюта и умиротворенности, усиленного аллитерацией («лицо - ладонь - мурлыкает умильно»), но замкнутости пространства охранительными стенами дома не возникает. Яркий огонь «на башенке озерной лесопильни», как маяк

Для потерявшего дорогу, и резкий крик аиста - птицы, символизирующей дом, семью, создают тревожный фон ожидания события. На звуковом уровне он выражен чередованием звуков «ш» - «зр» - «пр» - «ш» - «кр» - «ш» - («Лишь изредка прорезывает тишь крик аиста...»)

Финал стихотворения неожидан:

И если в дверь мою ты постучишь, Мне кажется, я даже не услышу, -

И в то же время оправдан. Психологический подтекст этих стихов очевиден, благодаря усилению, выражения «мне кажется», усилительной частицей, ассонансом («кажется я даже»). Лирическая героиней (того внезапного стука в дверь, вслушиваясь в тишину, вглядываясь в далекий огонек.

Стихотворение «Я научилась...» - одно из лучших в ли рике ранней Ахматовой. Оно глубоко по содержанию и совер­шенно по форме. Сила чувства и значительность переживаний лирической героини изображены поэтессой с мастерст­вом большого художника. Поэтический язык стихотворении лаконичен, лишен вычурности и сложной символики. Это так называемый «говорной стих», ориентированный на жен скую разговорную речь. На первый взгляд такой стиль отпе чает канонам акмеизма, декларации «радостного любовании бытием » (Н. Гумилев). Впрочем, акмеизм канул в небытие, а Ахматова продолжала «мудро жить» и слагать стихи о жизни «тленной и прекрасной».

Первый шумный успех не предвещал Ахматовой безоб лачного творческого пути. Ей довелось пережить и гонения, и забвение. Настоящая слава пришла к ней уже после смер­ти. Анна Ахматова стала любимым поэтом многих цените­лей искусства как в России, так и за ее пределами.

Стихотворение «Сжала руки под темной вуалью…» относится к раннему творчеству А.А. Ахматовой. Оно было написано в 1911 году и вошло в сборник «Вечер». Произведение относится к интимной лирике. Основная тема его – любовь, чувства, испытываемые героиней при расставании с дорогим ей человеком.
Стихотворение открывается характерной деталью, определенным жестом лирической героини: «Сжала руки под темной вуалью». Этот образ «темной вуали» задает тон всему стихотворению. Сюжет у Ахматовой дан лишь в зачаточном состоянии, он незавершен, нам не известна история взаимоотношений героев, причина их ссоры, расставания. Героиня говорит об этом полунамеками, метафорично. Вся история любви эта скрыта от читателя так же, как и героиня скрыта под «темной вуалью». Вместе с тем характерный жест ее («Сжала руки…») передает глубину ее переживаний, остроту чувств. Также здесь мы можем отметить своеобразный психологизм Ахматовой: чувства раскрываются у нее через жесты, поведение, мимику. Большую роль в первой строфе играет диалог. Это разговор с невидимым собеседником, как отмечают исследователи, вероятно, с собственной совестью героини. Ответом на вопрос «Отчего ты сегодня бледна» является рассказ о последнем свидании героини с любимым человеком. Здесь использует романтическую метафору: «я терпкой печалью Напоила его допьяна». Диалог здесь усиливает психологическую напряженность.
Вообще, мотив любви как смертельной отравы встречается у многих поэтов. Так, в стихотворении «Кубок» В. Брюсова читаем:

Вновь тот же кубок с влагой черной
Вновь кубок с влагой огневой!
Любовь, противник необорный,
Я узнаю твой кубок черный
И меч, взнесенный надо мной.
О дай припасть устами к краю
Бокала смертного вина!

У Н. Гумилева есть стихотворение «Отравленный». Однако мотив отравления там разворачивается в сюжете буквально: героя напоила отравой его возлюбленная. Исследователи отмечали текстуальную перекличку стихотворений Гумилева и Ахматовой. Так, у Гумилева читаем:

Ты совсем, ты совсем снеговая,
Как ты странно и страшно бледна!
Почему ты дрожишь, подавая
Мне стакан золотого вина?

Ситуация обрисована здесь в романтическом ключе: герой Гумилева благороден, перед лицом смерти он прощает свою любимую, возвышаясь над сюжетом и самой жизнью:

Я уеду далеким, далеким,
Я не буду печальным и злым.
Мне из рая, прохладного рая
Видны белые отсветы дня…
И мне сладко – не плачь, дорогая, -
Знать, что ты отравила меня.

Стихотворение Ахматовой также заканчивается словами героя, однако ситуация здесь реалистична, чувства более напряженны и драматичны, несмотря на то, что отравление здесь – метафора.
Во второй строфе переданы чувства героя. Они также обозначены через поведение, движения, мимику: «Он вышел, шатаясь, Искривился мучительно рот…». Одновременно здесь приобретают особый накал чувства в душе героини:

Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Этот повторение глагола («сбежала», «бежала») передает искренние и глубокие страдания героини, ее отчаяние. Любовь – это ее единственный смысл жизни, но вместе с тем это трагедия, полная неразрешимых противоречий. «Перил не касаясь» – в этом выражении подчеркнута стремительность, безоглядность, импульсивность, отсутствие осторожности. Героиня Ахматовой не думает в этот момент о себе, она охвачена острой жалостью к тому, кого невольно заставила страдать .
Третья строфа является своеобразной кульминацией. Героиня словно понимает, что она может потерять. Она искренне верит в то, что говорит. Здесь снова подчеркнута стремительность бега ее, напряженность чувств. Тема любви сопряжена здесь с мотивом смерти:

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».

Развязка стихотворения неожиданна. Герой уже не верит своей любимой, он не вернется к ней. Он старается сохранять внешнее спокойствие, но вместе с тем он до сих пор любит ее, она по-прежнему дорога ему:

Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».

Ахматова использует здесь оксюморон: «Улыбнулся спокойно и жутко». Чувства опять переданы через мимику.
В основе композиции лежит принцип постепенного развертывания темы, сюжета, с кульминацией и развязкой в третьем четверостишии. Вместе с тем каждая строфа построена на определенной антитезе: два любящих человека не могут обрести счастья, желанной гармонии взаимоотношений. Стихотворение написано трехстопным анапестом, катренами, рифмовка – перекрестная. Ахматова использует скромные средства художественной выразительности: метафору и эпитет («терпкой печалью Напоила его допьяна»), аллитерацию («Искривился мучительно рот… Я сбежала перил не касаясь, Я бежала за ним до ворот»), ассонанс («Задыхаясь, я крикнула: «Шутка Все, что было. Уйдешь, я умру»).
Таким образом, стихотворение отражает характерные черты раннего творчества Ахматовой. Основная идея стихотворения – трагическая, роковая разобщенность близких людей, невозможность обретения ими понимания и сочувствия.

То змейкой, свернувшись клубком,

У самого сердца колдует,

То целые дни голубком

На белом окошке воркует,

То в инее ярком блеснет,

Почудится в дреме левкоя…

Но верно и тайно ведет

От радости и от покоя.

Умеет так сладко рыдать

В молитве тоскующей скрипки,

И страшно ее угадать

В еще незнакомой улыбке.

Царское Село

«И мальчик, что играет на волынке …»

И мальчик, что играет на волынке,

И девочка, что свой плетет венок,

И две в лесу скрестившихся тропинки,

И в дальнем поле дальний огонек, -

Я вижу все. Я все запоминаю,

Любовно-кротко в сердце берегу.

Лишь одного я никогда не знаю

И даже вспомнить больше не могу.

Я не прошу ни мудрости, ни силы.

О, только дайте греться у огня!

Мне холодно… Крылатый иль бескрылый,

Веселый бог не посетит меня.

«Любовь покоряет обманно …»

Любовь покоряет обманно,

Напевом простым, неискусным.

Еще так недавно-странно

Ты не был седым и грустным.

И когда она улыбалась

В садах твоих, в доме, в поле,

Повсюду тебе казалось,

Что вольный ты и на воле.

Был светел ты, взятый ею

И пивший ее отравы.

Ведь звезды были крупнее,

Ведь пахли иначе травы,

Осенние травы.

Осень 1911

«Сжала руки под темной вуалью …»

Сжала руки под темной вуалью…

«Отчего ты сегодня бледна?»

– Оттого, что я терпкой печалью

Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,

Искривился мучительно рот…

Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Все, что было. Уйдешь, я умру».

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: «Не стой на ветру».

Киев

«Память о солнце в сердце слабеет …»

Желтей трава.

Ветер снежинками ранними веет

Едва-едва.

В узких каналах уже не струится -

Стынет вода.

Здесь никогда ничего не случится -

О, никогда!

Ива на небе пустом распластала

Веер сквозной.

Может быть, лучше, что я не стала

Вашей женой.

Память о солнце в сердце слабеет.

Что это? Тьма?

Может быть!.. За ночь прийти успеет

Киев

«Высóко в небе облачко серело …»

Высóко в небе облачко серело,

Как беличья расстеленная шкурка.

Он мне сказал: «Не жаль, что ваше тело

Растает в марте, хрупкая Снегурка!»

В пушистой муфте руки холодели.

Мне стало страшно, стало как-то смутно.

О, как вернуть вас, быстрые недели

Его любви, воздушной и минутной!

Я не хочу ни горечи, ни мщенья,

Пускай умру с последней белой вьюгой.

О нем гадала я в канун Крещенья.

Я в январе была его подругой.

Весна 1911

Царское Село

«Дверь полуоткрыта …»

Дверь полуоткрыта,

Веют липы сладко…

На столе забыты

Хлыстик и перчатка.

Круг от лампы желтый…

Шорохам внимаю.

Отчего ушел ты?

Я не понимаю…

Радостно и ясно

Завтра будет утро.

Эта жизнь прекрасна,

Сердце, будь же мудро.

Ты совсем устало,

Бьешься тише, глуше…

Знаешь, я читала,

Что бессмертны души.

Царское Село

«Как соломинкой, пьешь мою душу …»

Как соломинкой, пьешь мою душу.

Знаю, вкус ее горек и хмелен.

Но я пытку мольбой не нарушу.

О, покой мой многонеделен.

Когда кончишь, скажи. Не печально,

Что души моей нет на свете.

Я пойду дорогой недальней

Посмотреть, как играют дети.

На кустах зацветает крыжовник,

И везут кирпичи за оградой.

Кто ты: брат мой или любовник,

Я не помню, и помнить не надо.

Как светло здесь и как бесприютно,

Отдыхает усталое тело…

А прохожие думают смутно:

Верно, только вчера овдовела.

Царское Село

«Мне с тобою пьяным весело …»

Мне с тобою пьяным весело -

Смысла нет в твоих рассказах.

Осень ранняя развесила

Флаги желтые на вязах.

Оба мы в страну обманную

Забрели и горько каемся,

Но зачем улыбкой странною

И застывшей улыбаемся?

Мы хотели муки жалящей

Вместо счастья безмятежного…

Не покину я товарища

И беспутного и нежного.

Париж

«Муж хлестал меня узорчатым …»

Стихотворение "Сжала руки...", как и многие другие произведения Анны Ахматовой, посвящено непростым отношениям женщины и мужчины. В данном сочинении будет проведен подробный анализ этого проникновенного стихотворения. В нем рассказывается о том, что женщина, которая обидела своего возлюбленного и решила с ним расстаться, вдруг передумала (и в этом вся женская натура, не так ли?!). Она бежит за ним и просит остаться, но он лишь спокойно отвечает "Не стой на ветру." Это и приводит женщину в состояние отчаяния, депрессии, она чувствует неимоверную боль от расставания...

Героиня стихотворения является сильной и гордой женщиной, она не рыдает и не проявляет своих эмоций слишком бурно, ее напряженные чувства можно понять только по сжатым "под темной вуалью" рукам. Но когда она понимает, что действительно может потерять любимого человека, она бежит за ним, "перил не касаясь". Стоит отметить, что и возлюбленный героини обладает не менее гордым и самодостаточным характером, он не реагирует на ее вскрик о том, что без него она умрет, и отвечает кратко и холодно. Суть всего стихотворения заключается в том, что двое людей с непростым характером не могут быть вместе, им мешает гордость, собственные принципы и т.д. Они одновременно и близки, и находятся по разные стороны бескрайней пропасти... Их смятение передается в стихотворении не длительным разговором, а действиями и краткими репликами. Но, несмотря на это, читатель сразу может воспроизвести в своем воображению полную картину.

Поэтесса смогла передать весь драматизм и глубину переживаний героев всего в двенадцати строчках. Стихотворение создано по всем канонам русской поэзии, оно логически завершено, хотя и немногословно. Композиция стихотворения - это диалог, который начинается с вопроса "Отчего ты сегодня бледна?". Последняя строфа является кульминацией и одновременно развязкой, ответ героя спокоен и вместе с тем смертельно обиден своей повседневностью. Стихотворение наполнено выразительными эпитетами ("терпкая печаль" ), метафорами ("печалью напоила допьяна" ), антитезами ("темной" - "бледна" , "крикнула, задыхаясь" - "улыбнулся спокойно и жутко" ). Размер стихотворения - трехстопный анапест.

Несомненно после анализа «Сжала руки...» вы пожелаете изучить сочинения по другим стихотворениям Ахматовой:

• «Реквием», анализ поэмы Ахматовой
• «Мужество», анализ стихотворения Ахматовой
• «Сероглазый король», анализ стихотворения Ахматовой
• «Двадцать первое. Ночь. Понедельник», анализ стихотворения Ахматовой
• «Сад», анализ стихотворения Анны Ахматовой
• «Песня последней встречи», анализ стихотворения Ахматовой

«Сжала руки под темной вуалью…» Анна Ахматова

поэзии Сжала руки под тёмной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
— Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдешь, я умру.»
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».

Анализ стихотворения Ахматовой «Сжала руки под темной вуалью…»

Анна Ахматова является одной из немногих представительниц русской литературы, которая подарила миру такое понятие, как женская любовная лирика, доказав, что представительницы слабого пола могут не только испытывать сильные чувства, но и образно излагать их на бумаге.

Стихотворение «Сжала руки под темной вуалью…», написанное в 1911 году, относится к раннему периоду творчества поэтессы. Это – великолепный образец интимной женской лирики, который до сих пор остается загадкой для литературоведов . Все дело в том, что данное произведение появилось спустя год после бракосочетания Анны Ахматовой и Николая Гумилева, однако не является посвящение мужу. Впрочем, имя таинственного незнакомца, которому поэтесса посвятила множество стихов, наполненных грустью, любовью и даже отчаяньем, так и осталось тайной. Люди из окружения Анны Ахматовой утверждали, что она никогда не любила Николая Гумилева и вышла за него замуж лишь из сострадания, опасаясь, что рано или поздно он все же выполнит свою угрозу и покончит жизнь самоубийством. Между тем, на протяжении их недолгого и несчастливого брака Ахматова оставалась верной и преданной женой, не заводила романов на стороне и очень сдержанно относилась к почитателям своего творчества. Так кто же тот таинственный незнакомец, которому было адресовано стихотворение «Сжала руки под темной вуалью…»? Вероятнее всего, его попросту не существовало в природе. Богатое воображение, нерастраченное чувство любви и несомненный поэтический дар стали той движущей силой, которая заставила Анну Ахматову выдумать для себя таинственного незнакомца, наделить его определенными чертами и сделать героем своих произведений.

Стихотворение «Сжала руки под темной вуалью…» посвящено ссоре между влюбленными . Причем, остро ненавидя все бытовые аспекты взаимоотношений людей, Анна Ахматова умышленно опустила ее причину, которая, зная яркий темперамент поэтессы, могла быть самой банальной. Картина, которую рисует в своем стихотворении Анна Ахматова, рассказывает о последних мгновениях ссоры, когда все обвинения уже высказаны, и обида до краев переполняет двух близких людей. Первая строчка стихотворения свидетельствует о том, что его героиня очень остро и болезненно переживает случившееся, она бледна и сжала руки под вуалью. На вопрос о том, что же произошло, женщина отвечает, что «терпкой печалью напоила его допьяна». Это означает, что она признает свою неправоту и раскаивается в тех словах, которые причинили столько горя и боли возлюбленному. Но, понимая это, также отдает себе отчет и в том, что поступить по-другому – значит, предать саму себя, позволив кому-то другому управлять ее мыслями, желаниями и поступками.

Не менее тягостное впечатление произвела эта ссора и на главного героя стихотворения, который «вышел, шатаясь, искривился мучительно рот». Остается лишь догадываться, какие чувства он испытывает, так как Анна Ахматова четко придерживается правила о том, что пишет о женщинах и для женщин . Поэтому строчки, адресованные противоположному полу, при помощи небрежных штрихов воссоздают портрет героя, показывая его душевное смятение. Финал стихотворения трагичен и наполнен горечью. Героиня пытается остановить возлюбленного, однако в ответ слышит ничего не значащую и довольно банальную фразу: «Не стой на ветру». В любой другой ситуации ее можно было бы растолковать, как проявление заботы. Однако после ссоры она означает лишь одно – нежелание видеть ту, которая способна причинять такую боль.

Анна Ахматова умышленно избегает говорить о том, возможно ли вообще примирение в такой ситуации. Она обрывает свое повествование, предоставляя читателям возможность самостоятельно домыслить, как дальше развивались события. И этот прием недосказанности делает восприятие стихотворения более острым, заставляя вновь и вновь возвращаться к судьбе двух героев, которые расстались из-за нелепой ссоры.